Америциевый ключ (СИ) - Страница 2

- Какой ключ? – осведомился Ганзель, ничего не понимая.

- Америциевый ключ!

От старика несло кислым запахом старости и дешевого пива. Остатки седых волос были всклокочены, губы мелко дрожали. Не требовалось иметь семь пядей во лбу, чтоб определить, что настойчивый посетитель пребывает в высшей стадии беспокойства.

Ганзель не любил таких посетителей. И без них ему хватало беспокойства в последние годы. Несмотря на то, что оседлая жизнь в Вальтербурге была не в пример лучше их прежней, кочевой, суетной и зачастую опасной, если ты живешь под одной крышей с геноведьмой, беспокойство ты будешь ощущать чаще, чем всякое другое чувство.

«Удивительно, - подумал Ганзель, взъерошивая поредевшие волосы на макушке, - Уж сколько всякой генетической магии я повидал за тридцать пять лет, что живу на свете, мог бы и привыкнуть, а все равно, каждый раз, как к Греттель заявится очередной проситель, точно екает что-то под печенкой… Видно, не в человеческих это силах – привыкнуть к геномагии».

- Что еще за ключ? От чулана что ли? – грубовато спросил он вслух, - Давайте по порядку. Прежде всего, как вас зовут?

Старик нетерпеливо дернул седой головой.

- Арло меня зовут. Ну или папаша Арло, так меня все соседи кличут. Спросите кого угодно на южной окраине, все знают папашу Арло.

- Теперь уже и не только на южной… - вздохнул Ганзель, - Каким ремеслом занимаетесь?

Старик выпятил тощую костлявую грудь, в которой угадывалось несколько лишних ребер.

- Я шарманщик. Точнее, был шарманщиком прежде. А теперь на пенсии.

- Ага, - сказал Ганзель сам себе.

Дело обретало хоть и зыбкую, но ясность. «Шарманщиками» в Гунналанде называли уличных гено-фокусников. Наверно, из-за того, что они бродили по улицам с био-синтезатором на груди, рукоять привода которого время от времени крутили. Только вместо музыки их аппарат исторгал из себя причудливые комки примитивной протоплазмы на радость детворе. Полу разумные пузыри всех мыслимых форм и цветов забавно ползали по мостовой, сливались друг с другом, отращивали ложноножки и свистели – нехитрое уличное развлечение.

Ганзель не раз наблюдал за «шарманщиками» в Вальтербурге и находил их ремесло достаточно забавным для неприхотливой публики. Но Греттель всякий раз морщилась при упоминании о них, и о причинах ее неприязни не требовалось спрашивать. Ганзель полагал, что дело в профессиональной ревности. Людям, посвятившим себя геномагии без остатка, неприятно, должно быть, наблюдать за тем, как их достижения используются в качестве ярмарочных фокусов.

- Ключ!.. – снова беспокойно забормотал старик, - Во что бы то ни стало надо его вернуть. Уму непостижимо, как я допустил это!

Ганзель вскипел. Акула, плавающая в невидимом море, стеганула хвостом.

- Еще одно упоминание о ключе, и я вышвырну вас наружу! Я же просил, изложите дело по порядку. У вас пропал какой-то ключ, я верно понял? Но отчего вы решили, что вам поможет геноведьма? Я же не зову геноведьму всякий раз, как не могу найти свои сапоги!

- Не просто пропал, - жарко зашептал папаша Арло, задирая голову, - Он украл его! Мой ключ! И сбежал с ним!

- Так идите к капитану городской стражи! Геномагия способна творить чудеса, но украденного она не ищет!

- Здесь все дело в том, кто украл!..

- И кто?

- Мой сын. Мой приемный сын. Это все проклятое дерево, теперь я убежден…

Ганзель чертыхнулся. Надо было сразу вышвырнуть этого сумасброда с крыльца.

- Какое еще дерево? Вы издеваетесь, папаша?

- Ничуть не издеваюсь! Все началось с дерева! Оно всему причиной!

Ганзель набрал в грудь побольше воздуха и медленно его выдохнул. Дерево. Сын. Ключ. Опасность. Ничего вразумительного из четырех этих пунктов не складывалось. Пока он раздумывал, не поздно ли взять «шарманщика» за шиворот и выставить за порог, папаша Арло, точно прочитав его мысли, торопливо зашептал:

- Вот как дело было… Началось все семь лет назад, как раз в тот год, когда вы с госпожой Греттель в Вальтербурге поселиться изволили. Расчищали мы тогда опушку, что к городской стене подступала. Очень уж много оттуда генетической заразы на город шло – то саранча размером с корову, то прочая нечисть, от которой житья никакого… Опушку ту давно гено-хворью попортило, деревья все гнилые и кривые, как в Железном лесу. Дрянь одна, словом, все стволы в язвах гнойных, а кое-где и зубы из коры торчат… И тут я вижу, значит, идет наш Джуз и тащит полено. Простите, Джузом мы нашего столярного кибера звали. Железа в нем пуда три, умишко куцый, как собачий хвост, но по части дерева опыт у него необычайный. Идет, значит, и тащит полено. Я сразу приметил, что древесина для нашего леса нехарактерная, очень уж гладкая, плотная, никакой гнили. У меня целая генетическая картотека есть гунналандской флоры, но такое дерево я впервые увидал. Мы, «шарманщики», до новых генетических образцов всегда любопытны. Профессиональное… Упросил я Джуза отдать мне странное полено – для анализов. Ну как упросил… Честно сказать, не сразу он мне его отдал. Даже до драки дошло. Но я семь лет назад был покрепче, чем сейчас… Получил-таки свое полено, хоть и с парой тумаков впридачу. Только анализы мало что дали, нет у меня техники подходящей. Да и таланта, прямо скажем, не Бог весть. То ли дело сестра ваша, госпожа Греттель…

Ганзель ощутил растущее беспокойство. Это было вполне в духе Греттель – взяться за изучение странной древесины. А теперь пожалуйста, какой-то сумасшедший старик норовит взять штурмом их дом, лепеча что-то о пропавшем ключе. Беспокойство было легким, но неприятным, как только что зародившаяся зубная боль, тянущая исподволь.

- Сперва сын у вас ключ украл, теперь вдруг дерево! Зачем вы мне про какой-то старый чурбан рассказываете, папаша Арло? Я вас попросил с самого начала рассказать, а вы…

Старик выпучил на него свои прозрачные глаза.

- Так ведь то полено – и есть мой сын!

Ганзель несколько секунд молчал.

- Так, - сказал он задумчиво, - Кажется, я понял. Ну разумеется. Полено – ваш сын. Оно украло ключ. Теперь все очевидно. Слушайте, папаша, а не бывает у вас такого, чтоб голову по утрам ломило, особенно в висках, или там голос какой-то, будто с неба?..

Старый «шарманщик» даже рассердился.

- Симптомы нейро-сифилиса я и без вас помню! – вспылил он, не прекращая своих беспокойных движений по гостиной, - Только с головой у меня все в порядке! Папаша Арло еще из ума не выжил! Дело, видите ли, тут вот в чем… Госпожа Греттель приняла у меня полено и провела над ним ряд анализов. Выяснилась удивительная вещь. Это дерево не случайно показалось мне странным. Цепь долгих и сложных генетических мутаций изменила его настолько, что от первичного фенотипа не осталось и следа. Имеются, к примеру, прозенхимные клетки, но вот структура проводящих тканей совершенно несвойственна любой древесной породе! Да и дереву вообще несвойственна. При этом наличествуют искаженные волокна либриформа, а эндодерма организованна образом, скорее характерным для фауны, чем для флоры…

Ганзель глухо заворчал. Он терпеть не мог геномагических словечек. От всех них несло какой-то затаенной скверной. Скверной, к которой он так и не смог привыкнуть за тридцать пять лет жизни под одной крышей с геноведьмой.

- По-человечески, папаша! – рявкнул он.

Поток тарабарщины мгновенно иссяк.

- Это было живое дерево.

- Оно что, заговорило с вами?

Старик досадливо дернул плечом:

- Не в том смысле живое. А в том, что его внутреннее строение было уникально. Очень сложное для флоры и абсолютно не схожее с любым существующим организмом. Это было как… В каком-то роде, это был зародыш новой жизни. Точнее, то, что могло им стать.

- Как по мне, в печку такое полено стоило швырнуть. Сварили бы на нем себе кашу.

- Вы немолоды, - печально усмехнулся «шарманщик», - А я – так и вовсе глубокий старик. Всю жизнь вертел ручку синтезатора, по улицам шлялся, золота не нажил, а все богатство – каморка, миска похлебки на ужин да нарисованный камин. Долго ли мне еще осталось?.. Ни детей у меня, ни подмастерьев никогда не было. В молодости не завел, а теперь уже и поздно. Вот мне и подумалось… Если это дерево может дать начало новой жизни, нельзя ли сделать из него подобие человечка? Обычного мальчишку, знаете ли. И эта мысль меня чрезвычайно приободрила. Было бы, кому носить уголь, убирать паутину, ходить в лавку. Да и я смог бы передать по наследству свое ремесло…