Альманах «Истоки». Выпуск 10 - Страница 12

– Какой чистый голос!

– Да, удивительный ребёнок! – поддакнул старичок с седой бородкой.

Тем временем сестра закончила длинное перечисление всех животных, встречавших гостей у порога принцессы, – «два утёнка – кря-кря!», – и сразу перешла к следующей песне:

История про полустаночек сразу привлекла новых зрителей. Подошла ещё тётенька с двумя набитыми хозяйственными сумками. Потом – дяденька в тапочках, с дорожным велосипедом. Все они глазели на сестру, а значит – и на Гвоздика, потому как он не мог отойти от коляски. Хотя отойти очень хотелось. Отойти куда-нибудь подальше и спрятаться. Песня оказалась длинной, и Гвоздик почувствовал большое облегчение, когда она закончилась:

Слушатели похлопали и стали расходиться. Но не тут-то было. Сестра привстала в коляске, и громко объявила: «Нет, не уходите! Сейчас будет настоящий концерт!»

Публика посмеялась, но осталась на своих местах, ожидая продолжения. Кажется, к ней присоединились ещё несколько человек.

Две молодых тётеньки слушали и улыбались. Одна ела из промасленного кулька горячие пончики. Дразнящий запах доносился до Гвоздика, но сейчас даже пончиков не хотелось – какие уж тут пончики!

Тётенька с пончиками была худенькая и черноволосая, а другая – полная и беленькая. Беленькая всё тянула черноволосую за рукав: «Ну, пойдём уже, на лекцию опоздаем!», а та отдёргивала руку.

– Да подожди ты! Успеем, никуда твоя лекция не денется. Давай послушаем такое чудо!

Потом обратилась к нему:

– Мальчик, это твоя сестра? – Гвоздик молча кивнул и почувствовал, как у него горят уши.

– Сколько ей лет? – Не унималась шумная и черноволосая, – А можно ей дать пончик?

Он опять молча мотнул головой, на этот раз отрицательно.

– Пойдём, Галка, – настаивала беленькая, – Зачем ты предлагаешь ребёнку всякую гадость? У неё, может, диатез сделается.

– Пончики – это не гадость, – наставительно сказала чёрненькая Галка. – А диатез у детей бывает от шоколада…

– звенел «удивительный ребёнок», а Гвоздик мечтал провалиться сквозь землю и всё поглядывал на двери магазина – не идёт ли мама. Когда мама, наконец, появилась, ей пришлось проталкиваться через небольшую толпу.

– Что случилось с моими детьми? – вид у мамы был решительный и взволнованный.

– Так это ваши дети?..

– Это ваша девочка?..

– Да ничего не случилось, она просто даёт концерт!

Домой возвращались так. Гвоздик нёс тяжёлую клеёнчатую кошёлку, из которой петушиным хвостом торчал пучок зелёного лука. Мама шла быстрым шагом и катила перед собой коляску, в которой довольная сестра уплетала огромный свежий бублик, обсыпанный маком. А рядом с мамой торопливо семенил низенький круглый человечек в соломенной шляпе, стараясь забежать то справа, то слева, и говорил, всплёскивая пухлыми ладошками:

– Нет, послушайте же! Вы просто обязаны меня выслушать!

– Мы очень спешим, – отмахивалась от него мама, – мне пора укладывать ребёнка спать!

– Но поймите же! Я работаю в Оперном театре. У вашей девочки абсолютный слух! Я непременно должен её показать специалистам!..

На перекрёстке, где улица круто уходила под уклон, человечек отстал и затерялся среди прохожих.

В 1930-х годах Академией Художеств под Москвой по Казанской железной дороге был создан дачный посёлок «Советский художник». Место для него выбрали замечательное – в светлом берёзовом и сосновом лесах, между станциями Пески и Конев Бор. В 1960-е годы в этом посёлке приобрёл дачу наш дедушка – известный театральный художник Вадим Федорович Рындин.

Как сказочно красивы цветки кукушкиных слёзок. Этот невысокий кустарник рос недалеко от калитки вокруг ямы, заваленной толстыми ветками, оставшейся от выкорчеванной сосны или берёзы. Нам запрещали туда ходить. Но мы с двоюродной сестрой Анюточкой любили рискованные мероприятия. Пробегая вихрем по этим проваливающимся сухим ветвям, получали по лицам чудесными ярко-розовыми с красными створками слёзками – серёжками кукушкиного кустарника.

Дача была старой. Во время дождя на маленькой веранде протекала крыша, и бабушка ставила ведро и тазы под струйки и капли грохочущей воды. Дед Вадим решил строить новую веранду и попросил нашего папу (он был архитектором) сделать проект. Когда началась стройка, для нас с двоюродной сестрой всё было интересно – мы не слушались и принимали в ней активное участие. Особое наслаждение мне доставлял запах деревянных досок. За домом сделали верстак, где их обстругивали. Я часами могла наблюдать за этим волшебным занятием. Рядом с верстаком образовывались огромные кучи стружек и опилок.

Во время стройки бабушка взяла у соседей щеночка эрдель-терь ера. Назвали его Лучик. Мы играли со щенком и в то же время были поглощены стройкой. В один прекрасный день Лучик пропал. Мы обыскали всё и в доме, и на участке – собаки нигде не было. Мы заревели в три ручья и уселись на кучу с опилками. Из-под Аню-точки послышался слабый писк – это спал уставший от нас Лучик. Счастью не было границ.

Рабочие из Песков быстро закончили стройку. Я любила бродить между плетёных кресел, смотреть в большие окна на дубы, на сирень, на тропинку к калитке. Незабываемым удовольствием было наблюдать в окна веранды грозу. Сначала поднимался сильный ветер. Он качал высокие берёзы и сосны, я слушала оглушительный шум листвы. Потом на чёрном небе сверкали молнии и первые крупные капли падали на тропинки и утоптанную землю у дома. И, наконец-то – ливень стеной. Я была будто на корабле – вода била по крыше и бурлила вокруг веранды, как море, потоки воды неслись по тропинкам. Я стояла укрытая верандой посреди стихии и вдыхала свежий ветер. Появлялось солнышко, и ливень стихал. Высыхали тропинки. Всё было пропитано прохладой и свежестью. Потрёпанный жасмин издавал удивительный аромат.

Мы с Аней-Баней или с Банифацием (так прозвал ее папа) шаг за шагом открывали для себя этот огромный участок природы в один гектар. От калитки до дома и за сараем, где расстелилась поляна клубники, всё было слегка обихожено. А дальше начинался лес, в глубинах которого рос мой любимый можжевельник. Дальнюю лесную часть бабушкина подруга Шурочка назвала как-то Сокольниками – это название осталось навсегда. В Сокольниках мы с Банифацием сделали с помощью папы площадку для игры в мяч. Только нас сильно одолевали комары.

Вокруг дома росли старые дубы и свет в комнату и на новую веранду, казалось, проникал сквозь их зелёные прозрачные листья – скатывался с них и попадал в наше скромное жилище, бликуя зелёным на занавесках, деревянных стенах и полу. В комнате занавески были сшиты из жёсткой матрасной ткани с широкими цветными поперечными полосами. Мы с интересом следили за движением теней от листьев и ветвей и зеленоватых светлых пятен на занавесках, чтобы скоротать дневной отдых.

Днём, после обеда, нас укладывали спать. Мы, конечно, не спали, изнывали от скуки. Я, как старшая, изредка подходила к двери, звала бабушку и спрашивала её: «Ну, долго ещё спать?» – «Ёще раз подойдёшь к двери – до вечера будешь сидеть в комнате». Наконец, когда кончалось наше заточение, мы сломя голову бежали кататься на гамаке, который недалеко от дома повесил папа. Пели во все горло песни времён гражданской войны: «Ах, тачанка-ростовчанка, все четыре колеса…» или «Дан приказ ему на запад, ей в другую сторону, Уходили комсомольцы на гражданскую войну…». Орали так, чтобы слышали все дачники в округе, особенно сосед – подросток Жека Лансере, в которого я была тайно влюблена. Если мы были не в платьях, а в брюках то залезали на рябины и скатывались по длинным плакучим ветвям вниз. К прискорбию бабушки мы так изуродовали несколько чудесных деревьев.