Альпийская крепость - Страница 11

Так вот, подноготная появления шефа Даллеса в Европе в том и заключалась, что Эйзенхауэру осточертели фантазии «сказочников и баснописцев» из УСС. После очередного недоумения высказанного Трумэном по поводу его доклада в связи с перспективами развития событий в Германии, главком объединенных сил буквально озверел. Он через окружение Президента потребовал Донована к себе, и тогда уж высказал все, что думает по поводу ценности и достоверности донесений агентов внешней разведки США. Причем сделал это с солдатской прямотой и в самой грубой форме.

А поскольку главным источником всей этой массированной дезинформации выступал, как оказалось, резидент УСС в Швейцарии, то его шефу не оставалось ничего иного, как последовать настоятельному совету главкома Эйзенхауэра: «Так вот, лети к этому своему засидевшемуся в Берне баснописцу Даллесу и вытряхни из него душу! Только обязательно сделай это, пока то же самое не сделал я». О чем и успел сообщить Даллесу один из проверенных людей из штаба Эйзенхауэра.

Вот почему, встречая сейчас начальника внешней разведки США, резидент в Швейцарии как никогда явственно чувствовал, что он находится на грани провала. Не перед швейцарской контрразведкой, которой по большому счету было наплевать на его деятельность, и не перед контрразведкой рейха, которая чувствовала себя в этой стране вольготно и вела себя крайне нагло, а, что самое страшное, – перед своим руководством.

Едва они сделали по несколько глотков пива, как Донован, – смертельно уставший, с бледновато серым лицом стареющего коммивояжера, – достал из внутреннего кармана и положил перед Даллесом несколько листиков бумаги.

– Простите? – вопросительно уставился на них резидент в Берне.

– Там наиболее важные сведения, относящиеся к созданию по приказу фюрера на Юге Германии некоей «неприступной Альпийской крепости».

– Вы находите, сэр, что?.

– Лично я уже ничего не пытаюсь там найти. Всего лишь настаиваю, чтобы вы прочли этот сводный материал. Сейчас, в моем присутствии и… обязательно вслух.

Донован произнес это с максимально возможным в данной ситуации тактом, но Даллес почувствовал: в эти минуты шеф УСС очень сожалеет, что не может позволить себе взъяриться, взорваться, осатанеть, как это делал при встрече с ним самим главком Объединенных союзных сил Эйзенхауэр.

«…Потому что пора, мой фюрер, давно пора!» – именно так, совершенно неожиданно для всех присутствующих завершил свое обращение в Гитлеру рейхсмаршал люфтваффе.

А ведь Скорцени помнил, что тогда, в октябре прошлого года, Гитлеру сразу же донесли из Австрии, что рейхсмаршал занят не планированием боевых операций люфтваффе, а спасением своих фамильных ценностей.

Группа офицеров по особым поручениям во главе с полковником Ведлингом еще только рыскала по старым штольням и заброшенным пещерам, а рейхсмаршал уже стоял перед Гитлером, пытаясь оправдаться за свою военно-стратегическую бездарность и пораженческие настроения. «Почему я должен узнавать от товарищей по партии, что в то время когда доктор Геббельс пытается убедить нацию в победе германского оружия, командующий люфтваффе уже ищет спасения в Альпах?! – взвинчивал фюрер себя и Геринга. – Как произошло, что ты создаешь свои собственные тайники, прячась даже от фюрера?!».

Вот тогда-то, отвергая версию о тайниках для фамильных сокровищ как дезинформацию, Геринг и запустил версию о поисках плацдарма для создания «последнего бастиона Третьего рейха». Вряд ли фюрер поверил, что «верный Герман» всерьез мог заняться созданием этого бастиона, не поставив в известность ни его, ни Бормана. Не тем человеком был их «люфтваффовский боров»[24], чтобы демонстрировать самозабвенную жертвенность в трюме тонущего корабля, в образе которого представал сейчас рейх.

Тем не менее идея возникла своевременно, а фюрер всегда умудрялся верить тому, во что верить попросту не следовало, если только это позволяло ему хоть на какое-то время уйти от реальности и предаться очередному наплыву иллюзий. К тому же в данном случае речь шла даже не об иллюзии – о надвигающейся суровой реальности, на фоне которой уличать Геринга в мелком вранье не имело никакого смысла.

В самом деле нужно было подумать о каких-то хорошо укрепленных очагах сопротивления на территории самого рейха. «Если уж русские сумели создать такие мощные укрепленные районы-крепости в лесных болотах под Ленинградом и на степных равнинах Сталинграда, то кто помешает нам превратить в неприступную цитадель наши Альпы – с их заснеженными перевалами, крутыми склонами, горными реками и озерами?» – убеждал тогда своего кумира Герман Геринг.

Прибегнуть к подобным аргументам еще раз бывший бесстрашный пилот не решился, однако все понимали, что он имел в виду. Это хрипло, зычным командирским голосом высказанное рейхсмаршалом: «Потому что пора, мой фюрер, давно пора!» – прозвучало, как унтер-офицерский казарменный рев: «Тревога!! Подъем! Выходи строиться!». При этом все вспомнили, что в прошлый раз – по принципу: «Идея должна быть наказуема» – ответственность за создание «Альпийской крепости» была возложена на самого Геринга.

Странно, что теперь фюрер не вспомнил об этом и не потребовал доложить об исполнении приказа. Вместо этого Адольф всего лишь устало взглянул на Геринга, оттолкнулся от стола, возле которого все еще стоял, упираясь в столешницу растопыренными пальцами, и, слегка пошатываясь, добрел до своего кресла.

– Мне известно, Герман, что ты сумел нащипать по своим тыловым частям, погибшим эскадрильям и аэродромам что-то около 30 тысяч служащих люфтваффе[25] и перебросить их в поближе к «Герингхаузу», – ухмылка, которая едва заметно очертилась в уголках бледных губ фюрера, тотчас же погасла в кончиках неподстриженных усиков, но все же должна была символизировать шутку повелителя. Опасную, следует сказать, шутку.

Переброска Геринговских «отлетавшихся» в Альпы кое-кем была воспринята очень болезненно. И Гиммлер, и Борман понимали, что появление в Альпах еще трех десятков тысяч подчиненных рейхсмаршала вдобавок к тем, которые уже находились в пределах «редута», опасно усиливало позиции командующего люфтваффе и преемника Гитлера. С особой выразительностью это может проявляться в последние недели войны, когда высшее руководство рейха окажется в Альпах и когда встанет вопрос о реальном преемнике руководителя страны, способном представлять ее на переговорах в любой из вражеских столиц. С другой стороны, всем было ясно, что тыловики Геринга – не то войско, которое способно защищать «Альпийскую крепость» до последней возможности, да к тому же эти тридцать тысяч сейчас очень нужны на фронте, хотя бы в качестве «пушечного мяса», которого тоже катастрофически не хватает.

– Это было сделано, исходя из вашего приказа, мой фюрер, – заметно побледнели отвисшие щеки «верного Германа». – С самого начала было ясно, что переброска в тыловые горы боеспособных фронтовых частей невозможна. Поэтому я счел неудобным обращаться к командующим группами армий, а тем более – к начальнику штаба Верховного командования вермахта, и пытался обеспечить охрану «Альпийской крепости», в частности, стратегически важного района: Зальцбург – Оберзальцберг – «Бергхоф» – от возможных воздушных десантов противника.

– От воздушных десантов? – не удержался доселе отсутственно дремавший Кальтенбруннер. И по тому, как он заерзал в кресле, было видно, что наконец хоть что-то на этом совещании заинтересовало и его, начальника Главного управления имперской безопасности (РСХА). – В Альпы? В глубокий тыл? А что? Может быть, да…

– Особенно от десантов русских, – поспешил уточнить Геринг, – у которых вся партизанская борьба в наших тылах была построена на воздушно-десантной поддержке со стороны армии.

Аргумент оказался довольно сильным. Русские десанты в Альпах?! В районе ставки фюрера?! Только не это! А тут еще – как всегда некстати оживший Кальтенбруннер.