Александр Васильевич Суворов - Страница 61

Однако быстрота передвижения важна постольку, поскольку она позволяет нанести внезапный и сокрушительный удар противнику. Какие средства имелись для этого в распоряжении полководца в XVIII столетии?

Почти все авторитеты сходились на том, что речь может идти практически только об огневом воздействии на неприятеля. Фридрих II требовал от солдат возможно более частой стрельбы залпами, причем считал прицеливание необязательным. Получалось много шуму, рассчитанного на моральный эффект, но очень мало действительного поражения неприятеля. Суворов уже в 1770 году, на заре своей деятельности, написал в одном приказе: «Рассудить можно, что какой неприятель бы ни, был, усмотря, хотя самый по виду жестокий, но мало действительный огонь, не чувствуя себе вреда, тем паче ободряется и из робкого становится смелым». В 1787 году великий полководец в тактических указаниях гарнизону Кинбурна дал такую инструкцию: «Пехоте стрелять реже, но весьма цельно, каждому своего противника». При всем этом Суворов понимал, что даже прицельная стрельба не может принести решающего успеха в бою. И мысль его обращается к холодному оружию.

В рукопашной схватке на стороне русских солдат все преимущества. Огромная заслуга Суворова заключается в том, что он сумел обучить русскую армию технике штыкового (и сабельного) боя, В рукопашном бою каждый отвечал за себя. Палка капрала, которую в шеренгах всегда чувствовали над собой немецкие вербованные солдаты, была во время штыковой схватки бессильна. Здесь побеждала твердая рука и еще более – твердое сердце самого солдата. Способность к штыковому бою являлась нравственным мерилом армии. Это и привлекало Суворова. Он знал, что русские «чудо-богатыри» несравненные мастера штыкового удара, а наемная армия неспособна к нему. Приучая солдат к штыковому бою, он развивал в них стремление сойтись с врагом грудь с грудью, унич– жить его либо взять в плен.

Суворову лично не раз приходилось слышать упреки в том, что он чересчур рискует, идет напролом. «Критики» великого полководца договаривались до вывода, что-де Суворову просто везет и его победы – плод счастливого случая. Эти вздорные обвинения не заслуживают серьезного возражения. Их стоит коснуться лишь в той степени, в какой они помогут увидеть отличительные черты военного гения, непонятные для рутинеров.

Построение войск тонкой линией, которая легко подвергается прорыву и охвату, оставляет большое место влиянию случая. Но при построении войск глубокими боевыми порядками и при гораздо более дальновидном планировании всей вообще операции роль случая неизмеримо уменьшилась. Сам Суворов по этому поводу иронизировал: «Беда без фортуны, горе без таланта».

Наполеон говорил, что риск есть неотъемлемый элемент полководческого искусства. Иными словами, как раз в вопросе о границах риска, о его оправданности и своевременности ярче всего проявляется гений военачальника. По сравнению с другими полководцами XVII–XVIII столетий Суворов был гораздо более склонен к риску. Но это было признаком его превосходства и вытекало опять-таки из знания русской армии и гордой уверенности в ней.

Изучение истории русского народа и личные боевые наблюдения Суворова убедили его в том, что русские войска своими военными способностями превосходят все другие армии. Если считать, что сила армии складывается из морального духа, полководческого искусства, выучки, численности и вооружения, то во всяком случае в первых трех слагаемых выпестованная Суворовым армия имела бесспорное превосходство над прочими.

Великий русский полководец всегда был неукротимым, воинствующим новатором, который прокладывает новые, неизведанные пути в военном искусстве. Он ясно отдавал себе отчет, что победить систему, столь тщательно разработанную Фридрихом II, очень трудно, если действовать в ее пределах. Гораздо целесообразнее было опрокинуть ее целиком. Суворов, словно буйный ветер, ворвался в область, где все было так скрупулезно исчислено и выверено Фридрихом, и все смешал, все поднял на воздух. Именно так, исходя из принципиально новых позиций, можно было бить тогдашние европейские армии.

В Суворове-полководце сочетались обширный просвещенный ум, военный гений, могучая воля, уменье воспитывать массу солдат, влиять на нее и увлекать за собой.

Одно из замечательных, отличительных качеств Суворова как полководца состояло в том, что он никогда не был склонен во что бы то ни стало придерживаться до конца заранее определенной, даже хорошо построенной схемы хода сражения. Он всегда подчеркивал вред такого схематического руководства сражением. В 1799 году он писал в своей реляции: «Начало моих операций будет и должно зависеть единственно от обстоятельства времени… От единого иногда мгновения разрешается жребий сражения».

Этот взгляд Суворова, сохраняющий всю свою значимость и ныне, был тем более ценен, что Суворов высказывался так в эпоху кабинетного, бумажного творчества (к которому особенно были склонны генералы в Австрии и Пруссии). «Ни одной баталии в кабинете выиграть не можно, и теория без практики мертва», говорил Суворов. «Я гляжу на предметы только в целом, – говорил он также. – Вихрь случая переменяет наши заранее обдуманные планы».

Глубина, оригинальность и сила его военных воззрений состояли в том, что они не вытекали из незыблемых, застывших «вечных принципов» военного искусства, а исходили из учета реальных условий и возможностей русской армии, из характера людских кадров, качества вооружения, особенностей организации армии, морального уровня солдат и т. п.

Как известно, Суворов с особым презрением и ненавистью относился к австрийскому и прусскому «методизму». Слово «методизм» употреблялось Суворовым в смысле «шаблон». Именно пресловутый немецкий шаблон вызывал столь горячую неприязнь и осуждение со стороны великого русского полководца.

Нужно подчеркнуть, что постоянное внимание Суворова ко всем колебаниям в ходе сражения, постоянная готовность реагировать на них и изменить план боя отнюдь не уменьшали глубокого планирования всей операции, проникновенного предвидения полководца. Суворов не походил на тех военачальников, которые подготовляют только начальную стадию боя и мало задумываются над последующим его развитием. Тщательно изучая и анализируя общую обстановку, он старался предугадать течение боя, предугадать контрманевры врага, чтобы заранее парализовать их. Поэтому тактические уловки врага редко заставали его врасплох.

Вот один пример тому. Совершая марш к Треббии, Суворов выслал отряд к Боббио, чтобы воспрепятствовать движению французов вдоль реки Треббии на север. Генерал Моро действительно направил в Боббио трехтысячный отряд Пуапа для установления связи с Макдональдом. Выдвигая свой заслон, Суворов не имел никаких сведений об этом, но он хотел обезопасить себя от всяких случайностей и предвидел возможные шаги противника. Отсутствие связи между двумя французскими армиями сыграло крупную роль в исходе сражения. Мысль Суворова опережала события боя.

Необходимо отметить, что замыслы великого русского полководца были всегда крайне реалистичны. «Кажется, предполагаю, может быть – не должны быть в военном плане. Гипотезе не должно жертвовать войсками», наставлял он.

Столь же поразительно – особенно для XVIII века – и другое высказывание: «Всякая война различна. Здесь масса в одном месте, а там – гром».

В своей полководческой деятельности Суворов дал образцы разнообразия военных методов, образцы гибкости тактики. Он был одинаково гениален, руководя сражением в открытом поле и штурмом сильнейших крепостей.

В составлении планов боя Суворов проявлял неистощимую изобретательность. Под Рымником он вел атакующие части уступами, с захождением войск правым флангом; под Нови он последовательно совершает нажим на различные пункты неприятельской позиции и, когда все резервы французов были введены в дело, осуществляет одновременный удар с помощью свежих сил; на Адде он прорывает центр неприятельского расположения и т. д.

Военное искусство Суворова не терпело никакого шаблона. Оно было всегда оригинально. Изобретательность Суворова была неистощима. Он обладал даром выделять в обстановке каждого боя то конкретное и своеобразное, что в ней имелось, и соответственно строить свою тактику.