Алфавита. Книга соответствий - Страница 13

На всякий случай вы сосредоточенно хмуритесь.

– Итак, – повторяет он, и его полное розовое лицо принимает выражение лукавства. – Повторяю. Здесь мы вместе умываемся. А ЗДЕСЬ МЫ ВМЕСТЕ ПРИНИМАЕМ ДУШ!!!

Вы переглядываетесь с товарищами.

– Ну хорошо, хорошо, – говорите вы. – Понятно. Пойдем вниз?

Его лицо становится растерянным. Кажется, он даже бледнеет.

– Э! э! подождите! – говорит он встревоженно. – Вы что? Вы поверили, что ли? Бросьте! Это была шутка. Это была просто шутка. Честное слово, я пошутил. Мы никогда! – вы слышите? – никогда не принимаем душ вместе!! Мы приличные люди!.. Вы мне верите? – смятенно спрашивает он. – Скажите – ВЫ ВЕРИТЕ МНЕ?!

Вы верите ему. Вы делаете все, чтобы впечатление от этого глупого недоразумения как можно скорее сгладилось. В конце концов, он не виноват. Если кого и винить, то это вас – за то, что вы напрочь лишены чувства юмора.

И вот проходит этот длинный день: беготня по саду!.. футбол с маленьким Биллом!.. вино!.. закуски!.. вкусно и весело!.. и барбекю, барбекю!.. Только почему-то вместо мяса пожарили гамбургеры, и они долго напоминают о себе неистребимым послевкусием столовского бутерброда… но это не важно.

В понедельник его нет… во вторник нет… в среду вы только-только успеваете подумать, что, оказывается, вам его немного не хватает, как дверь распахивается от энергичного пинка.

– Есть! – громыхает он с порога. – Я выучил! Теперь-то я знаю, что сказать, если приеду в Москву и заблужусь в метро! Я выучил!

– Ну?

– Just a moment… sorry… Oh, yes!..2

Он расправляет плечи, выкатывает живот, набирает в грудь побольше воздуху и ликующе возглашает первое и последнее, что вы слышите от него по-русски:

– Йа поть-ей-йаръ-лься!..

Говорить в Замке (см.) было особенно не с кем, да я и не стремился. Однако время от времени в Literarisches Colloquium Berlin устраивались вечера, приемы, публичные чтения, выступления писателей, завершавшиеся скромными угощениями. Меня тоже приглашали, а пара-другая кружек пива неминуемо развязывает язык (см).

На такой как раз вечеринке мы разговорились с Виктором, одним из людей, которые работали в офисе Замка. Правительство Берлина не считало поддержание литературного процесса своей первоочередной задачей, скаредничало, главное для них было сводить концы с концами.

Замок предлагал свои залы для проведения разнообразных торжеств.

Холлы, украшенные резными панно и деревянными скульптурами, пользовались большим спросом у киношников – они любили снимать здесь сцены из жизни людей высшего света. В офис к Виктору я приходил, чтобы воспользоваться его принтером.

– Слушай! – сказал он. Мы беседовали по-английски. – Ты знаешь, а ведь я тоже учил русский язык…

– Ну да, – кивнул я. – Все дети Восточной Германии учили русский язык.

Мы отхлебнули из своих кружек.

– Очень трудный язык, – вздохнул Виктор. – Особенно произношение.

– Да ладно, – сказал я. – По сравнению с немецким это просто детская забава.

Он отмахнулся:

– Что ты!.. Есть одно такое русское слово… как же его… м-м-м… никогда не мог произнести… его невозможно произнести!.. Как же его?.. Забыл!

Он в сердцах пристукнул кружкой по столу.

– Что оно означает? – спросил я.

– Ну… это такое слово… означает всякие хорошие места… нет, означает всякие места, которые любят путешественники…

Я пожал плечами, соображая, что бы он мог иметь в виду.

– Разные церкви… музеи… или, например, парки…

Он смотрел на меня с такой надеждой, что я невольно нахмурился.

Разочаровывать его не хотелось, а понять, что он хочет услышать, у меня никак не получалось.

– Такие всякие места… – Виктор вдохновенно размахивал руками. -

Знаменитые такие места… известные… не знаешь, что ли? Ну, реки, озера, скверы, музеи!

Я замялся. Потом спросил неуверенно:

– Может, достопримечательности?

– Как?! Как ты сказал?!

Он захохотал и вскочил со стула, хлопая в ладоши с таким восторгом, будто я показывал ему фокусы (см.).

– Достопримечательность, – смущенно повторил я. -

До-сто-при-ме-ча-тель-ности.

– Да! Именно это! Я никогда, никогда не мог его произнести!..

До поздней ночи мы сидели за пивом, толковали о том о сем, каждые пять минут Виктор, хохоча, просил меня повторить это волшебное и загадочное слово, и когда наконец я повалился в постель, оно так и стучало у меня в голове:

– Достопримечательности! Досто-примечательности!!

До-сто-при-ме-ча-тель-ности!!!

Доцент Батонов пришел на занятия с синяком под глазом. Огляделся, подслеповато щурясь. И сурово сказал, демонстрируя студентам искалеченную оправу:

– Мне вчера наступили на очки… поэтому я буду говорить тихо!..

Когда Семена выписали, на его место положили Равиля. Это был молодой человек лет двадцати пяти, страдавший остеохондрозом шейных позвонков.

Он говорил с сильным акцентом, и порой я совсем его не понимал.

Равиль недавно приехал откуда-то из-под Бугульмы – из глухой татарской деревни.

Он был одет в спортивные брюки и синюю олимпийку, из отложного воротника которой с достоинством торчала его кривоватая шея.

Каждый день к нему приезжала жена Флюра.

– Здравствуйте, – вежливо говорила она мне, а потом стрекотала с мужем по-татарски.

Равиль немножко капризничал – например, недовольно пожимал плечами, брезгливо показывая пальцем на замысловатый пирожок. Флюра мягко его увещевала и подсовывала куски послаще.

Как следует закусив, Равиль одевался, и они шли гулять в больничный парк. Я старался удалиться при начале трапезы, и Флюра говорила мне свое вежливое "до свидания", когда они уже шагали коридором – она в норковой шапочке, он в бобровой, и оба в кожаных пальто. Кажется, я и сейчас смотрю им вслед – хотя с той поры, когда свиная кожа представлялась материалом, единственно пригодным для шитья царских мантий, прошло уже немало времени.

Вернувшись с прогулки, Равиль снимал пальто и опять превращался в заурядного пациента. Мы сидели в холле перед телевизором, а то, бывало, перекидывались словечком.

– У нас все хорошо, – говорил Равиль, массируя шею и с некоторым трудом подбирая слова. – Два года назад брат звал – приезжай дворником работать. Я приезжал. Комнату получал. Потом дядя с Флюрой знакомил, женились. Она раньше тоже дворником работала. Как восемь классов кончала, так и приезжала дворником работать. Комнату получала. Теперь в магазине работает. Сестра в магазине работает.

Брат в магазине работает. Жена брата ругает – пьет много. Я пока водку не пью. Мне еще комнату отрабатывать, зачем водку пить? Сок можно пить. Праульны? Номеральная вода можно пить. Праульны? Я во дворе был, один пришел, говорит – давай стакан. У меня откуда стакан? Говорит – бумагу давай. Я давал ему бумагу. Он из бумаги ворончик делал, из ворончик водку пил. Ц-ц-ц, непраульны… Зачем? У нас и так все хорошо.

Постепенно вырисовывался образ типичного представителя того, что в эпоху наивных социалистических понятий называлось "татарской мафией". Это были те самые татары, про которых говорили, что они обратились в ЦК КПСС с просьбой каким-нибудь образом изменить обидную для них поговорку: незваный гость хуже татарина. ЦК КПСС поговорку изменил: незваный гость лучше татарина. Как тысячи и тысячи других, Равиль приехал из татарской глубинки советского разлива, где легенды о вкусной рыбе "селедке" бережно передавались из поколения в поколение. Равиль только начал, а другие, отмахав метлой положенные десять лет, после которых их уже не могли выписать из казенной комнаты, поднялись ступенью выше – до уровня продуктового магазина. Мужчин брали грузчиками, женщин – уборщицами.