Алексей Навальный. Гроза жуликов и воров - Страница 4

«…В 17 лет мне казалось, что мои политические взгляды сформированы, о чем я гордо всем и заявлял. Сейчас об этом смешно вспоминать, потому что за прошедшие годы эволюция этих взглядов была очень сильная. Но тут нет ничего страшного. Страшно было бы это отрицать.

Я был продуктом советской эпохи: когда все развалилось, никто ничего не понимал, ни в экономике, ни в жизни, и все строилось по принципу: „Сейчас мы все расфигачим, продадим в частную собственность, и начнется прекрасная жизнь“. Я был абсолютно с этим согласен: Чубайс[10], Ельцин, все приватизировать, Верховный Совет расстрелять! Все мы помним расстрел Белого дома в 93-м году, когда все бегали, и я в том числе, и кричали „раздавить гадину!“ Я тогда учился на первом курсе, и мы с другом Андреем Смолячковым поехали на экскурсию по горячим точкам столицы. По Новому Арбату бегали спецназовцы и прятались от снайперов: бежит чувак в каске, приседая за машинами, а вокруг стоят человек шестьсот с открытыми ртами и на него смотрят. Очень смешно. Мы перелезли через забор зоопарка, чтобы поближе подобраться к Белому дому. Вокруг слышна стрельба, в клетке мечется перепуганный тигр. Вот тогда как раз было понятно, что всех разгонят, подавят и расстреляют.

Все это заложило основу тому, что происходит сейчас. Все это сделал не Путин. Это сделали Ельцин и вся та комсомольская сволочь, которая стала великими реформаторами и великими приватизаторами. Но, разумеется, действовали они при полной поддержке таких людей, которые говорили: „Давайте все снесем и будем в полном шоколаде! Пусть приходят иностранцы! Пошлины отменить!“ А тем, кто мне говорил, что есть пенсионеры, и что-то еще, я был готов выцарапать глаза. Должна быть рыночная экономика, а кто не вертится – тот лишний! С другой стороны, если бы я не был тогда таким, то не смог бы сформировать своих нынешних политических взглядов. Думаю, что многие ядерные демократы, вся эта гозманщина и чубайсовщина, все это понимают не хуже меня, просто не хотят признавать своих ошибок. Они просто были взрослее и несут за то, что случилось, прямую ответственность. И поэтому они так и продолжают говорить, что нужно было уничтожить «красных директоров» и все раздать. Сейчас, когда в это уже совсем мало кто верит, они запустили легенду, что, дескать, мы остановили гражданскую войну и голод. Это, конечно, ложь. Голода у нас не было. Да, многого не хватало. Но мы все жили в Советском Союзе, там тоже продуктов не было. А гражданскую войну они не остановили, она случилась в половине республик.

Теперь я, конечно, понимаю, что разделяю за произошедшее тогда ответственность с огромным количеством людей, потому что стоял на позициях „Раздавить Хасбулатова[11]! Всех расстрелять! Ельцин, вперед!“. Эта фундаменталистская позиция и привела нас туда, где мы сейчас находимся. В конечном итоге она привела к власти Путина. Непосредственную ответственность несут, конечно, те, кто принимал решения, и в том числе Хасбулатов, когда стал раздавать автоматы. И Ельцин со своим незаконным указом о роспуске Верховного Совета. И вся эта творческая интеллигенция, которая вопила – что это за Конституция?! Освободите нас от этой Конституции! Разогнать Верховный Совет! Всем тогда казалось, что идеалы важнее закона. Не нужно теперь посыпать голову пеплом, а нужно просто признать, что это было ошибкой и привело к тому, что мы сейчас здесь имеем…»

У Навального есть целая теория насчет места своего поколения в истории (он называет его «76–82», по годам рождения принадлежащих к нему людей). В двух словах она сводится к набору очевидностей вроде: мы получили полную дозу облучения Советским Союзом, но взрослая жизнь началась уже в другой стране; ветер перемен продул наши не до конца сформировавшиеся мозги, превратив нас в хунвейбинов либерализма; новый мир строили те, кто был немного старше, а те, кто был немного младше, прекрасно в этот мир вписались, потому что не знали другого. Мы же так и остались стоять враскоряку, став очевидцами интересных времен, но ничего от них не получив и не зная, как себя применить. Впрочем, в исполнении Навального это больше похоже на брюзжание: ему приятно сознавать, что, в отличие от многих, у него главное всегда было в будущем, а не в прошлом. К тому же любое обобщение требует ретроспективы. В ретроспективе же превратившееся в прошлое настоящее выглядит печально по той лишь причине, что его уже не вернешь. Иначе говоря, все любят свою юность и скучают по ней.

В 1993-м все мечтали учиться на юриста или экономиста и работать менеджером. Мало кто хотел идти на инженера, за предыдущие пару десятилетий эта главная советская профессия стала синонимом полного социального фиаско. Никого не волновало, что рыночной экономике стали учить преподаватели социалистической политэкономии, а юристы продолжали изучать законы, большинство из которых – от Конституции до Уголовного кодекса – на глазах умирало. Всем был нужен диплом. Смена строя не означала замену советских людей на капиталистических; девиз позднего застоя: «Без бумажки ты букашка, а с бумажкой – человек!» – крепко сидел в головах большинства абитуриентов. Новой экономике были нужны энергичные люди с мозгами и знаниями, и если энергии в те годы у молодежи было полно и мозги еще не догадались утекать в западное полушарие, то знания было попросту неоткуда взять. Парадокс заключался в том, что законы физики и математики в новой России продолжали действовать. Фундаментальное естественно-научное образование, в котором в одночасье перестала нуждаться страна, в то время исправно функционировало; преподаватели социалистической физики и химии оказались замечательными преподавателями физики и химии капиталистической. Но невидимая рука рынка уравновесила спрос и предложение и указала всем их новое место: в то время как экономические и юридические факультеты вербовали товароведов и заведующих складами старшими преподавателями, старшие преподаватели технических вузов отправлялись торговать мороженым.

Алексею было все равно, кем стать, при условии выбора между экономистом и юристом. Экономика отпала сама по себе – там требовалась математика, с которой он, по его словам, не дружил. Он пошел на юридический факультет Московского государственного университета им. Ломоносова. Но не добрал один балл. И тогда успел поступить на юрфак в институт Дружбы народов им. Патриса Лумумбы. По крайней мере, из его «ближнего» Подмосковья туда было удобнее ездить. Как и положено студенту, у него началась интересная жизнь: он стал проводить большую часть времени вне дома, ходил в гости к однокурсникам и в ночные клубы, правда, то ли не пил, то ли хорошо шифровался – родители ни разу не видели его пьяным (жена Навального Юлия утверждает, что он не пьет вообще, ему это скучно; пьяным она видела мужа лишь однажды, на его день рождения, еще до свадьбы). Телефона в военном городке не было, и каждый раз, когда Алексей экспромтом решал остаться на ночь в Москве, он сперва ехал за город, чтобы предупредить родителей. Его мама, Людмила Ивановна, говорит, что не потому, что боялся скандала: мать человека, который сегодня едва ли не каждый день заставляет ее хвататься за сердце, уверена, что главное для него – душевное равновесие близких.

В начале 1990-х Людмила Ивановна работала на фабрике, где плели корзины и мебель. В школьные годы Алексей тоже подрабатывал там чернорабочим – ошкуровщиком, чистил лозу. Дела шли неплохо, пока в 1993 году вдруг не оказалось, что склад забит, а заказчики больше не хотят их продукции. Тогда это было в порядке вещей: экономические отношения менялись, как и отношения между людьми, нужное в то время становилось ненужным, а важное – неважным. Помыкавшись несколько месяцев без зарплаты, Людмила Ивановна загрузила корзины в машину и поехала продавать их на трассу. Через неделю, когда весь склад был распродан, а сотрудникам выплачена зарплата, его родители решили стать капиталистами. Вместе с Алексеем они составили бизнес-план и открыли свое небольшое дело – Кобяковскую фабрику по лозоплетению, которая со временем оказалась одним из немногих предприятий, сохранивших традиции русского плетения. Как мог, он помогал вести дело (позднее он будет шутить, что именно там научился плести заговоры), пока в 21 год не начал самостоятельную жизнь – скрепя сердце, ему попросту указали на дверь. Мать очень боялась, что он вырастет, но так и не научится летать. Его, конечно, не выставили на улицу – у семьи в Москве была квартира, в которой Алексей, закупив побольше сгущенки, и поселился. Уже через год он встретил свою будущую жену Юлию. Родители вспоминают, что на вопрос, кто эта девушка на фотографиях, двадцатидвухлетний Навальный, поразмыслив, ответил: «Если у меня когда-нибудь будет жена, надеюсь, что это будет она». Таким образом, его желудок был спасен. Отъезд из отчего дома омрачило лишь одно: любимый белый кот Алексея Хома не выдержал расставания и вскоре умер от разрыва сердца.