Алексей Михайлович - Страница 171
Взял Астрахань, Царицын, Камышин, Саратов, идет по Волге вверх, у Симбирска стоит, возьмет Симбирск, Казань, а там уже чистый путь на Москву!
Слышь, города без боя сдаются. Пенза его, Тамбов евойный, Алатырь, Корсунь, Арзамас, Саранск, Цивильск, Чебоксары, Ядринск, Козьмодемьянск — все ему отдалось!
Идет с ним сила несметная: и чуваш, и мордвин, и калмык. Из-под самой Москвы холопы да посадские бегут…
Что делать?
— Намедни двух воров с письмами поймали на Красной площади, — сказал Одоевский.
— Сделали что?
— А как след быть: на пожаре казнили, а руки отрубили и выставили.
— Теперь он на Симбирск идет, а кто в Симбирске?
— Милославский, Иван Богданович, — ответил дьяк.
— Муж добрый! — сказал Нащокин. — Не своим родичам чета.
— И пишет он, — заговорил Воротынский, вставая, — что от Казани помощи ему не шлют и слать не хотят, а силы у него малые!
— А на Казани кто воеводствует?
— Урусов князь, Петр Семенович, — ответил снова дьяк.
— А кто ж князь Барятинский?
— Воинский голова!
— А тот Барятинский тож мне пишет, — заговорил опять Воротынский, — князь-де Урусов в большом унынии. Войско есть, а он не дает и одного стрельца на помогу иным городам.
— Спосылать туда надо с наказом кого. Да слосылать такого, чтобы в случае чего и сам распорядок сделать мог, человека воинского!
— А где взять такого? — заговорили в Думе,
— А князь Петр? — сказал Куракин.
Царь закивал головою и, улыбаясь, сказал:
— Так, так, князь! Лучше и не придумать! Боярин, — сказал он Нащокину, — заготовь ему грамоты, а завтра он и поедет! Ну, на сегодня и довольно! Авось Господь грозу пронесет и царство успокоит наше! Помолимся!
Патриарх стал читать молитвы, и все набожно крестились, а потом, целуя царскую руку, начали расходиться. Царь пошел в свои покои и приказал позвать к себе Матвеева.
— Отличие тебе от государя, — сказал Куракин, увидев Петра, — позовут тебя ныне во дворец, и царь в Казань тебя пошлет, к князю Урусову, чтобы ты мятежников укрощал!
— Царский слуга! — ответил Петр, но невольно затуманился. Крепко любил он свою жену и деток, обжился в Москве, да и старики уже призора требуют, а тут на войну ехать. Ну, да на все царская воля.
Он пошел к себе на двор и увидел того же Никитина. Дворянский сын быстро спешился и низко поклонился Петру.
— Государь-батюшка тебя к себе зовет. Наказал ехать не мешкая!
— Подожди немного. Испей меда с дороги. Мне только коня обрядят! Эй, Кряж!
Кряж выскочил и тотчас побежал по приказу Петра в конюшню, а старый Антон хлопотал подле Никитина, угощая его медом.
Петр, не заходя в терем, оделся и вышел снова к Никитину.
— Ну, едем!
Никитин вытер губы и встал.
— Что ж это не по обычаю,-улыбнулся Петр, — чару-то себе возьми! Чай, царский посол!
— Благодарствуй! —радостно ответил Никитин и тотчас спрятал серебряную с финифтью чашу в карман кафтана.
— Едем!
В сопровождении Кряжа они поскакали во дворец. Царь встретил Петра ласково и сказал ему:
— Вот, чтобы ты не думал, будто я на тебя за Терентия гневен! Дело тебе государское поручаем! Артамон Сергеевич, растолкуй ему!
Матвеев тотчас стал объяснять Петру, что надобно.
Князья Урусов и Барятинский не ладят друг с другом. Так мирить их надо, а коли что, и согнать с места, кого он вздумает. На то ему грамота. За мятежниками следить и беспременно рубить их с казанским войском. Там его много.
— На тебя все надеемся, — окончил Матвеев, — что дальше Казани вора не пустишь!…
— Смотри, нам его самого привези! — улыбаясь, сказал царь.
Петр повалился царю в ноги и раз двадцать ударил лбом об пол.
— Милуешь и ласкаешь холопишку своего! — говорил он в волнении.
— Ну, ну, чего там! Ты нам порадей только, а мы тебя не оставим!…
Царь был к нему особо милостив и взял его с собою в терем. Там он сел с Матвеевым играть в шахматы, а Петр слушал ласковые речи царицы.
— Ты уедешь, князь Петр, — говорила она, — так накажи жене своей: пусть меня не забывает да чаще ездит, а то два дня как и глаз ко мне не казала. Попрекни ее!…
Князь Петр вернулся домой, и в доме Катерина тотчас подняла вой.
— Голубчик, голубь мой сизый, на кого ж ты меня покинешь и деток малых, — начала причитать она, — убьют тебя воры, злые крамольники!
— Петруша, сокол мой ясный, осиротеем мы без тебя! — подтягивала старая княгиня.
Дети проснулись и заплакали тоже.
— Нишкни! — закричал наконец старый князь. — Довольно повыли! Глупые бабы, преглупые! Что он, на смерть едет, что ли? Царь-батюшка отличил его, радоваться надо, а они — на!
Петр незаметно от всех смахнул слезы с глаз и ласково сказал:
— Не вой, Катеринушка! Бог даст, вернусь, и еще порадуемся мы с тобою!
— Спать надо, а не выть в полночь-то, — заметил старый князь.
Все стихло. В доме заснули, вернее, притворились спящими, потому что ни старый князь с княгинею, ни Петр с Катериною не сомкнули глаз: одни думали свои думы, другие — миловались перед разлукой и утешали один другого. Не спал также и Кряж. Он знал, что ему не миновать ехать с Петром и, пробравшись в девичью, в темных сенцах прощался с Лушкою.
Старый князь и радовался, и печалился об отъезде сына. С одной стороны, это царское отличие, а с другой — вовсе опустеет дом их. Старший, Терентий, теперь словно и не сын ему, совсем откачнулся. Дочка любимая в монастырь ушла; Петр уедет — и, упаси Бог, вдруг убьют его, что тогда?…
При этой мысли он похолодел даже. Потом встал и начал молиться.
— А ну и я! — прошептала старая княгиня, осторожно спустилась с кровати и стала на колени рядом с мужем.
Она знала теперь все думы своего мужа и вместе с ним делила его грусть и опасения. Сироты они оба!…
XIV НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Петр приехал в Казань как раз накануне того дня, когда князь Урусов согласился наконец дать Барятинскому войско, чтобы идти на Разина.
Узнав, какой важный человек является в лице Петра в Казань, князь Урусов смутился и стал оправдываться.
— Я что ж? — говорил он, угощая Петра. — Я царю прямлю, на том и крест целовал! Ежели Милославский чего и наплел, так я тому не причинен. Очернить всякого можно. Суди сам!…— И он начал жаловаться.
Самого Разина еще не видно, а воры уже вокруг всей Казани шмыгают. Что ни день с площади одного-двух в башню волокешь. Тот с подметным письмом, другой посадских мутит, третий татар подымает. Гляди в оба!… Теперь взять Казань. Она только и чтит Москву да царя! Ежели возьмут Симбирск…
— К чему ж Симбирск-то отдавать? — перебил его Петр.
Урусов задвигал усами, как морж, и закашлялся, словно поперхнулся.
— Я к примеру говорю, — поправился он, и продолжал.
Если Симбирск возьмут, вся сила на Казань двинется, а у него и так войска мало, да и народ разбойники: так и глядят — к вору перекинуться. На казаков прямо надежды нет… И все-таки он теперь вот, видя великое утеснение Милославского, шлет ему в помощь Барятинского с войском.
— Немало даю ему. Считай: три стрелецких полка, да казаков триста, да две пушки с пушкарями, а у меня всего каких, может, десять тысяч!
И он жалобно начал просить Петра:
— Ты уж, князь, заступись за меня перед царем! Ведь я верой и правдой ему служу, батюшке; а оговорить завсегда можно! Уж порадей! Я тебя, видит Бог, не обижу!
Князь успокоил Урусова, а спустя какой-нибудь час говорил с князем Юрием Андреевичем Барятинским. Князь с усмешкой говорил ему:
— Чего уж тут! Дело прошлое! Теперь дал войско, хоть немного, да и то ладно. А ранее совсем извел меня. Гляди, пожалуйста, от Милославского поначалу один гонец, потом другой, а там третий, прямо через воров пробрался. В Симбирске уже есть нечего, зелье все вывелось, палить нечем, а он все свое. Тут я и закрутил. Не хочешь, так сам пойду! Ну, он и сдался.
Князь Барятинский улыбнулся.