Альманах Felis №002: Лики Войны - Страница 20

– Ну, вот оно! – подумал Федор. – Завтра, значит! Ну, что же! Завтра, так завтра.

Федор отчетливо понял, что завтра его уже не будет на этом свете, воспринял осознание этого спокойно, страха не было никакого, потому, что чувствовал он себя каким-то невесомым, бестелесным, пустым внутри.

Звезды смотрели на него сверху, большие, словно лохматые. Раньше он как-то не замечал, какие звезды ночью в степи. Светят себе – пусть светят. А сейчас он, с удивлением рассматривал знакомые с детства очертания созвездий, чернильное небо, словно мишень на стрельбах, которую продырявили отверстия от пуль. Помаргивали звезды. А кому-то перестали уже моргать...

Он решительно встал и пошел к саперам. После непродолжительного разговора со старшиной, Федор вернулся назад, неся в руках противотанковую мину. Он сел, положил ее рядом и потянулся за своим запыленным «сидором», вещевым мешком.

Он вынул солдатские пожитки и стал засовывать в него мину.

– Ты, что это удумал, Федор? – с тревогой спросил наблюдавший за ним сосед.

– Помолчи! – ответил, – на вот тебе, Пантелей, барахло моё – сгодится! Там три обоймы патронов еще, полотенце чистое, портянки ношеные чистые, сала кусок, хлеба горбушка, махры пачка... Мне это всё теперь без надобности! Отделённый! Григорий! Еремеев! – негромко крикнул он вдаль траншеи.

– Чего? – послышался голос.

– Подь сюды! Дело есть! У тебя какой размер ноги? – спросил он подошедшего Григория. – Сорок первый, кажись? На, держи!

Федор стал стаскивать свои сапоги.

– Это мои сапоги, из дома еще! Им сноса не будет. Давай твои ботинки сюда! В ботинках много не навоюешь! А сапоги для солдата – первое дело!

– Ты чего, Федор? Да не возьму я!

– Бери, брат! Не отказывай, сделай милость! А мне и в ботинках сгодится.

Оба переобулись.

– В самый раз! Разношенные! – сказал Григорий и топнул по очереди.

– Ну, и ладно! И… давай прощаться! Утром времени не будет!

Григорий посмотрел на Федора и, кажется, все понял. Только пристально посмотрел на Федора, словно стараясь запомнить. Они обнялись, троекратно расцеловались по-русски и Еремеев, смахивая слезу, пошел к своему месту.

– Ну, а теперь, давай закурим! – повернулся Федор к соседу. – Смерть как курить хочется!

Они свернули по самокрутке и с наслаждением задымили. Потом Федор допил остатки воды из фляги и с чувством исполненного долга, снова задремал.

Фрицы начали артподготовку – только взошло солнце. Впервые Федор не вжимался в стенку окопа, не старался сделаться меньше размером. Он знал, что останется цел.

– Идут! Идут! – пронеслось по цепи.

Федор выглянул из окопа. Там вдали, на краю степного поля, шли танки, похожие отсюда на спичечные коробки. Приглядевшись, можно было увидеть, как поспешает следом пехота.

Федор рывком сдернул с себя гимнастерку и нательную рубашку, отбросил ее в сторону и торопливо натянул на себя чистую, с ночи отложенную. Надел гимнастерку и ремень.

Затем он потянул к себе вещмешок, взвел мину, как научил вчера старшина, завязал его, просунул руки в лямки и закинул поклажу за плечи.

– Ну, я пошел! Пора мне! Прощайте братцы! Лихом не поминайте! – и улыбнулся всем.

Он перебросил свое тело через бруствер окопа и пополз навстречу врагу. Метров через триста от своих траншей, затаился в ковыле, там, где был он погуще, соображая, какой из танков пойдет прямо на него.

«Только бы не свернул, стороной не пошел! Не успею добежать – автоматчики срежут! Господи, помоги!» – молил про себя Федор, хотя всю жизнь был безбожником.

Он лежал среди родного серебристого ковыля, смотрел на его, словно отлитые из металла ростки, и казалось ему, что они тихонько звенят на легком ветерке. Он даже погладил жесткую поверхность одного стебля…

Только сейчас он почувствовал, что дышать становится нечем. Трупный запах, валявшихся рядом убитых фрицев, вызывал тошноту, тянуло на рвоту. Жалея, что не догадался намочить полотенце и прихватить с собой, Федор уткнулся носом в сгиб локтя, стараясь дышать через ткань гимнастерки, и почувствовал вдруг запах молока. Чистый, не сравнимый ни с чем, запах дома, семьи, тепла…

 Рокот танков был совсем близко. Отчетливо было слышно, как орут идущие в атаку автоматчики.

«Только бы не стороной, помоги Господи!» – молил Федор. Он быстро выглянул и спрятался обратно. Танк шел на него и вырос перед ним. Федор одним рывком бросил себя под гусеницы…

Последнее представшее мысленному взору его, было что-то белое – белое, словно молоко, которое, поглаживая его взъерошенные мальчишеские волосы, льет в кружку мать...

Родился в городе Рогачев (Белорусь) в 1932 году, сын инвалида Второй мировой войны. Закончил военное аэродромное училище, 37 лет прослужил в Советской Армии. Репатриировался в Израиль в 1999 году.

В настоящее время возглавляет литературное объединение «Ганей-Авив – Лод».

Нас собирали каждый день в одной и той же комнатке на пятом этаже Центральной автобусной станции Тель-Авива в половине седьмого утра. Зима в тот год выдалась затяжной. Шел февраль, но каждый день лили дожди, сопровождаемые такими раскатами грома, что сотрясалась земля. Температура днем едва переваливала за десять градусов по Цельсию, а ночью упорно держалась на шести. Собирали, чтобы в крохотном импровизированном зале заседаний рассортировать и направить на охрану входов этого огромного и бестолкового здания. Появлялся начальник охраны, весь обвешанный государственными секретами, и потому постоянно носивший таинственное выражение лица.