Альпийская рапсодия - Страница 1

Майское солнце согревало альпийский луг — изумрудный оазис, окруженный темной зеленью хвойного леса. Деревья поднимались вверх по склону, постепенно становясь все реже и реже, а затем исчезая совсем. Извилистая тропинка пересекала луг, спускаясь вниз к берегу ручья, где превращалась в широкую дорогу. Ручей скрывался в узком ущелье, устремляясь вниз к озеру в долине. Там, где ущелье рассекало лесной массив, на фоне лазурного неба вырисовывались четкие контуры серых гор, увенчанных снежными шапками.

Среди луговой травы то тут, то там виднелись ярко-синие цветы горечавки, а под деревьями уже расцвела кислица. В тени, куда еще не добрались солнечные лучи, лежал большой плоский валун — удобное место для отдыха путешественников, поднимающихся к горным перевалам.

Но сегодня не альпинисты отдыхали на этом камне. На нем сидела грустная девушка, у которой явно не было намерения куда-то подниматься. Она пришла на луг в поисках уединения и нашла его, потому что это место было совершенно безлюдным.

Вокруг стояла такая тишина, а девушка сидела так неподвижно, что любопытная белка подобралась к ней совсем близко, а коричневая ящерица уютно устроилась рядом на стволе упавшего дерева погреться на солнце.

Но Ивлин Риверс — так звали девушку — не замечала ни белку, ни ящерицу; с некоторых пор она была совершенно равнодушна к окружающей ее красоте. Взгляд девушки был как всегда обращен в свое прошлое, которое и теперь, два года спустя, все еще не отпускало ее.

На левой руке она постоянно носила тонкую белую перчатку; сейчас, поддавшись внезапному порыву, девушка сдернула ее и с отвращением посмотрела на свои слабые бледные пальцы. Одна фаланга на мизинце отсутствовала.

После несчастного случая ее друзья, пытаясь утешить Ивлин, говорили:

— Тебе повезло, что пострадала только левая рука.

Но пианисту нужны обе руки и совершенно невредимыми, а музыка была смыслом жизни Ивлин Риверс.

Ивлин была восходящей звездой; ее последний концерт поднял ее на самую вершину успеха. Перед девушкой открывались горизонты мировой славы. Ее уже называли блестящей, гениальной пианисткой. Кроме прекрасной техники Ивлин обладала той силой и страстью, которые позволяли ей вдохнуть новую жизнь даже в самые заигранные произведения. С самого детства посвятив себя музыке, она никогда не жаловалась на трудности, и наконец ее многолетний упорный труд был вознагражден.

В годы романтической юности ее собственное имя казалось ей слишком прозаичным для звезды, которой она намеревалась безусловно стать. Она назвала себя Изабеллой Равелли; такие как у нее классические черты лица и густые черные волосы вполне могли принадлежать итальянке. Гарри смеялся над ее псевдонимом, считая его претенциозным и изобретая всякие абсурдные прозвища, вроде Риплены или Раллентанды. Но выступлений Изабеллы Равелли ждала вся Европа.

И один Гарри был виноват в том, что им не суждено было состояться, хотя за свою беспечность он и заплатил собственной жизнью.

Гарри Тревер был еще большей знаменитостью в свой области, чем Ивлин в музыке. Он уже достиг всех возможных вершин. Уже будучи чемпионом мира по скоростному спуску на лыжах, он продолжал завоевывать кубки и золотые медали на всех самых престижных соревнованиях. Красивый, обаятельный, он, казалось бы, воплощал в себе все то, что любая девушка мечтает найти в своем возлюбленном. Но в тот трагический вечер они с Ивлин поссорились всерьез. Гарри настаивал, чтобы она оставила музыку и вышла за него замуж немедленно. Он выбрал совершенно неподходящий для этого разговора момент, когда отвозил ее домой после того памятного концерта. В тот вечер Ивлин играла Листа, сложного для любого пианиста композитора, и аккорды «Венгерской рапсодии» все еще звучали у нее в ушах.

Она искренне любила Гарри и хотела стать ему хорошей женой, поэтому была согласна пойти на компромисс.

— Дай мне год, — попросила она. — Всего один год для моей музыки, а потом, обещаю тебе, я все брошу и выйду за тебя замуж.

— Тебе не надо все бросать, — снисходительно сказал Гарри. — Разные благотворительные организации с радостью примут тебя в свои ряды. Мне только не нравится, что ты в течение целого года будешь гастролировать по всей Европе. Ты ведь забудешь меня.

— Ты же прекрасно знаешь, что такого никогда не случится. Ради этого успеха я так много работала, что заслужила право увидеть плоды своего труда до того, как перестану выступать. Всего один год, Гарри.

Гарри был настойчив и нетерпелив, потому что любил, чтобы его желания исполнялись немедленно. Он не мог понять, как важна для Ивлин ее музыка, и не представлял себе, чем именно девушка готова была пожертвовать ради него.

— Не понимаю, что в твоем рояле есть такого, чего нет во мне, — проворчал он. — Ты просишь слишком многого, Иви, я не могу ждать целый год. Мне кажется, ты совсем меня не любишь.

— Гарри, я люблю тебя, ты же знаешь.

Он устремил на нее взгляд, горевший огнем желания.

— Тогда докажи свою любовь. Я знаю хорошую гостиницу неподалеку отсюда. Мы скажем твоим родителям, что у нас сломалась машина… — А когда девушка непроизвольно отпрянула, он почти умоляюще произнес: — Иви, прошу тебя!

И опять он выбрал неподходящий момент. Уставшая физически, Ивлин все еще жила в мире своей музыки, и в таком возвышенном настроении предложение Гарри показалось ей святотатством, и она с возмущением его отвергла.

— Воспитание не позволяет? — презрительно бросил он и резко нажал на газ. Машину занесло, и она на полной скорости влетела в кювет. В этой катастрофе Гарри погиб, а у Ивлин пострадала левая рука.

Сначала еще была надежда. Были применены различные методы лечения, чтобы восстановить двигательные функции пальцев. Ивлин даже предложили вживить искусственную фалангу, но поняв, что ее рука никогда не обретет прежнюю гибкость и силу, девушка отказалась от операции. Она не только потеряла возлюбленного, но и распрощалась с карьерой пианистки.

Ивлин хотела умереть, потому что искренне считала, что теперь ей незачем жить, но ей исполнилось только двадцать пять, и она была абсолютно здорова. Она довольно быстро оправилась от двойного шока физически, но ее душа по-прежнему оставалась в состоянии апатии, из которой девушка даже и не пыталась выйти.

Ивлин была единственным ребенком состоятельных родителей, которые никогда не переставали удивляться таланту своей дочери. Ее отец разбирался в музыке совсем немного, но мать была более музыкальна. Однако даже она не предполагала, что Ивлин сумеет достигнуть таких вершин. Когда родители поняли, что их дочь по-настоящему талантлива, они сделали все возможное, чтобы развить это ее дарование. Они оплачивали лучших учителей и шумно радовались ее успехам. Они были в восторге, когда Ивлин познакомилась с Гарри Тревером: молодой человек казался им завидной партией, да и к тому же дочь легко могла влюбиться в какого-нибудь безвестного музыканта. На короткое время она действительно была увлечена одним длинноволосым скрипачом, человеком без всяких средств к существованию, но, к счастью, это увлечение длилось недолго.

После гибели Гарри Ивлин заявила, что ее сердце разбито и она никогда больше не сможет полюбить.

— Да и кому нужен инвалид? — с горечью добавила она. В ее воображении травма руки превращалась в серьезное увечье.

— Ты не инвалид, — терпеливо убеждал ее отец. — Ничего даже не заметно.

Ивлин отказывалась ему верить и постоянно носила на руке белую перчатку, только привлекая к себе лишнее внимание.

Ее родители были заботливы и терпеливы, но проходили месяцы, а Ивлин по-прежнему оставалась безучастной ко всему, и они устали взывать к ее разуму.

— Оставьте меня в покое, — постоянно отвечала она. — Меня больше ничего не может интересовать.

В ту весну рано овдовевшая сестра отца, которая когда-то сама излечилась от боли утраты, путешествуя по Европе, предложила Ивлин поехать с ней в Тироль.