Александр III - Страница 81

Самого дядю Мишу император очень любил и за образцовое поведение семьянина, и за достойное служение России. Но его дети!..

Оба старших сына задумали жениться – Николай на княгине Нелли Барятинской, а Михаил – на дочери Игнатьева, бывшего министра народного просвещения. Государя возмутили эти шашни, так как Барятинская уже была замужем, а об Игнатьевой ему сказали, что у неё два года назад родился ребёнок. Согласия царя кузены, конечно, не получили.

Александр III не знал, что Игнатьеву оболгали. Она же страшно переживала, и даже члены императорской фамилии жалели её. И хотя родители дали согласие на её брак, а дядя Миша сам приезжал уговаривать царя, тот остался непреклонен. Жених ещё надеялся, что государь смягчится. Вскоре после этого император повелел Михаилу Михайловичу отправиться в Карлсруэ – поздравлять кого-то с серебряной свадьбой. Но когда тот представлялся перед отъездом, царь сказал только:

– Когда ты едешь? – И ни слова больше.

В обществе шушукались, что, если бы вместо Игнатьевой оказалась Воронцова-Дашкова или Долгорукая, государь позволил бы Михаилу жениться, а вот Игнатьева он не терпит.

Однако каковы чувства у этих мальчишек!

Не прошло и года, как великий князь Михаил написал матери, что никогда не любил графиню Игнатьеву и что будто бы она сама вешалась ему на шею. Ольга Фёдоровна показывала многим эту депешу и не нашла ничего лучшего, как отправить к Игнатьевым со своими комментариями княгиню Витгенштейн. И та охотно согласилась исполнить это весьма двусмысленное поручение. О придворные нравы! А затем сын дяди Миши скоропалительно женился на дочери Николая-Вильгельма, герцога Нассауского. Супруга его, по первому браку Дубельт (сын шефа жандармов), была дочерью поэта Пушкина, а в обществе её по старой привычке звали Таня Дубельт. И Михаил женился, даже не спросясь у государя, а посему был по высочайшему повелению вычеркнут из списка русских офицеров. Скоро же он забыл прежнюю страсть! Свадьба состоялась в греческой церкви в Триесте, о чём герцог Нассауский известил государя. Фамильярный тон письма герцога возмутил Александра III. Он повелел лишить великого князя Михаила пятидесяти тысяч рублей дохода, каковой тот ежегодно получал из уделов. А тут ещё известная Азинька Арапова, дочь генерала Ланского и Натальи Пушкиной, осмелилась послать своего мужа, шталмейстера, к государю узнать, как они должны держать себя после этого по отношению ко двору, с которым теперь породнились.

– Как хотят! – последовал ответ.

Немало забот и даже горя причинил Александру III и младший сын дяди Миши, Александр.

Это был необыкновенно смазливый, нет, пожалуй, даже красивый юноша. Он был хорош собой, но отмечен какой-то приторной, восточной красотой. Рахат-лукум, на который так падки женщины.

– Вы не видали детей Ципельзонов? – неожиданно спросил как-то император у своего министра Витте.

Тот смешался, не поняв, о каких детях с еврейской фамилией идёт речь.

– Сергей Юльевич! Вы разве не подмечали, что дети Ольги Фёдоровны, особенно младшие, – сущие Ципельзоны, – продолжал государь.

Витте промолчал, прекрасно зная, что Александр III не жалует евреев, хотя, кажется, поляков не терпит ещё более.

Каково же было царю, когда его дочь Ксения объявила, что любит великого князя Александра Михайловича! Он долго уговаривал её не связывать судьбу с этим библейским красавчиком. Да куда там! «Заупрямилась девка – неслухом стала», – вспомнил император, как говаривала его старая нянька. Пришлось скрепя сердце дать согласие на брак.

Но как символично выглядело послесвадебное путешествие Сандро и Ксении!

Из Большого Петергофского дворца молодые отправились в Ропшинский, который был так ярко иллюминирован, что ослеплённый кучер не заметил маленького мостика через ручей. Все– три лошади, карета, кучер и новобрачные – рухнули в воду. К счастью, Ксения упала на дно экипажа, Сандро – на неё, а кучер и камер-лакей – прямо в воду. Никто, правда, не ушибся, и на помощь путешественникам подоспела вторая карета, в которой находилась прислуга невесты. Большая шляпа Ксении со страусовыми перьями и её пальто, отделанное горностаем, были покрыты грязью, руки и лицо у Сандро оказались совершенно чёрными. Князь Вяземский, встречавший молодых при входе в Ропшинский дворец, опытный царедворец, не проронил ни одного слова.

Однако это было грязное путешествие!..

Несмотря на родство, Александр Александрович продолжал сохранять к своему зятю стойкую неприязнь. Как-то они были в шхерах, на берегу Финского залива, где император любил ловить рыбу. Что-то случилось с его походной ванной, и Александр Михайлович предложил ему свою, гуттаперчевую. Вымывшись, царь похвалил:

– Отменная ванна, Сандро!

– Наконец-то государь и у меня нашёл хоть что-то хорошее, – нашёлся великий князь…

Да, пожалуй, легче было удержать на плечах крышу вагона в Борках, чем остановить хаос в собственном Доме Романовых!

Император допил коньяк прямо из фляги и забросил её за шкаф. Только теперь приятная теплота охватила его тело, сладко отуманила мозг, и он, опустив тяжёлую голову на ладони, прошептал:

– А Ники? Что делать с Ники? Ведь он тоже неблагополучен… И совсем ещё ребёнок…

Да, император считал своего первенца ребёнком и закрывал глаза на многое. Но любил больше всего третьего сына – Михаила.

Только Миша держал себя с отцом совершенно свободно и не страшился его, в то время как Ники и Жорж порою боялись спросить родителя о самом простом. Когда у наследника взяли временно его кучера, он сказал министру двора барону Фредериксу:

– Владимир Борисович, отдадут ли мне кучера?

– Ваше высочество, – отвечал барон. – Почему вы не спросите об этом у государя?

– Я не решаюсь, – сознался цесаревич. – Спросите лучше вы…

То же самое было, когда Николай Александрович уезжал в Ливадию.

– Каких лошадей вам туда отправить? – осведомился Фредерикс.

– Я не знаю, еду ли с царём, – сказал наследник. – А спросить об этом не смею…

А ведь ему двадцать пять лет!..

То ли дело Миша – резвый, весёлый, храбрый и даже отчаянный сынишка!..

Император вспомнил забавную историю, которая приключилась, когда его Мише было ещё лет десять.

В Гатчине Александр III очень любил гулять со своим Мишей и играл с ним во время прогулок. В эти минуты груз государственных забот, бремя которых он ощущал постоянно, как по волшебству, отпадал сам собой. И государь, случалось, проказничал словно первоклашка.

Как-то они проходили мимо большой клумбы георгинов, которые садовник поливал из длинного шланга. Миша вырвался из рук императора и закричал, что хочет искупаться.

– Так ты хочешь? – переспросил отец. – Добро же!

Он взял шланг у садовника и окатил мальчика с головы до ног.

– Папá! Тебе это так не пройдёт! – грозно пищал Миша, заслоняясь от воды ручонками.

Когда они вернулись, Мишу сейчас же переодели, и все пошли к завтраку. После завтрака император обычно занимался у себя в комнатах внизу, как раз под покоями Михаила. Устав читать бесконечные доклады и ставить на них резолюции, государь решил сделать перерыв. Он высунулся из окна, опёрся на локти и стал наслаждаться видом на Нижний голландский сад с ярким цветочным партером, обрамлённым низко подстриженным кустарником, на Верхний сад, куда вела каменная лестница, на мраморную Афину Палладу в самом центре сада.

Вдруг на голову и плечи императора обрушилась лавина воды. Он гневно взглянул вверх и увидел смеющееся лицо Миши, который держал рукомойник.

– Папá! – кричал Миша. – Папá! Вот мы и квиты!..

– Ах, озорник! – только и молвил, утираясь, Александр Александрович.

Попробовал бы кто-нибудь другой выкинуть с царём такую шутку – ему бы здорово влетело! Впрочем, никто бы и не осмелился проделать нечто подобное. Разве таким был Ники в Мишином возрасте? В бытность Александра Александровича ещё цесаревичем они как-то затеяли игру с Ники на яхте «Держава». На широкой палубе провели мелом черту и бросали обтянутые тканью диски. Так, чтобы как можно ближе докинуть их до черты, но не перебросить через неё.