Альтернативная история - Страница 33
— Награда? — Хисдай с трудом смог отвести взгляд от горы драгоценностей, столь беспечно раскиданных у его ног. — За что?
— За то, что мы убедили адмирала замолкнуть насчет Христа, — пожал плечами Дауд. — Его речи сбивали с толку жрецов Великого хана, а им в тот день еще предстояло много людей… готовить. — Его охватило неприятное воспоминание, на лбу мелким бисером выступил пот.
— Христа? — отозвался Хисдай, не заметив подавленного состояния сына. — Но я считал, что он давно с этим покончил.
— Отец мой, человек не может покончить со своей верой, как с дурной привычкой, — резко бросил Дауд.
— Ну вот еще! Адмирал никогда не был истинным христианином. Вера оставалась для него удобным прикрытием, обстоятельством, которое, по его мнению, могло помочь ему сгладить путь к успеху. В частности, когда он пожелал заручиться монаршей поддержкой, задумав неслыханный поход, — сказал Хисдай, исполненный такой непоколебимой уверенности в своих словах, что обсуждать сей вопрос он не видел никакого смысла.
— Возможно, ты и прав, — признал Дауд. — За все время нашего пребывания на борту «Ципоры» я частенько подумывал о том, что хотя адмирал и молился Богу, но служил только самому себе.
— Разумеется, я прав! — огрызнулся Хисдай. — Христианином он был лишь для отвода глаз, а еще чтобы обратить на себя внимание сильных мира сего. Но ему это не слишком помогло! Перед его носом захлопнулось столько королевских ворот, что на лбу отпечатались гербы Кастилии, Леона и Арагона! — Он снова заходил по комнате, пиная по сторонам золотые побрякушки. — Ко мне он явился после долгого и бесплодного ожидания поддержки от Фердинанда и Изабеллы. Передо мной ему не требовалось изображать истового католика. Он сообщил мне, что его собственные прародители из Генуи были нашими единоверцами, изгнанными из христианских княжеств Испании, — можно подумать, я сам твердо не убедился в этом заранее, прежде чем посылать за ним! Мне не пришлось объяснять ему, какова будет наша судьба, если Гранада падет. Ах, мой сын, слышал бы ты, с какой тоской и страстью он говорил о вере своих предков!
— Он говорил это до или после того, как ты предложил ему деньги для экспедиции? — сухо спросил Дауд.
— …И теперь ты говоришь, что он проповедовал веру Христову при дворе Великого хана? — Хисдай ибн Эзра заломил руки. — О чем же он думал?
— Вероятно, о том же самом, чем озабочен и сейчас. — Дауд без предупреждения схватил Хисдая за плечи, прожигая его бешеным взглядом. — Отец, брось стонать, слушай и мотай себе на ус! Может, твой генуэзский друг и не вполне вменяем, но он самого лукавого заткнет за пояс в умении извлекать выгоду в любых обстоятельствах вопреки принципам! Из трех твоих кораблей Христофор Колумб вернулся на двух уцелевших. «Ципору» он посадил на мель у берегов Катая еще до нашего отплытия в обратный путь. «Бат-Шеву» мы в целости и сохранности доставили в порт в Танжере, откуда… э… груз с нее сейчас переправляется сюда следом за мной при помощи людей, к которым я обратился по нашим семейным связям в Мамлака-аль-Магрибии. А вот что касается третьего…
— Груз? — прервал его Хисдай, в чьих глазах вспыхнул живой профессиональный интерес бывалого торговца.
— Слушайже, я сказал! — Дауд чуть ли не встряхнул отца что было силы. — Что до третьего корабля — «Хадасса-ха-Малки» — то, как только на горизонте показался Танжер, твой дражайший адмирал приказал ему взять курс на север. Да не смотри на меня так! На север, по направлению к портам католических королей, — с кораблем, полным остальных сокровищ, подаренных Великим ханом, по сравнению с которыми то, что ты видишь на ковре, — ничто. И прямо сейчас, пока мы тут с тобой беседуем, он направляется в полевой лагерь католиков под Санта-Фе, чтобы предстать там перед Фердинандом и Изабеллой. Разве не видишь? Теперь у него есть такой козырь, который ни за что не оставит царственных особ равнодушными. Жалкое золото гранадских евреев не смогло помочь нам купить ни спасительного пристанища там, куда не доберутся кастильские войска, ни безопасности для последнего города, где наши мавританские правители позволили нам исповедовать нашу веру с миром. Несметное же богатство Катая даст возможность твоему генуэзскому любимцу купить то, чего он всегда жаждал, — благородный титул, королевскую милость и почести от наших врагов! Если кто подлец, подлецом и останется, — с презрением добавил Дауд.
— Тогда нам нужно его остановить! — Хисдай сжал руки сына хваткой, которая оказалась ничуть не слабее, чем у молодого человека.
— Ты думаешь, мы не пытались этого сделать, о мой отец? Слишком поздно! Пока мы поняли, что он замыслил, он выиграл слишком много времени и после крушения «Ципоры» позаботился о том, чтобы собрать на «Хадасса-ха-Малке» команду из своих сторонников.
— Но это невозможно! — Хисдай покачал головой с выражением внезапно накатившей усталости. — На кораблях были только наши люди. Ни одного человека, кто бы не знал о великой цели этого похода. Как они могли?..
— Для некоторых обещание поделиться большей частью драгоценного груза здесь и сейчас куда заманчивее, нежели мечты о далекой земле обетованной, — сказал Дауд, не выказывая при этом ни гордости, ни стыда за своих соплеменников.
Хисдай обмяк в руках сына, державших его:
— Даже если и так, как я могу их винить? Осада длится уже полтора года. Гранада — последнее, что осталось у нашего султана. — Нетвердо ступая, он отвернулся от Дауда и направился к окну. — На улицах его теперь называют не Абу Абдаллах Мухаммед, а Эль-Зогойби. [29]Этот несчастный падет, как дьявол в преисподнюю, — и мы вслед за ним. Взятие Гранады неприятелем станет гибелью последнего надежного пристанища для нашего народа. В грядущие мрачные времена той твердыней, на которую можно уповать, многие сочтут не Тору, а золото.
Под бременем отчаяния Хисдай настолько ушел в свои тяжкие думы, что даже не заметил, как за ним двинулась тень его сына, а в комнату скользнула вторая тень, за ней — третья, потом четвертая. Он только краем уха услышал слова Дауда: «О мой отец, ты поступаешь мудро, храня веру».
— Веру? — Смех Хисдая прозвучал глухо и хрипло. Он продолжал смотреть вверх, на ясное небо Гранады. — Что теперь толку в вере? Я растратил наше богатство на то, чтобы помочь исполнить задуманное вероотступнику! Нам нужны солдаты, Дауд.
— К слову сказать, я слышал, что католические короли называют сию битву за Гранаду новым Крестовым походом.
— Не много же ты знаешь о Крестовых походах, сын мой. Если бы Гранада была нищей деревушкой из глиняных лачуг, католикам не было бы дела до нашей веры, молись мы хоть птицам летучим, хоть гадам ползучим. Но мы богаты, и это значит…
— Отец, — предупредил Дауд. — Отец, я бы тебе не советовал смеяться над гадами и птицами.
— Я и не думаю смеяться. Кто я такой, чтобы высмеивать божьи творения? — Хисдай тяжело оперся об оконный откос. — Я всего лишь несчастный, который имел неосторожность поверить в мечты. А мечты зыбки. Единственное, в чем можно быть уверенным, — это смерть.
Затем Хисдай ибн Эзра отвернулся от окна и в этот самый миг узрел картину, которая не оставила сомнений в том, что безумие тоже очень вероятная штука.
— Боже милостивый! — пробормотал он и попятился назад, отчего чуть было не вывалился из окна.
Дауд подскочил к Хисдаю и схватил его за руку:
— Осторожнее, отец мой. Невежливо так внезапно сбегать от верящих в тебя людей.
— Верящих? — дрожащим голосом промолвил Хисдай.
— Ну да, так он утверждает. Несмотря на то что формально он — жрец Уицилопочтли, он поведал мне, что его сердце… — Дауд почему-то с трудом сглотнул, — его сердце принадлежит Кецалькоатлю, Пернатому Змею… Гм… Ты не против, если он прикоснется к твоей бороде? Это для него было бы огромной честью, и он поклялся нам…
У Хисдая закружилась голова от той тарабарщины, что нес Дауд. Он внезапно оказался нос к носу с человеком, не похожим ни на одного из тех, кого ему когда-либо приходилось встречать, даже во времена его самых невероятных странствий по торговым делам. Прямые черные волосы, кожа цвета темной бронзы, отмеченная татуировками и шрамами, широкий нос, изукрашенный серьгами из золота и нефрита, — это невесть откуда возникшее создание разглядывало его с выражением, недосягаемым для понимания.