Алмаз раздора. До и после Шерлока Холмса [сборник] [с илл.] - Страница 12

— Я не нуждаюсь в ваших заверениях касательно ее добродетели. В равной степени от ее и от своего имени спрашиваю вас, что вы можете сказать по поводу записки?

— Мне нечего сказать за исключением того, что вам следовало бы ее прочесть.

— У меня нет привычки читать письма своей жены. Я целиком и полностью доверяю ей, однако моим долгом является защитить ее честное имя от всякого рода дерзких выходок и нескромных криво- толков. Когда я только начинал служить, существовал действенный способ осуществить это. Теперь же я могу лишь заявить вам, что вы мерзавец и что отныне вы никогда не переступите порога моего дома, а также любого уважаемого дома в городе. Поверьте, мне это по силам.

— Вы выказываете образчик хорошего вкуса, оскорбляя меня, когда я нахожусь в вашем доме, — огрызнулся капитан. — Я никогда более не переступлю вашего порога. Что же касается действенного способа, то вы убедитесь, что я очень старомоден в своих суждениях, если вы соблаговолите предложить мне прибегнуть к нему. Желаю вам всех благ.

Он взял с рояля свою шляпу и перчатки и направился к двери. Уже взявшись за ручку, он обернулся и взглянул на Болсовера. Полковник увидел лицо человека, снедаемого страстью и мучениями.

— Однажды вы меня спросили, многое ли изменилось в Англии за мое отсутствие. Тогда я ответил вам, что очень многое. Теперь я объясню почему. До своего перевода я служил здесь и любил одну девушку. Она тоже любила меня, понимаете, любила! Между нами состоялась тайная помолвка. Я тогда был беден и жил на скудное офицерское жалованье, она же привыкла к роскоши. Я подал рапорт о переводе в Индию именно для того, чтобы собрать достаточное состояние, дабы я смог удержать ее. Я работал в штабе и в полевых частях, я экономил каждый пенс и влачил такое существование, которое может показаться просто немыслимым для британского офицера в Индии. Наконец, я, как мне думалось, накопил вполне достаточно, и вот я вернулся на родину. Я безумно волновался и переживал, поскольку за эти годы я не получил от нее ни единой строчки. И что же я увидел? Что ее купил человек вдвое старше меня, купил, как покупают… — Он задохнулся и поднес руку к горлу, прежде чем смог заговорить вновь. — Вы сетуете… вы выставляете себя оскорбленным! — воскликнул он. — Бог свидетель, у кого из нас больше причин возмущаться — у вас или у меня.

Полковник Болсовер отвернулся и позвонил в колокольчик. Однако прежде чем появился слуга, его гость уже исчез, и снаружи хозяин дома услышал его торопливые шаги. Некоторое время он сидел в глубокой задумчивости, подперев подбородок руками. Затем он встал и поднялся в спальню жены.

— Я хотел бы поговорить с тобой, Хильда, — тихо произнес он, взяв ее руку и усаживаясь рядом с ней на оттоманку. — Скажи мне, только честно: ты счастлива со мной?

— Перси, дорогой, отчего ты спрашиваешь?

— Ты не жалеешь, что вышла за меня? Хоть сколько-нибудь? Хотела бы ты стать свободной?

— О Перси, не задавай мне таких вопросов!

— Ты никогда мне не рассказывала, что между тобой и тем офицером что-то было до его отъезда в Индию.

— Да ничего особенного. Мы просто дружили, и все.

— Он упомянул о помолвке…

— Нет, нет… Все было не совсем так…

— Ты любила его?

— Да, любила.

— Возможно, ты и теперь?

Она отвернулась, нервно теребя пальцами кружевные пряжки на пеньюаре. Ее муж ждал ответа, и его лицо исказилось гримасой боли, когда он его услышал.

— Этого довольно, — сказал он, бережно выпуская ее руку из своей. — По крайней мере, ты откровенна. Я понадеялся на слишком многое. Прости меня, я оказался последним дураком. Но все еще можно исправить. Я больше ничем не стану омрачать твою жизнь, Хильда.

На следующий день к превеликому удивлению начальствующих чинов военного министерства им доставили письмо от заслуженного артиллерийского офицера Перси Болсовера, в котором он убедительно настаивал на включении его в состав сил планировавшейся на северо- западе Индии крупной войсковой операции, сулившей чрезвычайно много опасностей и очень мало почестей.

Начальство в недоумении медлило с ответом, но тут вмешалась ее величество Судьба и решила все по — своему.

Никто так и не узнает причин пожара в Мелроуз Лодж. То ли вспыхнул керосин в подвале, то ли от непогашенного камина занялись ближние к нему деревянные балки. Как бы то ни было, но полковник проснулся в два часа ночи от едкого, удушливого запаха горящего дерева. Выскочив из своей спальни, он увидел, что лестница и весь первый этаж представляли собой море огня. Громко зовя жену, он ринулся наверх, своими криками разбудив служанок. Полуодетые, визжа от страха, они спустились в его спальню.

— Смелей, Хильда! — крикнул полковник. — Попробуем прорваться по лестнице!

Они вместе добежали до первой площадки, но огонь распространялся с ужасающей быстротой. Сухое дерево вспыхивало свечкой, и вихрь огня и едкого дыма оттеснил их обратно в спальню. Полковник захлопнул дверь и ринулся к окну. Под окнами, в саду и на подъездной дорожке уже собралась толпа, но пожарные кареты еще не успели подъехать. Снизу раздались крики ужаса и жалости, когда в окне показались человеческие фигуры. Видя объятый пламенем первый этаж и взлетавшие вверх огненные языки, все поняли, что путь к отступлению и спасению полностью отрезан.

Но полковник был старым солдатом, он не спасовал перед лицом опасности и не поддался панике. Он распахнул все окна, стянул с кровати толстую пуховую перину и выбросил ее наружу.

— Держите ее прямо под окном! — крикнул он.

Толпа издала возглас восхищения, сразу поняв его план.

— До земли не больше двенадцати метров, — спокойно произнес он. — Ты не боишься, Хильда?

Его хладнокровие, казалось, передалось ей.

— Нет, — тихо ответила она, — я не боюсь.

— У меня тут есть веревка. В ней всего метров шесть, но перина обязательно смягчит удар. Сперва пусть спускаются служанки, Хильда. Ничего не поделаешь, положение обязывает!

Время неумолимо летело, с каждой секундой приближая гибель. По ту сторону двери вовсю трещал огонь, и маленькие язычки пламени уже прорывались сквозь щели. Первую служанку обвязали веревкой, пропустив ее под мышками, и сказали ей падать вниз, как только она повиснет в воздухе. Ей не очень повезло, поскольку она упала косо, ударившись о край перины и закричав от сильной боли. Вторая упала прямо на мягкое и отделалась легким испугом. Наверху остались только полковник с женой.

— Отойди от окна, Хильда, — сказал он. Затем он нежно поцеловал ее в лоб, словно девочку. — Прощай, дорогая, — прошептал он. — Будь счастлива.

— Но ты же последуешь за мной, Перси?

— Или пойду пред тобою, — ответил он с грустной улыбкой. — Ну же, дорогая, обвяжись веревкой. Да хранит тебя Господь!

Он опускал ее очень медленно, как можно дальше высунувшись из окна, чтобы сократить ее падение хотя бы на метр. Она храбро и спокойно посмотрела на лежавшую внизу перину, свела ноги вместе, и стрелой упала прямо посередине ее. Услышав радостные крики, он понял, что она цела и невредима. В то же мгновение позади него раздался громкий треск, и в спальню с ревом ворвался огромный язык пламени. Полковник стоял, окаймленный оконным проемом, и смотрел на толпу. Он оперся плечом о край окна и опустил голову, словно погрузившись в раздумья. За его спиной бушевал огонь, снопы искр метались у него над головой. Сотни голосов кричали ему: «Прыгай, прыгай!» Он выпрямился, как будто принял окончательное решение, снова взглянул на толпу, а затем, повернувшись кругом, шагнул вперед и исчез в поглотившем его огненном вихре.

Таков оказался выбор полковника. В протоколе дознания в графе «Причина смерти» стояло «Несчастный случай при пожаре», ходили многочисленные разговоры и пересуды о том, что он потерял сознание от удушья или поскользнулся, но среди всех была, по крайней мере, одна женщина, которая могла поведать о том, на какое самопожертвование способен истинно любящий человек.