Аленушкины сказки (сборник) - Страница 23

Выбравшись на самую верхушку скворечника, старый Воробей весело распушил все перышки, повернулся на все стороны и крикнул:

– Это я, братцы! Милости просим к нам на новоселье.

– Ах, разбойник! – обругал его хозяин снизу. – Уж успел забраться. Погоди, брат, вот прилетят скворцы, они тебе зададут.

Маленький Сережка был ужасно огорчен, что в скворечнике поселился самый обыкновенный воробей.

– Ты каждое утро смотри, – учил его отец. – На днях должны прилететь наши скворцы.

– Будет шутить, хозяин! – кричал старый Воробей сверху. – Меня-то не проведешь… А скворцам мы и сами зададим жару-пару!..

Старый Воробей расположился в скворечнике по-домашнему, как и следует семейной птице. Из старого гнезда был перетащен пух и все, что только можно было утащить.

– А теперь пусть в нем живут племянники, – решил старый Воробей со свойственным ему великодушием. – Я всегда готов отдать родственникам последнее… Пусть живут да меня, старика, добром поминают.

– Тоже расщедрился! – смеялись другие воробьи. – Подарил племянникам какую-то щель… Вот ужо посмотрим, как самого погонят из скворечника, так куда тогда денется?

Все это говорилось, конечно, из зависти, и старый Воробей только посмеивался: пусть их поговорят. О, это был опытный, старый Воробей, видавший виды… Сидя в своем теплом гнезде, теперь он с удовольствием вспоминал о разных неудачах своей жизни. Раз чуть не сгорел, забравшись погреться в трубу, в другой – чуть не утонул, потом замерзал, потом совсем было попался в бархатные лапки старого плута Васьки и чуть живой вырвался, – э, да мало ли невзгод и горя он перенес!..

– Пора и отдохнуть, – рассуждал он громко, взобравшись на крышу своего нового домика. – Я – заслуженный Воробей… Молодые-то пусть поучатся, как нужно на свете жить.

Как ни смешно было нахальство старого Воробья, но к нему все привыкли и даже стали верить, что действительно скворечник поставлен именно для старого Воробья. Теперь все ждали только того решительного дня, когда прилетят скворцы, – что-то тогда будет делать старик, забравшийся в чужое гнездо?

– Что такое скворцы? – рассуждал вслух старый Воробей. – Глупая птица, которая неизвестно зачем перелетает с одного места на другое. Вот наш Петух тоже неумен, но зато и сидит дома; а потом из него сварят суп… Я хочу сказать, что глупый Петух хоть на суп годен, а скворцы – никуда: прилетят как шальные, вертятся, стрекочут… Тьфу! Смотреть неприятно.

– Скворцы поют… – заметил Волчок, которому порядочно-таки надоело слушать эту воробьиную болтовню. – А ты только умеешь воровать.

– По-ют? Это называется петь? – изумился старый Воробей. – Ха-ха… Нет уж, извините, господа, про себя говорить нехорошо, а между тем я должен сказать, что если кто действительно поет, так это я… да! И я постоянно пою, с утра до ночи, пою целую жизнь… Вот послушайте: чили-чили-чилик!.. Хорошо? не правда ли?.. Меня все слушают…

– Будет тебе, старый шут!

Скворечник оказался очень хорошей квартирой. Главное, все видно сверху. Только вынесут корм курам, а старый Воробей уже поспел раньше всех. Сам наестся и своей Воробьихе зернышко снесет. Он даже успевал украсть малую толику и у Волчка, пока тот вылезал из своей конуры. И везде так. Шныряет под ногами у кур, заберется в кормушку к лошади, даже в комнаты забирался не раз – прожорливости и нахальству старого Воробья не было границ. Мало этого. Он успевал побывать и на чужих дворах и там урвать что-нибудь из съестного. Везде лезет, везде ему было дело, и никого знать не хочет.

Наступил март. Дни стояли теплые, светлые. Снег везде почернел, присел, пропитался водой и сделался таким рыхлым, точно его изъели черви. Ветви у берез покраснели и набухли от приливавших соков. Весна подступала все больше. Иногда пахнет таким теплым ветерком, что даже у старого Воробья захолонет сердце. Жутко хорошо в такую пору.

Маленький Сережка, как только просыпался утром, сейчас же лез к окну посмотреть, не прилетели ли скворцы. Но день проходил за днем, а скворцов все не было.

– Тятя, на скворечнике все этот воробей сидит, – жаловался Сережка отцу.

– Погоди, отойдет ему честь. Грачи вчера прилетели. Значит, скоро будут и наши скворцы.

Действительно, соседний барский сад был усеян черными точками, точно живой сеткой: это были первые весенние гости, прилетевшие с далекого теплого юга. Они поднимали такой гвалт, что слышно было за несколько улиц, – настоящая ярмарка. Галдят, летают, осматривают старые гнезда и кричат без конца.

– Ну, старуха, теперь держись! – шептал старый Воробей своей Воробьихе еще с вечера. – Утром налетят скворцы… Я им задам, вот увидишь. Я ведь никого не трогаю, и меня не тронь. Знай всяк сверчок свой шесток!

Целую ночь не спал старик и все сторожил. Но особенного ничего не случилось. Перед утром пролетела небольшая стайка зябликов. Птички смирные: отдохнули, посидели на березах и полетели дальше. Они торопились в лес. За ними показались трясогузки – эти еще скромнее. Ходят по дорогам, хвостиками покачивают и никого не трогают. Обе – лесные птички, и старый Воробей был даже рад их видеть… Нашлись прошлогодние знакомые.

– Что, братцы, далеко летели?

– Ах, как далеко!.. А здесь холодно было зимой?

– Ах, как холодно!..

– Ну, прощай, воробушко! Нам некогда.

Утро было такое холодное, а в скворечнике так тепло, да и Воробьиха спит сладко-сладко.

Чуть-чуть прикорнул старый Воробей; кажется, не успел и глаз сомкнуть, как на скворечник налетела первая стайка скворцов. Быстро они летели, так что воздух свистел. Облепили скворечник и подняли такой гам, что старый Воробей даже испугался.

– Эй, ты, вылезай! – кричал Скворец, просовывая голову в оконце. – Ну, ну, пошевеливайся поскорей!..

– А ты кто такой?.. Я здесь хозяин… Проваливай дальше, а то ведь я шутить не люблю…

– Ты еще разговариваешь, нахал?

Что произошло дальше, страшно и рассказывать: разведчик Скворец очутился в скворечнике, схватил Воробьиху за шиворот своим длинным, как шило, клювом и вытолкнул в окно.

– Батюшки, караул!.. – благим матом орал старый Воробей, забившись в угол и отчаянно защищаясь. – Грабят… Караул!.. Ой, батюшки, убили…

Как он ни упирался, как ни дрался, как ни орал, а в конце концов с позором был вытолкнут из скворечника.

Это было ужасное утро. В первую минуту старый Воробей даже не мог сообразить хорошенько, как это случилось… Нет, это возмутительно, как вы хотите! Но и с этим можно было помириться: ну, забрался в чужой скворечник, ну, вытолкали, – только и всего. Если бы старому Воробью такое же шило вместо клюва дать, как у Скворца, так он всякого бы вытолкал. Главное – стыдно… Да. Вот уж это скверно, когда захвастаешься, накричишь, наболтаешь – ах, как скверно!

– Напугал же ты скворцов! – кричал ему со двора Петух. – Я хоть и в суп попаду, да у меня свое гнездо есть, а ты попрыгай на одной ножке… Трещотка проклятая!.. Так тебе и надо…

– А ты чему обрадовался? – ругался старый Воробей. – Погоди, я тебе покажу… Я сам бросил скворечник: велик он мне, да и дует из щелей.

Бедная Воробьиха сидела на крыше такая жалкая и убитая, и это еще больше разозлило старого Воробья. Он подлетел к ней и клюнул ее в голову.

– Что ты сидишь? Только меня срамишь… Возьмем старое гнездо, и делу конец. А со скворцами я еще рассчитаюсь…

Но племянники, устроившись в гнезде, не хотели его отдавать ни за что. Подняли крик, шум и в заключение вытолкнули старого дядюшку. Это было похуже скворцов: свои же, родные в шею гонят, а уж он ли, кажется, не старался для них. Вот и делай добро кому-нибудь… Воробьиху прибил ни за что, гнездо потерял, а сам на крыше остался с семейством: как раз налетит ястреб и разорвет в клочки. Пригорюнился старый Воробей, присел на конек крыши отдохнуть и тяжело вздохнул. Эх, тяжело жить на свете серьезной птице!

– Как же мы теперь жить будем? – жалобно повторяла Воробьиха. – У всех есть свои гнезда… Скоро детей будут выводить, а мы так, видно, на крыше и останемся.