Александр Васильевич Суворов - Страница 63

Но если соотношение сил было более благоприятно, то, не нарушая принципа сосредоточения, Суворов охотно проводил сложный маневр. Так поступил он под Аддой, так поступил он в сражении при Нови, В этом сражении он даже заранее «запланировал» отступление австрийских войск с целью выманить неприятеля на равнину.

Если войска противника располагались несколькими отдельными группами, Суворов, как правило, бил их по частям, поодиночке, искусно сосредоточивая силы против каждой группы (Рымник, Столовичи, Треббия).

Для полководческого искусства Суворова крайне характерно отсутствие, боязни окружения. В XVIII веке окружение было жупелом, пугавшим всех полководцев. «Тогдашний генерал не решился бы даже с большими силами войти в промежуток двух отдельных батальонов, чтобы не попасть между двух огней», замечает Ф. Смитт в работе «Суворов и падение Польши».

Суворов давал этому вопросу иное разрешение. «Идешь бить неприятеля, снимай коммуникации. Если же быть перипатетиком (в смысле сторонника осторожных полумер. – К. О.), то лучше не быть солдатом».

В 1798 году Суворов, находясь в ссылке, изложил в нескольких тезисах план военных действий против французов. Там имеется следующий, чрезвычайно характерный пункт: «Никогда не разделять сил для охранения разных пунктов. Если неприятель их обошел – тем лучше: он подходит для того, чтобы быть разбитым».

Это повторение и дальнейшее развитие мысли, выраженной за б лет перед тем в плане войны в Финляндии.

Суворовское решение одного из самых сложных вопросов военной науки, вопроса о том, какого образа действия придерживаться в случае угрозы окружения, может считаться классическим.

В конце прошлого века видный русский военный теоретик генерал Драгомиров кратко выразил суворовскую точку зрения в словах: «Для хорошего солдата нет ни тыла, ни флангов, а везде фронт, откуда неприятель».

Это была смелая тактика, как и все смелое, целеустремленное военное творчество Суворова. Но суворовский риск был всегда оправдан. Это был риск уверенного в себе и в своих войсках полководца, основанный на всестороннем изучении обстановки.

В эпоху, когда, следуя примеру Фридриха II, все государства заботились лишь о муштровке солдат; в стране, где солдаты были вдвойне бесправны: как нижние чины и как крепостные, – Суворов неустанно пробуждал в русском солдате «живую душу», развивая в нем чувство любви к родине, чув ство национальной и личной гордости.

И за это, а также за его личное бесстрашие и простоту обращения его обожала армия, видевшая в нем и победоносного вождя и старшего боевого товарища.

Очень характерно для Суворова, что он умел всегда выделить среди тысяч солдат и офицеров наиболее даровитых, наиболее многообещающих. А раз выделив, он решительно и настойчиво выдвигал избранного.

В дворянско-крепостнической России делать это было нелегко. Много раз Суворов натыкался на глухую стену клас– совых ограничений.

Сколько мог, он выдвигал достойных, умаляя даже собственные заслуги, чтобы подчеркнуть заслуги других. В 1770 году он сообщает, что умолчал о личном своем участии в одном бою, «не желая нимало отнимать от достойных, искусных и храбрых команды, моей офицеров заслуженной славы и хвалы».

Через все полководческое искусство Суворова красной нитью проходит его национальная сущность. Это было русское военное искусство, и сам Суворов, как никто другой, был русским полководцем и русским человеком. «Горжусь, что я – россиянин», часто говорил он, и в его устах это не было пустой фразой.

В тяжелые дни швейцарского похода, когда по вине австрийцев суворовский корпус очутился в критическом положении и, казалось, не было ни одного шанса на спасение, Суворов не потерял присутствия духа. Откинув самую мысль о капитуляции, он изложил на военном совете свой план выхода из окружения, не скрыл невероятных трудностей, но выразил уверенность в преодолении их:

«Мы русские… мы все одолеем», сказал он; и в этих немногих словах заключалась и гордость и вера в русскую армию.

Русскому солдату была близка и понятна личность Суворова, – его простота, храбрость, прямодушие, независимость, – и сущность его военного искусства, целеустремленного, активного, чуждого кабинетных мудрствований, и все его военное учение, основанное на здравом смысле, имеющие целью (и как убедились солдаты, достигающие этой пели) бить врага с наибольшими результатами и наименьшими потерями. А раз так, солдаты охотно и легко воспринимали это учение.

Имея под начальством великолепную русскую армию, питая уверенность в собственном военном даровании, Суворов с непреклонной последовательностью осуществлял свою установку: нанести врагу столь сокрушительный удар, чтобы он не мог оправиться, чтобы он не отступал, а бежал в панике, и больше того: чтобы он даже в бегстве не находил спасения.

«Кто против меня – тот мертв» – так формулировал Суворов это простое, великое правило.

«Ежели где покушение неприятельское примечено будет, употребить всю возможность оное обратить в собственный его вред и совершенную гибель», говорится в суворовской директиве, датированной 1788 годом.

Даже если приходилось отступать, суворовские войска наносили неприятелю столь сокрушительные удары, что преследующие в панике откатывались; вспять, неся громадные потери. Так случилось во время обратного движения из Швейцарии, когда русский арьергард наголову разбил во много раз превосходящие силы французов и гнал их на протяжении многих верст.

Полководческое искусство Суворова характерно своей целеустремленностью. Временные неудачи не смущали его, частные успехи не соблазняли. Он видел перед собой одну цель: совершенный разгром вражеских сил, – все его действия были направлены к достижению этой цели.

Суворов стремился к согласованным операциям. От командиров он требовал всегда самого тесного взаимодействия, немедленного подкрепления друг друга в тяжелую минуту, охраны позиций соседней части с такой же энергией, как и собственных.

Чрезвычайно характерна для суворовского военного творчества система его взглядов на роль и применение резервов. Линейная тактика не знала резервов. Выделение части войск в резерв составляет громадную заслугу Суворова. Он выделял всегда в резерв от одной восьмой до одной четвертой всех наличных сил. Назначением резерва было нанести решающий удар в критический момент. Суворов никогда не распылял резервов, не тратил их по частям для затыкания дыр. Он держал их в кулаке и дожидался минуты, когда обе стороны будут настолько утомлены боем, что появление свежих крупных сил сыграет решающую роль. А до тех пор, полагал он, русские войска должны продержаться, как бы трудно им ни приходилось.

Так поступил он в сражении при Кинбурне: даже когда его отряд был на краю поражения, он не тронул накапливавшихся у него резервов и к вечеру, введя их разом в бой, добился полной победы.

Так же поступил он в битве у Нови: только на исходе дня. он двинул весь свой, на этот раз исключительно мощный, резерв, не ослабленный частичными «заимствованиями» для облегчения положения на том или другом участке.

Конечно, если введенные в бой части безусловно не могли восстановить положение, Суворов подкреплял их резервом (так поступил он во время штурма Измаила). Но, как общее правило, он видел в резерве последнюю гирю, ставящуюся на чашу колеблющихся весов, гибкое маневренное орудие окончательной победы.

«Воюют не числом, а уменьем», повторял Суворов.

Это значило, что командиры должны предвидеть возможные маневры противника, уметь навязывать ему свою волю, уметь быстро ориентироваться в обстановке; бойцы же должны отлично владеть техникой штыкового боя, окапывания, штурма, быть меткими стрелками и умелыми разведчиками.

Но уменье – это только половина успеха. Не менее важна моральная сила армии, ее дух. Наполеон определял сравнительное значение морального духа войск и их материальной, физической силы как 3:1. Суворов также придавал моральному фактору огромное значение.