Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед - Страница 10

Всякое художественное произведение есть связь единичного и общего. Статуя изображает какое-нибудь частное явление. А тем не менее там выражено что-то настолько общее… Или на картине изображено болото, еще что-нибудь такое. Как у наших пейзажистов, у этого, как его… которого все ругают[26]. Прекрасные же картины! Только их натуралистически понимают. Видят мелочь. А в них же есть настроение! Если всматриваешься, начинаешь видеть произведение искусства. Иначе — только проектный эскиз, который делается в наших мастерских.

Словом, для тебя первое: отпечатать. Второе: терминология Платона. Третье: «организм», как его понимать. Четвертое: «середина», движущее начало.

Диалектика есть учение о вероятном. Вероятное может быть энтимемой. Энтимема не силлогизм. «Вы из Одессы? — Что?! Сами вы жулик!» Тут энтимема. Подразумевается, что все из Одессы жулики. Это и выражено, но умозаключение недостоверно. Или еще пример недостоверного умозаключения: «Все смелые люди обладают большими конечностями; Сократ смел, следовательно, он обладает большими конечностями».

Топика занимается диалектикой. Тут не доказательство, а только вероятность. Сегодня хорошая погода — тогда и завтра тоже будет хорошая погода. Это энтимема, не силлогизм. Ну хорошо, известный период времени наступил, когда можно ожидать хорошей погоды. Всё равно тут соображение не аподиктическое, а вероятное! Или: смотри, не попади под машину, а то вот Иван Иваныч попал под машину. Если он попал, следовательно, и ты можешь. Вероятное суждение.

Τόπος как раз и есть привлечение обстоятельства, которое может служить для доказательства. Сегодня жарко — ну тогда и завтра, возможно, тоже будет жарко. Здесь топом служит факт «сегодня жаркая погода». Он содержит вероятность продолжения такой же погоды. Операции с такими вероятностями называются топикой. Аристотель, я пришел к выводу, очень любит топику. В его «Риторике» риторическая силлогистика составляет полную аналогию аподиктической. Все речи держатся на вероятном. Все наши опоры в риторике стоят на этом. Это риторическая логика.

Эпидейктические речи не доказательные, а декламационные, для услаждения слуха. Риторика есть учение об убеждении людей. Силлогистика не служит для убеждения, в истинности силлогизма никого не хотят убедить. Там абсолютная истина. Кто возразит — дурак. А в энтимеме человек как бы сидит в театре, смотрит возможные случаи из жизни, в которых нет обязательности. Поэтика и риторика пользуются логикой диалектической, а не силлогистической. Предмет поэтики — изображение возможного и вероятного. Тут работает логика, которая не говорит ни да, ни нет, а говорит среднее. Ни да, ни нет. Так мы смотрим «Ревизора», то ли правду, то ли вымысел.

Об этом у Аристотеля «Поэтика» и «Риторика». Сюжет, который скрывается за сценой и объясняет события, — вероятный. Так может случиться. Потентное и есть предмет искусства. И вот такой крупный философ как Аристотель в своей диалектической логике поставил на одну доску то, что неопровержимо, и то, что вероятно.

Я нашел поразительное место в «Первой аналитике» о силлогизме. Есть силлогизм аподиктический, где ничего нельзя возразить: да, всё так… Но силлогизм может быть и вероятный; и там тоже своя логика, свой особый силлогизм, свои способы доказательства. Так что Аристотель видится здесь с новой стороны. У него не только небеса, строгая логика и т. д., но и вероятная логика. Суждение тут всего лишь вероятное. И этой вероятностью мы, оказывается, все время пользуемся. Разве мы говорим силлогизмами?

Например: «Приезжай-ка завтра. — Хорошо.» Разве это силлогизм? а если ты заболел и не можешь приехать? Значит, я тебе сказал вероятное, и ты мне сказал вероятное. Только в науке бывают силлогистические доказательства. Да и там встречается такое, что трудно решить, с чем мы имеем дело.

Вот тебе задание: топика как реальная насущность вероятной значимости. Три типа мышления: первое аподиктическое, второе диалектическое, о вероятном (не врешь, а доказываешь то, что тебе кажется), и третье — эристическая, софистическая логика: мнимо истинные силлогизмы и выводы.

Аристотель второй тип от третьего отличает. Диалектическая логика честная. Но не обязан же я все время говорить математически и логически точно. Наоборот, если ты софист и эристик, то, заранее зная, что получается ложный вывод, ты стараешься убедить в нем собеседника. Аристотель риторику ставит высоко. Сюда же надо относить и диалектику, которая не говорит ни да ни нет. Выходит декламатор и читает стихотворение о любви. Это любовь? да или нет? Да — потому что стихотворение действительно о любви. Нет — потому что он же не о любви своей говорит и ни к кому со своей любовью не обращается. Ты видишь пьесу. Правда она? да или нет? Все в ней такое, что может быть или не быть на самом деле. И всё это совершенно нормально. Только в случае, если ты делаешь заведомо ложные выводы, ты будешь софист. Софисты брехуны.

В риторике тот, кто говорит вещи, о которых нельзя сказать, истинны они или ложны, остается честный человек. Выступающий на суде, например, не может говорить доказательными силлогизмами, нет для этого материала. Он догадывается, где правда. А присяжные заседатели? разве они строят

силлогизм? Да они ничего достоверно не знают. Они делают вероятный вывод! Он им кажется истинным.

У Аристотеля целые рассуждения есть о том, что логика может быть (1) аподиктическая, (2) вероятностная и (3) софистическая. Тут он показывает себя с новой стороны. Наши философы просто не знают ничего этого. Они излагают аристотелевскую метафизику. Ты дай страницы три-четыре фактического материала.

Но ты именно о Грубе говори… У него есть нечто весьма интересное…

Настоящая музыка, мы с тобой знаем, не подчиняется темперации. Аристоксену впервые втемяшилось в голову, что музыкальные звучания не подчиняются математическим пропорциям. Пророчество такое. Он боролся за такое понимание. Но потом всё надолго заглохло.

Я писака большой…

Радикулит. Ходить трудно… У, скажут, у меня радикулит. Почему у меня радикулит — не знаю. Голый лежал в горячий день.

Потолок обвалился, людей задавило… Это не трагедия.

14.3.1971 Две тысячи лет бьется мысль над этим вопросом: что такое έπιεικεές άνδρες [27]? Трагедия получается не с кем угодно, а только с ними. Переводят: «достойные люди». Что это значит?

Аристотель договаривается до случайности трагического: Эдип не виноват, так получилось. Он договаривается до этого! Только его ли это на самом деле взгляд? «Поэтика» дошла до нас в очень в плохом состоянии. «Риторика» в более приличном, и там больше единообразия. В «Поэтике» встречаются какие-то вполне лапидарные взгляды. Неувязки. Заговаривает об узнавании — потом забывает. В основе несомненно Аристотель, есть гениальные мысли. Но, наверное, много людей приложило к этому тексту руки. Исправщики, конечно, были менее гениальны. Правщики, перекупщики, купцы… Покупали сочинения философа, чтобы украшать свою комнату как мебелью. Купец приобретал и показывал потом наравне с мебелью: вот в комнате у меня Аристотель лежит. Но всё равно, Аристотеля нельзя уж совсем до конца унизить. Он весьма глубок.

Я высокого мнения об Аристотеле, хотя как филолог должен заметить, когда в его тексте путаница, нелепости. По-видимому, какие-то места не он сам писал. Самое большее — ученики записывали. А как ученики записывают, это известно нам по себе. Пишешь ведь для себя; дай другому свою запись — тот не поймет. Но Аристотель несомненно мировой гений, наверное единственный в своем роде. Это понимали все, даже если не читали.

Я всё куда-то спешу, оттого не сплю, болею. Но с тобой могу говорить, и, видимо, не мало…

— Но только не шесть часов (Аза Алибековна).

Эта ирония сюда не относится.