Александр Васильевич Суворов - Страница 62

Он применялся к местности, к национальным особенностям неприятельской армии, к ее вооружению. С турками он сражался иначе, чем с поляками, с французами иначе, чем с турками,

В сражении при Ландскроне он, видя прочность неприятельской позиции, но интуитивно угадывая эффект немедленной атаки, бросает несколько сот казаков в нелепую, казалось бы, атаку, которая, однако, приводит к блестящим результатам. (Этот короткий бой является как бы иллюстрацией к суворовскому тезису: «удивить – победить».) Под Рымником он велит кавалерии атаковать турецкие окопы, опять-таки стремясь удивить неприятеля, выбить его из равновесия. Под Треббией он прибыл в разгар боя, буквально с первого взгляда оценил обстановку, задержал французов конницей и затем, не давая им оправиться и задавить своей численностью, непрерывно теснит их. Характерно, что он нарушил при этом свой принцип сосредоточения сил и вводил в бой войска по мере их прибытия, мелкими отрядами, – яркий пример гибкости и свежести суворовской тактики, подсказавшей ему, что в тот момент важнее всего было предотвратить общее наступление французов.

Больше того: Суворов применялся даже к личности командующего неприятельской армией, к его темпераменту и военной тактике. Он был подобен тем шахматистам, которые строят план партии всякий раз по-иному, в зависимости от стиля игры их партнеров.

Полководческое искусство Суворова является классическим образцом использования военной психологии.

Будучи убежденным противником всякой догмы, всякого слепо принимаемого на веру правила, Суворов, естественно, требовал того же и от своих подчиненных. В противоположность господствовавшим в его время порядкам (особенно распространенным в Пруссии), лишавшим командиров частей всякой самостоятельности, Суворов настойчиво требовал or офицеров широкой инициативы.

«Местный в его близости по обстоятельствам лучше судит, чем отдаленный, – заявил он однажды. – Он проникает в ежечасные перемены их течения и направляет свои поступки по правилам воинским».

Характерны в этом смысле его комментарии к неудачному сражению отряда генерала Розенберга с французами. Неудачу Суворов приписывал тому, что Розенберг принял решение отступать, не учтя мнения «частных начальников».

Не только командиры – все бойцы должны быть осведомлены в общих чертах о сущности предстоящей операции: «Каждый воин должен понимать свой маневр».

И здесь нужно вспомнить историческую обстановку, в которой жил и действовал Суворов («Солдат есть простой механизм, артикулом предусмотренный», гласила, например, формула Павла I, перефразировавшая соответствующие изречения Фридриха II), чтобы оценить позицию Суворова в этом вопросе.

Главную долю ответственности Суворов возлагал на командиров. Он требовал от командира, чтобы тот всегда служил образцом воинской доблести для подчиненных. Командир, учил Суворов, должен подавать солдатам личный пример храбрости, хладнокровия, выносливости. Сам Суворов представлял в этом отношении, пожалуй, неповторимую в мировой военной истории фигуру. При его слабом здоровье преодолеть трудности изнурительных походов и отчаянных сражений было очень нелегко– Последняя же кампания, проделанная им на шестьдесят девятом году жизни, была неимоверно тяжелой, но он перенес ее с обычной безропотностью и стойкостью.

Суворов не терпел ссылок на всякого рода объективные причины. В диспозиции к Рымникскому сражению он, приказывая патрульным отрядам тревожить неприятеля, добавляет: «как бы темна ночь ни была». Этими характерными словами он словно заранее исключает излюбленные ссылки австрийцев на те или другие внешние препятствия.

По мнению Суворова, только наступательными операциями достигается, в конечном счете, победа над врагом. Нужно во что бы то ни стало захватить и удержать в своих руках инициативу, последовательно наносить врагу удары, не давая ему опомниться. «Быстрое, неослабное и безостановочное нанесение неприятелю удара за ударом приводит его в замешательство, лишает его всех способов оправляться».

Правда, иногда военная необходимость вынуждает придерживаться оборонительной тактики. Но тогда никак нельзя, чтобы оборона носила пассивный характер. При первой же возможности нужно начать контрнаступление и развивать его, не теряя ни часа времени, ибо «деньги дороги, люди дороже, а время дороже всего».

Поэтому одним из важнейших условий победы Суворов считал быстроту:

«Неприятель думает, что мы за сто, за двести верст, а ты, удвоив шаг богатырский, нагрянь быстро, внезапно. Неприятель поет, гуляет, ждет тебя с чистого поля, а ты из-за гор крутых, из лесов дремучих налети на него, как снег на голову».

К быстроте и внезапности – «чтобы оставалось в запасе нечто нечаянности» – Суворов стремился в продолжение всей своей славной военной деятельности.

Суворов никогда не медлил с решительными действиями по причине недостаточной выясненности положения. Он полагал, что быстрый, решительный удар, предпринятый хотя бы без точного знания всей обстановки, имеет все же шансы на успех. Но для этого он должен накоситься с предельной силой. Отсюда – другое суворовское правило, требовавшее энергии атаки, предельного напряжения удара.

Особенностью его ударов было уменье придать им всесокрушающую силу. Клаузевиц как-то выразился: «Два обыкновенных шага легче сделать, чем один прыжок. Но не станем же мы, если нам нужно перешагнуть через ров, шагать до половины его, чтобы упасть на дно».

В этих словах заключена та же мысль, которую проводил на практике Суворов; своевременно предпринятое мощное усилие приносит гораздо больше плодов, чем ряд последовательных менее интенсивных ударов; тем самым оно оказывается гораздо более «экономичным», требующим, в конечном счете, значительно меньше усилий.

«Надо уметь бить, а не царапать», – многократно повторял Суворов.

Итак, в основе суворовской стратегии лежало стремление наступать, сохранить в своих руках инициативу. Однако было бы глубокой ошибкой представлять дело так, будто Суворов, всегда и во что бы то ни стало устремлялся вперед. Он сам сделал на этот счет ряд совершенно недвусмысленных заявлений. Австрийцу Меласу, назвавшему его однажды полуиронически «генералом Вперед», он ответил: «Полно, папаша Мелас, „вперед“ – мое любимое правило, но я и назад оглядываюсь».

В составленном Суворовым в 1792 году «Плане оборонительной и наступательной войны в Финляндии (на случаи войны со Швецией)» имеются такие замечательные строки:

«Внедрился бы где неприятель в нашу землю – это ложный стыд: он отдаляет свою субсистенцию[146] и сам пришел к побиению соединением на него корпусов».

Лучшим доказательством того, что Суворов не признавал «наступления во что бы то ни стало», могут служить его действия в 1794 и 1799 гг. Взяв стремительным ударом Брест, он провел там почти целый месяц, и только когда к нему подошли подкрепления и когда победа при Мацейовицах обеспечила его левый фланг, прикрыть который он ранее не мог ввиду недостатка сил, он выступил к Варшаве и через 18 дней занял польскую столицу.

Если у Суворова было меньше сил, чем у противника (что имело место на протяжении почти всей его деятельности), он нимало не смущался этим обстоятельством. Неравенство сил никогда не заставляло его отказаться от активных наступательных операций. Он и в этих случаях шел на активные боевые действия. Некоторые иностранцы, силясь опорочить военную репутацию Суворова, упрекали его в приверженности к фронтальным атакам, усматривая в этом примитивность его замыслов. Они упускали из виду, что, при наличии у противника численного превосходства, Суворов не мог разбрасывать свои силы, осуществляя сложные маневры. Самая правильная тактика в этом случае была именно та, которую он избрал, – держать свои силы максимально сосредоточенными и атаковать ими противника в уязвимом месте (по большей части он атаковал центр неприятельской армии).

«Потребно… единодушное, совокупное и единовременное содействие… войск», указывал Суворов. И в другом месте: «Лучше содержать соединенные войска, а не побочные другие какие-либо».