Альтернативная история - Страница 42

Жасмин Чанг:

— Все слышали взрыв, но никто не знал, натворили это демонстранты, Национальная гвардия въехала в отель на танке или наступил конец света. Я побежала вниз, в вестибюль, как весь остальной персонал и гости, пытаясь разглядеть, что происходит на улице. Но наружу никто не выходил. Тем вечером дежурный менеджер сказал нам, что все желающие могут остаться на ночь, если мы не против толпиться в конференц-залах. Я устроила себе спальное место из чистых простынь под тяжелым столом в одной из небольших совещательных комнат. Накануне копы разбили одно окно в столовой головой демонстранта, и я не хотела выходить наружу, в это безумие, и рисковать собственной шеей.

После взрыва мы услышали винтовочные выстрелы. Затем улица перед отелем, уже и так заполненная людьми, стала забитой до отказа: от края до края копы и демонстранты, и копы лупили дубинками всех, до кого могли дотянуться. Понимаете, они «прорубали» дорогу сквозь толпу, просто сшибали людей на землю, желая расчистить путь. Для меня это было одним из самых ужасных зрелищ на свете. Какое-то время. Жаль, что таким и не осталось…

Вестибюль тоже заполнялся людьми, но этого никто не замечал, потому что все смотрели на тошнотворную сцену на улице. Говорили, что наблюдал весь мир. Я видела телевизионщиков с камерой и думала, что скоро их оборудование разнесут вдребезги.

Не знаю, зачем Кеннеди спустился в вестибюль. Не знаю, почему секретная служба его не остановила, и не знаю, что, по его мнению, он мог сделать. Должно быть, сначала он наблюдал за всем этим из окна своего номера. Может, решил, что сумеет обратиться к толпе, — как будто его кто-нибудь услышал бы! В общем, он вышел в вестибюль, но никто не обратил на него внимания.

Демонстрант, сумевший протолкнуться сквозь вращающуюся дверь, был просто ребенком — мне показалось, лет пятнадцати, не больше. И перепуган до смерти. Вращающуюся дверь хотели заблокировать, но, когда я увидела лицо этого мальчика, обрадовалась, что этого не успели сделать.

Следом за ним внутрь попытались пройти копы, но застряли — то ли дубинку зажало в двери, то ли еще что-то. А мальчик нес какую-то чушь — мол, на съезде взорвали Кеннеди. «Они бросили бомбу и убили Кеннеди! Они взорвали его вместе с Джонсоном и МакГоверном!» — кричал он снова и снова. Тут к нему кинулся сам Бобби Кеннеди. Я уверена, что именно тогда мы его все и увидели. Помню, я одновременно испытала шок, удивление и словно остолбенела — Кеннеди в самом центре вестибюля! Будто он обычный человек. Никто не сдвинулся с места, все стояли и таращились как дебилы.

А Кеннеди пытался объяснить мальчишке, кто он такой, что он не погиб от бомбы и все такое. Парень впал в настоящую истерику, и Кеннеди начал его трясти, пытаясь добиться чего-нибудь членораздельного, а мы все стояли и смотрели. Тут копы все-таки прорвались сквозь вращающуюся дверь.

Должно быть, они решили, что мальчик напал на Кеннеди, больше мне ничего в голову не приходит. Даже если по ним этого и не скажешь. Копы. Они выглядели… странно. Как будто не понимали, что делают, или понимали, но забыли, зачем им это делать. Я не знаю. Не знаю! Но все это было так дико, и в ту минуту все они показались мне одинаковыми, хотя, когда потом я снова на них взглянула, они уже были совсем не похожи друг на друга, несмотря на униформу. Но тогда они походили на одинаковых кукол или марионеток, потому что двигались все как один. Словно танцующие девушки-хористки. Представляете? Только вверх взлетели не ноги, а руки.

Подняв винтовки, они все смотрели на мальчика, и я подумала: «Нет, обождите!» — и хотела кинуться к ним, но едва сделала шаг, как они выстрелили.

Все равно что взорвалась еще одна бомба. На мгновение я так и решила. И тут Джон Кеннеди… То есть я имею в виду Бобби, Бобби Кеннеди, — оговорка прямо по Фрейду, правда? — как-то неуклюже повернулся на месте, и это выглядело так, словно он поворачивается в гневе. Знаете, как иногда люди делают? Он будто хотел выкрикнуть: «Черт побери, я ухожу!» И тут упал, и это было совершенно ужасно… Наверное, это прозвучит очень странно, но… Когда вы видите, как стреляют в людей по телевизору, это похоже на хореографию или что-то вроде того; они выполняют такие грациозные движения. А Кеннеди был… Они лишили его достоинства, по-другому я не могу этого объяснить. Они выстрелили в него и этим его сразу унизили. Он стал таким неуклюжим, неловким и беспомощным…

От этого я просто пришла в бешенство. Понимаю, звучит дико: человека застрелили, а я говорю о том, что он выглядел недостойно. Но ведь это и значит отнять у кого-нибудь жизнь — лишить человеческой природы, превратить в неодушевленный предмет. Поэтому я пришла в бешенство, хотела вырвать у копов винтовку и превратить в предметы их. Не только из-за того, что это был Бобби Кеннеди. В ту минуту на полу мог оказаться кто угодно — тот мальчик, менеджер, мой начальник. Хотя я своего начальника ненавидела.

И тогда я поняла, ради чего устраиваются демонстрации, и восстала против войны. До этого мгновения я была вроде как за нее — не то чтобы за нее, скорее так: «Я войну ненавижу, но ты должен служить своей стране». А тогда я поняла, как это ужасно — когда тебе приказывают, чтобы ты превратил кого-нибудь в неодушевленный предмет, а ты знаешь, что в предмет могут превратить тебя. Убить — или самому быть убитым…

Все это пронеслось у меня в голове за долю секунды, а потом я завизжала. И вдруг за собственным визгом услышала этот… звук. Странный стон. Говорили, что к тому времени он уже был мертв и это воздух выходил у него из легких и проходил сквозь голосовые связки, поэтому и получился такой звук. Ужасно. Просто ужасно! Я побежала и нажала сигнал пожарной тревоги. Это единственное, до чего я смогла додуматься. А еще одна наша горничная, Люси Андерсон, забарабанила по окнам и стала кричать: «Прекратите! Прекратите! Они убили Кеннеди! Они убили Кеннеди!» Наверное, ее никто не услышал, а если и услышали, это не имело никакого значения, потому что большинство народа там, снаружи, думало, что Кеннеди погиб во время взрыва.

И вовсе не пожарные направили шланги на людей. Копы конфисковали пожарные машины и сделали это. А мы застряли в отеле еще на целые сутки. Даже очистив улицы, они никого из нас не выпускали. Типа домашнего ареста.

Допросы были ужасными. Нет, никто со мной плохо не обращался, не били и ничего такого, они просто присосались как пиявки. Мне пришлось снова, и снова, и снова, и снова рассказывать, что я видела, и наконец я решила, что они то ли пытаются свести меня с ума, чтобы я уже не могла давать свидетельские показания против тех копов, то ли пытались придумать способ изобразить, что это сделала я.

Честно говорю, когда мне позволили уйти из отеля, я злилась на весь мир. В особенности после того, как агент секретной службы, или кто он там был, сказал, что для меня лучше всего уехать куда-нибудь из Чикаго и начать все сначала в другом месте. Он просто настаивал на этом, и, прямо скажем, мне крупно повезло — молодец, что настаивал! Я уехала и была уже очень далеко, когда дерьмо все же полетело на вентилятор. Я начала все сначала, выбрала себе новое имя и новую личность. Все до единого, кто тогда находился в вестибюле, — Люси Андерсон, менеджер, персонал и гости отеля — все исчезли. В последний раз их видели, когда за ними приехала секретная служба. Копы тоже исчезли, но мне кажется, что они исчезли по-другому, не так, как остальные.

А мальчик покончил с собой. Они так сказали. Ясное дело! Бьюсь об заклад, он просто не выдержал допросов.

Конечно, это было давным-давно. И сейчас уже трудно вспомнить, как все было. Мне ведь тогда только исполнилось двадцать. Днем я работала, а вечерами училась в колледже — хотела стать учительницей. Сейчас мне за тридцать, и иногда кажется, что все это мне просто приснилось. Приснилось, что я жила в стране, где люди избирали своих лидеров на должность. Где достаточно было достичь определенного возраста и не быть осужденным преступником, и ты имел право голосовать. Вместо того, чтобы проходить все эти психологические тесты и ждать, когда эксперты дадут тебе разрешение голосовать. Это и в самом деле как сон.

Представить только, что когда-то в этой стране ты мог быть кем захочешь — учителем, доктором, банкиром, ученым. Я собиралась стать учителем истории, но это в основном для белых. Моя семья жила в этой стране всегда, но из-за того, что я азиатка, мне дали условное гражданство… А ведь я тут родилась! Наверное, мне не следует жаловаться. Если кто-нибудь узнает, что я видела, как убили Кеннеди, я, скорее всего, стану трупом. Потому что всем известно: сплетни, будто какие-то копы с дурными намерениями застрелили Кеннеди в вестибюле отеля, — очередная тупая ложь, вроде второго террориста в Далласе в 1963 году. Всем известно, что Кеннеди погиб от взрыва в центре, где проводился съезд. Такова официальная версия его смерти, а официальная версия, подтвержденная правительством, и есть правда.

Там, где я живу, существует стандартная сегрегация, поэтому я не могу пользоваться никакими удобствами для белых. Я подумывала подать заявление о переезде в один из больших городов, где сегрегация выборочная и нет никаких официальных «только для белых», но говорят, что ждать приходится много лет. А кто-то мне сказал, что на самом деле сегрегация там точно такая же, как и здесь, просто они не говорят об этом открыто и честно. Так что, наверное, лучше мне не будет нигде…

Но все-таки мне хотелось бы стать учительницей, а не поваром. Я даже не могу стать шеф-поваром, потому что эта область деятельности только для мужчин. Хотя, по правде сказать, я и не хочу быть шеф-поваром, потому что готовить мне не нравится и получается это у меня не особенно хорошо. Но это единственное, чем я смогла заняться. Список профессий, доступных для небелых, сокращается с каждым днем.

Иногда я думаю, что на самом деле все не должно быть так плохо. Что никто не хотел, чтобы военные взяли верх над правительством. Наверное, все дело в панике, начавшейся из-за того, что слишком многие кандидаты от демократов погибли вместе с президентом во время того взрыва, и бунты никак не прекращались, и все такое. Тогда казалось, что страна распадается на куски и кто-нибудь должен сделать что-то быстрое и решительное. Решить, кто станет президентом, когда Псих-Джонсон, и Коротышка-Хамфри, и все эти сенаторы погибли. Но ведь кто-то должен был остаться, верно? Там был не весь конгресс. Я имею в виду — если бы я знала… Если бы все мы знали, как все обернется, мы бы, пожалуй, позволили Рональду Рейгану попрезидентствовать четыре года. Пусть бы конкурировал с Уоллесом и все такое, сохранили бы свободные выборы, и тогда их не отложили бы, а впоследствии не отменили.

Люди запаниковали. Думаю, именно из-за этого все и случилось. Они паниковали на улицах, в правительстве, у себя дома. Наша собственная паника нас и сгубила.