Альфред Великий, глашатай правды, создатель Англии. 848-899 гг. - Страница 8
В источниках VIII–IX веков о городах и городском укладе сообщается крайне мало. Английские города служили религиозными и военными центрами, в них располагались королевские резиденции и рынки, куда доставлялись товары из окрестных селений. Но их было сравнительно немного, они не играли заметной роли в жизни общества. Ни один английский город не мог бы сравниться в блеске и величии с Римом, Ахеном или хотя бы Парижем. Законы и грамоты приоткрывают нам мир селян, пристально вглядывавшихся в окружающую природу, для которых пограничными знаками служили реки и холмы, «раскидистый дуб» или «ивовое озеро», — словом, все, что притягивало взор и будило воображение. Они гоняли свиней в лес, где над вырубками разносился звук топора, или шли за тяжелым плугом, влекомым упряжкой равнодушных волов через открытые поля, где разные участки отделялись друг от друга межами или торфяными насыпями, на которых росли трава и луговые цветы.
По мере чтения этих документов перед нами встает во всей полноте картина сообщества, существующего за счет сельского труда. В селах и небольших деревушках, на хуторах и в уединенных монастырских обителях, в палатах властителей и крестьянских лачугах жизнь протекала в здоровой простоте; отсутствие масштабных целей и широких перспектив не делало ее менее наполненной, и, втиснутая в узкие рамки, она становилась только яростней. Эти труженики-землепашцы и пастухи были одновременно доблестными воинами и отважными охотниками; они любили поесть; пировали безудержно, когда выдавался случай, пили без меры эль и мед, и раскаивались одинаково искренне, когда приходило время платить за амброзию, наполнявшую их чаши, и когда гневные речи священника тревожили их воображение ужасами судного дня.
Некоторые сведения о жизни западносаксонской деревни можно почерпнуть из судебника Ине: за строками установлений возникает отчетливый образ керла или гебура[15] за работой и развлечениями, пашущего и прячущегося, ворующего, затевающего ссору и бражничающего, принимающего наказание и получающего виру. За его спиной маячат другие фигуры: торговец, «бритт», чужестранец, бродяга, раб; а грамоты о земельных пожалованиях позволяют судить о культуре земледелия и облике страны, со всеми ее ручьями и озерами, бродами и мостами, дубами и колючками, «gores» и «lynches»[16].
В латинской «Церковной истории народа англов» Беды Достопочтенного, в древнеанглийской аллитерационной поэме «Видсид» и эпической поэме «Беовульф» нашему взору предстают палаты короля или эрла: просторный «пиршественный зал», в центре которого в очаге пылает огонь; правитель держит совет со своими «мудрыми», пирует в окружении тэнов или, сняв с себя доспехи и оружие, отдыхает зимними вечерами, пока скоп[17] под звуки арфы воспевает деяния героев.
По изображениям в древних рукописях, случайным упоминаниям об одежде и оружии в дошедших до нас текстах и истлевшим останкам в захоронениях англосаксонского периода можно вообразить себе жизнь людей того времени; людей, носивших рубахи, туники и плащи, — королей и ратников, епископов и монахов, высокородных леди и простых землепашцев; мужчин с длинными волосами и бородами, в штанах до колен и обмотках, перевязанных полосками ткани и кожи; женщин в платках и длинных прямых платьях, часто богато украшенных; священников в ризах; воинов со щитами, мечами, копьями, секирами и луками, в кольчугах и круглых или островерхих шлемах.
Если судить по языку и литературе, англосаксы были отважным и верным народом. Их мировосприятие несло на себе легкий налет фаталистической меланхолии, навеянной самим видом хмурого британского неба или холодной тьмой бесприютных северных зим, но сердца их не оставались глухи ни к зову высоких таинств, ни к чарующей красоте живой природы. Они жили в постоянном страхе перед демонами и чудовищами, призраками и колдунами; их фантазия рождала образы похожих на птиц кораблей, бороздящих пенное море — «китовую дорогу» или «дорогу лебедей», а взгляд привычно подмечал свежую зелень травы, особенно яркую на фоне бурого свежевспаханного поля, тусклые блики на воде, сверкание оружия и доспехов. Мы слышим в древнеанглийской поэзии голос кукушки в весеннем лесу, карканье ворона, кружащего над полем битвы, и зловещую ночную песнь волка.
И все же душа народа скрыта от нас. Кто может сказать, о чем в действительности думали, на что надеялись эти тэны и леди, спящие ныне под зелеными курганами, в окружении мечей, щитов и драгоценных украшений, когда глаза их еще видели свет солнца? Что являли собой кэрлы в те дни, когда они еще не превратились из живых людей в бездушную юридическую абстракцию? Были ли они совершенными дикарями, или же за этим именем прячутся невежественные тугодумы-крестьяне, наделенные, однако, цепким умом, отчасти приобщившиеся к цивилизации и имевшие некие смутные представления о свободе и независимости? Ответа нет. Реальность той далекой эпохи погружена в колдовской сон, опутана терниями противоречий и ждет того, чье магическое прикосновение пробудит ее к жизни. Но мы можем, по крайней мере, собрав и систематизировав разрозненные сведения, восстановить в общих чертах социальную структуру общества.
Хотя суждения историков старой школы, занимавшихся историей государства и права, по поводу примитивной демократии, существовавшей в англосаксонском обществе, следует отвергнуть за недостатком доказательств, не исключено, что в VIII–IX веках население английских деревень объединялось в независимые сообщества, над которыми не было никакого господина, и усваивало, на уровне местной политики, более общие уроки свободы и равенства при условии стабильного государства. Многие деревни, однако, уже находились под властью господ, церковных или светских. Для тех и других поселений, свободных и зависимых, характерна одна система землепользования. Крестьяне-собственники, господские «люди», и сам господин владели участками пахотной земли на открытых полях и, пропорционально этому, своей долей луга, леса и пустоши. Землю обрабатывали с помощью плуга, запряженного четырьмя, шестью или восемью волами, хотя нередко впрягали и двух волов. Если ни один из собственников не был достаточно богат, чтобы обзавестись «восьмиволовьей» тягой, люди могли с этой целью объединяться. В земледелии преобладала двупольная система, при которой землю в один год засевали, а на следующий оставляли под паром, но порой использовалась и трехпольная: последовательное чередование сева озимых (пшеницы и ржи), яровых (ячменя и овса) и пара.
В грамотах мы находим указания на то, что подобная система общих открытых полей с чересполосицей возникла ранее IX века. Появление сельскохозяйственных общин было закономерным следствием того, что в силу экономических и климатических условий обработка земли требовала больших усилий и материальных затрат. Для твердой почвы требовался тяжелый плуг, с полной упряжкой из восьми волов, что для среднего землепашца IX века было столь же непозволительной роскошью, какой стал для его наследника из XX века паровой плуг. Деревня обычно образовывала центр, вокруг которого располагались открытые поля — два, три или четыре; за ними лежали луга, рощицы и леса, пустоши или ничейные земли. В холмистых скотоводческих областях преобладали отдельные дворы и хутора, разбросанные на значительном расстоянии друг от друга; но в деревнях дома стояли очень тесно, так что само английское слово «neighboor» (сосед), то есть «ближайший (соседний) гебур», обрело иной смысл и используется как аналог русского «ближний», когда речь идет об общественном долге человека; таким образом, обязательства по отношению к «соседу», «ближнему», ставятся в один ряд с обязанностями по отношению к Господу.
К середине VIII века, как можно заключить из сочинений Беды, а также более поздних кентских законов и Законов Ине, в английском обществе наличествовало классовое деление. Нередко среди разбросанных вдоль деревенской улицы деревянных домишек керлов и гебуров выделялись «палаты» тэна или эрла, с башней и широкими воротами. Кроме того, повсюду набирала силу церковная аристократия. Приходские церкви становились центром общественной жизни в деревнях, в то время как короли и знать делали щедрые пожалования крупным монастырям, даруя им земли, право суда и освобождение от светских общественных обязанностей, в результате чего клирики обрели привилегированное положение в обществе, но в расплату за это не могли больше оставаться в стороне от мирской политики. Таким вопросам, как назначение на церковные должности, поведенческие нормы белого духовенства и монахов, проведение воскресной службы и сбор десятины, отводится важное место в законах; сообщения об основании монастырей и назначении епископов содержатся в анналах наравне с известиями о победоносных битвах и восшествии королей на престол; истории о чудесах и чудотворных реликвиях становятся одной из главных тем в литературе. Церковные иерархи занимали свое важное место в структуре власти наравне со светскими магнатами и королевскими служащими.