Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед - Страница 54

Итак, мне кажется, что Ренессанс это новое понимание тела. Не просто возрождение античности. Она типична, для нее всё повторяется. Происходят периодические катастрофы мира; ну так что же, мир сгорит, зато потом из пламени возникнет новый мир… Тут совсем не возрожденское.

Это твой парадокс, что тебе 35 лет и ты не доктор. Немного труда — и статья.

Вообще научный труд это бесконечное терпение и 3/4 технической работы, 3/4 времени уходит на нее. Я творчески работаю когда всех удалю, сам тут сижу в темноте и думаю. Вот это творческие минуты. Творчество это логос, о котором в Евангелии от Иоанна говорится, что Он был в начале —έν άρχή ή ό λόγος, — a λόγος это еще не наука, а некоторые принципы науки. Наука это на 3/4

техническая работа, отказ от всего и терпение. Хочется пойти куда, и не идешь.

Шофер — это стыдно так говорить.

28. 6. 1974. Я было заикнулся, что у Помпонацци знание апостериорно, жизнь первична. А. Ф. быстро возразил: «Жизнь — это печальная необходимость!»

— У Помпонацци имеется в виду жизнь как в христианском учении.

Тогда позвольте, позвольте… Христианская жизнь это знание и любовь, это познание истины, следование пути; это априорное[175]. Только вопрос в том, какого ты бога исповедуешь.

Кант учредил громаду априорных форм, без которых ничего невозможно познать.

Раз бог непознаваемый, значит он нуль. Только разве бывает так, что нечто есть, но непознаваемо? Из есть я тебе выведу все другие категории. Вещь есть? Есть. Значит, она отличается от других? Нет, не отличается? Значит, ее нет. Да, отличается? Значит, у нее есть свойства. Сколько? одно? Значит, числовой ряд к ней уже применим. Каким образом могла появиться такая идея, вещей в себе, непознаваемых, можно только исторически объяснить. Нашли субъекта, к которому применимы вещи в себе. Появился миф о человеческом субъекте. Это произошло в Новое время.

15. 7. 1974. — Вы ведь не признаете чувства…

Разве ты не знаешь, что ум первее и выше всего, а душа лишь происходит из него? Душонка ничего не может понять, пищит, возмущается, но ум выше, и он говорит: «Бог есть!» Душонка по одной части ума судит обо всем уме. Она бунтует, но бунтует глупо, сама потом раскаиваясь, плача.

По мере упрочения ума страсть превратится в σωφροσύνη. Когда исполнятся времена и сроки и человек постепенно утвердит себя по частям, чего

не мог сделать с самого начала, как ангелы, сразу утвердившие себя в Боге, он от posse рессаге через non posse non рессаге придет к non posse рессаге.

16. 8. 1974. В таком состоянии мира, когда миллиарды тонут в похоти, человек не может не грешить. Но надо добиться более совершенного состояния, чем было у Адама, который мог грешить, надо возвыситься до третьей свободы, когда человек не может грешить. Пройдя все бездны греха и увидев, что это всё тлен и суета. Взять к примеру отшельника. Ему и надо, и приходится идти в пустыню, и вместе с тем он тут осуществляет свою высшую волю.

— Это у Вас, Алексей Федорович, не продумано!

Нет, продумано! (упрямо сказал)

Читали Горфункеля о натурфилософах Возрождения, оставляя заметки на полях, и А. Ф. делал презрительные замечания. Потом он вдруг сказал: «А ты заметил, что я замечания делаю как Ленин? 'Ха-ха!'» И он ужасно развеселился, смеялся вовсю и повторял: «Ха-ха!.. Сволочь мелкобуржуазная!.. Боженьку стало жалко!» и еще, цитируя очень кстати и смеясь до упаду, узко делая рот, как Вячеслав Всеволодович Егоров. Потом долго утирал слезы. «Нет, ты это не пиши на полях, ты же знаешь, что это я так, а сам-то я наоборот думаю».

22. 12. 1974. Интересное оглавление книги Бернштейна[176]: просто «Чередование», «Именные основы» — и всё.

У меня назревает книга «Проблема символа». Хочу, пока не подох, свести всё воедино, сделать сводку — и вдруг какой-то Simbolizam! Simbolizam какой-то![177] Переплюнул Лосева. А Лосева трудно переплюнуть, он долго занимался этим.

В греческой литературе с символом просто срам. Там на протяжении всей истории συμβάλλω, А. со значит завещать, договариваться. Торговые обязательства все тоже συμβάλλω. И почти только в самом конце античности, только в неоплатонизме символ начинает обозначать символ чего-то другого.

Отсюда я делаю вывод: поскольку вся Греция была пронизана символизмом, самый термин был как бы не нужен, кроме как в период упадка, когда настоящий символ ушел из жизни. Тогда и почувствовалась потребность теоретизировать. Этим занималась Аза.

У тебя есть интерес к этому делу, ты облосевился, облосился за эти десять лет, так что тебя трудно заменить. Ты мне незаменим как человек, который сознательно относится, интересуется. Часто ты наперед знаешь, что мне нужно. Ты не дуб, а в отношении знания языков, английский, немецкий, французский…

Слово неисчерпаемо богато. Оно бесконечно богаче понятия. Homo, Mensch как понятия одинаковы, но по внутренней форме как слова они бесконечно различны. А теперь не хотят употреблять внутреннюю форму, начинают выскабливать ее по-разному. Десигнат, денотат — всё это мало подходящие вещи, потому что notare, signifi- саге уводят в однородную область понятий.

27. 1. 1975. В Восточной Германии еще признают Рождество. Это же немецкая выдумка. «О Tannenbaum, о Tannenbaum, wie griin sind deine Blatter!» (А. Ф. правильно поет).

Я его (Шаумяна) ценил за нерусский ум. Ведь русский ум это блины в сметане. Он был у меня несколько раз. Но теперь уже не бывает. [178]

Сухая логика — абстрактная, она бывает у мещанина, который только начал ею заниматься. А у крупного философа… у Гегеля логика полифоничная, надо только вникнуть.

«Einfiihrung in die Eintheilung», «Введение в подразделение»… Вот немецкая выучка!

Товарищи, говорю я, что вы прикидываетесь? Будто вы не знаете, то такое душа[179]? Бог? Если у человека голова не забита абстрактными теориями и символами, он всегда эти слова употребляет. Или сердце. Неужели вы не знаете, что такое сердце? Не знаете? Значит, вы обалдели. — Всем всё понятно, и тем не менее, при полном понимании, всё отвергается. Самое удивительное в жизни это, что люди, понимая предмет, даже никакого вопроса не ставя, тем не менее его отвергают.

И сатану все знают. Так же и сам сатана: всё понимает, верует, трепещет, знает, что ему никогда не сесть на место Бога, а все равно хочет сесть и отвергает его. Так и все, кто отвергает Бога.

2. 2. 1975. Остроумие есть чихание ума. А рассуждения у Вольтера в общем липовые. Такой салонный болтун. Он мог только дам смешить. Да и Дидро тоже мелкий философ. Тут вообще закат философии, перед ее расцветом в немецком идеализме.

Я вырос среди бушевания разговоров о кризисе культуры, театра… Все сплошь говорили о кризисе, и до сих пор говорят.

Если тебе трудно проводить атараксию в себе, а кругом путаница, то лучше кончить жизнь самоубийством.

Ницше. При всем видимом универсализме у него ни семьи, ни брака, ни учености, ни искусства, только надрыв. Сам человек себя утверждает; всё отвергнуто, а жить всё равно не получается. Поэтому за несколько дней до смерти в минуту прояснения единственное, что остается у него в душе, это Рихард Вагнер. А как его ругал! Кармен выставлял против Зигфрида! Ведь с надрыва говорил. Никогда не поверю, что ему действительно Кармен больше нравится чем Зигфрид. Что, дескать, это за трагедия? Что такое Зигфрид, что ему Зиглинда? А Кармен — «Я ее любил, потому я ее и убил» — вот где жизнь, вот где страсти! Ницше конечно врал. С надрыва восторгался Кармен.

Тонкий хлад— вершина умного делания, очень мужественное состояние.