Альманах «Литературная Республика» № 1/2018 - Страница 18
Изменить размер шрифта:
Идеал
Не знающий порока –
Не к веку – Серафим?
Пусть крылья – хоть немного!
Послужат молодым!
И кто б его ни трогал –
Остался он живым.
И крылья эти много
Служили молодым.
Он проживает строго
За гранями гордынь:
Пусть крылья хоть немного
Послужат молодым.
Крылатую дорогу
Не застит будней дым,
И крылья, что от Бога,
Век служат молодым.
У. Шекспир в 1600 году
Средь оскаленных стынью камней
И зверинцев решёток, ехидством глумных,
Ковыряется луч одряхлелый слепой,
И борей, усыпляя, грызёт всех живых.
Где увечность природы людской разрослась,
И хохочет увечность сердец,
Пламя плотское стылее алчных могил –
Вопль титаний над льдами картаво гудит.
Он, срастаясь со стынью, себя сохранил,
Он – юродство и алчность, уродская плешь,
И не ведал злачёный дурной пеликан,
Что, хрипя, к миру солнце зовёт через стынь.
Три поэтических портрета
1
Да, дух и Муза век не сгинут.
Из маскарадов и садов
Ходила старая Богиня
Под сень Пречистых Образов.
В опале «чуйства», и опальной
Юдоли серой хлеб грызёт
Богиня, вспоминая дали,
Купанье, Петербург…Но вот…
«Вернулся дух – парит искусство!» –
Без дна распелся хитрый бес,
И за Богиней сонм беспутных
Вспарил шпанистых поэтесс.
Новопреставленная Анна!
Склонился в синь судьбы конец.
И средь скорбящих, как ни странно,
Скорбит и плачет бес-подлец.
2
Болят всевидящие взоры,
Они – начало всех начал:
Душили рядом чьи-то зори,
И Игрек яростно кричал:
«На баррикаду! Нет оружья!?
Подайте живо микрофон!»
И новых деспотов разрушил
Холодный буйный стадион.
А далее круга? Тихий гений
Обходит волдыри сердец,
В прудах не разгуляться пене,
Садам и мрамору – конец!
Кариатиды стали низки,
Исподтишка глядят на мир,
Ругая столп Александрийский,
На пробку сел пернатый хмырь.
3
Горлан кудрявый бородатый
Гитаре прокричал «прости»:
Дурные тёмные солдаты –
И песню сердца не спасти.
Но жил на свете твердолобый
И камнесердый бородач,
Искавший выгоду в беззлобье
Или в решении задач.
Да, был силён горлан убитый!
Но кудри с честной бородой
Напялил «друг», что тем бандитам
Родней, чем может быть родной.
Кричит горлан, кричит сквозь вечность,
Что ложь струны – страны беда,
И не играться в человечность
Тебе, Пустая Борода!
Дымные зимние грёзы
Белела в дым зима, вздымая грёзы,
Подобные простуженному дыму
Прищуренных прокуренных домов.
Хмурели доски, кирпичи и вётлы,
Играя сердцем сбитых изразцов.
Громадами простёганных высоток,
Под ватным камнем запотевший сплином,
Под хилым блоком певший табаком,
Загустевал костлявый нищий эпос,
Что можно накормить колбас мирами,
Но ясною листвой и трав салютом
Не обрастёт, оставив новым зимам
Не белый дым, а мрака наготу.
Бесслёзны грёзы у зимы несытой,
В беззимье сытом – уж ни слёз, ни грёз.
Но грёзы дымных зим восходят снова:
Прельщают зори, стянуты туманом,
Прельщает кровь – великий гром сипящий –
Зов грёзы дымной непоколебим!
Лишь канет дымом юность, зори ждёшь,
Что ждут они за зимним дымом грёзы
В Раю, во сне, парящем меж эпох,
Имеющем одно лицо над всеми:
Стенящий дым мечтательной зимы.
Художник
И снова грусть о детства часе
Несёт усталая рука,
Не зная сытости несчастной,
Возьмёт небесного быка.
Великодушен и неистов,
Над Лесом Лжи летит пожар –
Он толстым крысам ненавистен –
Художник жира избежал.
Его рука осталась чистой,
Когда и жар, и гром – во зле.
А время шло. Уснули свисты,
Но снова тонет мир в золе! –
Пожар со злым пожаром бился,
И – чудо! Змею были в страх
Худые пальцы, а не бицепс
На умирающих руках.
Письмо из XIX века
Я гроздья росные трясу –
Что виноград Версалей,
А вы – шпионить сквозь росу,
Чтоб службу не оставил?
Мечты. Тревожат вас они
Сквозь букв решётку в книге.
А я менял миров огни,
В их машинистье прыгнул.
Да, я, жестокий критикан,
Любил зори софиты.
Взаимно Солнце-великан
В природы монолитье.
Свои портреты узнают
В каракулях неловких
Мне участь прочащи свою –
Догнати звёзд Петровских:
«Не прячь мундир, не прячь! Ах, так,
Коль ты из драк вернёшься,
То будешь в старости, дурак,
Носить юродства ношу!
Вас отлупцуют, милый друг!..»
Но вы – не Аполлоны,
Веду судьбу через игру
С небытия полоном.
Одно сгорит, другому швах,
Но, шедший облаками,
Я был и есть на двух ногах
Творец с двумя руками!