Александр Грозный. Исчадия Ада (СИ) - Страница 2

Аза поначалу ревновала мужа к воительницам, но, когда тот объяснил жене, что это не женщины, а «обычная» русская болотная нежить, о которой он ей рассказывал и, что уж с нежитью он «никогда и ни за что», Аза успокоилась. А когда узнала, что кикиморки у её мужа служат по «контракту», согласно которому навредить ему, или его семье не могут физически, стала доверять им в полной мере. Особенно, когда увидела, как они владеют оружием.

— Здесь подождём, — сказала Аза. — Не годится нам бежать сломя голову.

Она перешла к другим окнам, выходившим на центральный вход во дворец и главные ворота городской крепости, от которых прямиком ко дворцу вела прямая, как стрела, улица. Царь со свитой появился не скоро. Аза уже устала жать и прилегла на диван. Её, коротким словом: «едут», к окну позвала охранница.

Царь ехал на гнедом жеребце в игравших на закатном солнце доспехах. Барабаны били: «Тра-та-та, тра-та-та. Вышла кошка за кота. За Кота Котовича. За Сидора Петровича». Так учил своих барабанщиков барабанить царь. Так они и барабанили.

Аза не удержалась и помахала мужу платком. Александр ответил ей поднятием руки. Он хорошо видел её и своими обычными глазами, и своим внутренним зрением через ноосферу, дававшим любое приближение и любой ракурс.

— Подними сына, — попросила Аза охранницу, — но держи крепко.

Кикиморка подняла царского первенца, и тот тоже увидел отца. Санька абсолютно точно понял, что сын разглядел его, не смотря на далёкое расстояние и довольно плотную толпу людей, сквозь которую пришлось двигаться царской кавалькаде. Александр попробовал посмотреть на себя зрением сына, и у него снова ничего не получилось.

При встрече Аза не кинулась Александру на шею, а Александр лишь поклонился, поприветствовав жену подобающими словами. Почему-то и он, и она чувствовали странную неловкость. Словно встретились в первый раз. На выручку пришёл Даниил Фёдорович Адашев, исполняющий функцию царского дворецкого, младший брат которого Алексей, остался управлять вместе с Владимиром Старицким Москвой. Сейчас они уже больше года находились в осаде мятежных бояр, противников земского уклада.

— Да обнимитесь вы уже! Что вы стоите, как не родные! — он подошёл ближе и придвинул своими огромными ручищами Александра и Азу друг к другу почти нос к носу, так, что тоненькая Аза упёрлась в Александра своими грудями третьего размера, а он, пытаясь отодвинуть свою грудь, уткнулся в жену вдруг воспрянувшим «телом».

Аза вспыхнула. Царь побледнел.

— Ты чего, Фёдорыч? Мы сами разберёмся, — дёрнулся он от жены, как от раскалённой печи.

— Вижу я, как вы сами разберётесь, — хохотнул младший Адашев, которому шёл всего тридцатый год и который мог себе позволить коснуться царя по причине их дружеской близости.

— Смотри, государь, какого богатыря нажили! — воскликнул Адашев, поняв, что его попытка сблизить отвыкших друг от друга супругов провалилась.

Царь осмотрелся и, увидев кикиморку, держащую на руках сына Ивана, шагнул к ней и протянул к сыну руки. Сын потянулся к отцу, наклоняя тело вперёд, и кикиморка по инерции была вынуждена несколько раз шагнуть вперёд. Александру даже показалось, что сын это сделал намеренно, как бы управляя воительницей.

Царь шагнул им навстречу, выхватил сына из рук няньки и подняв перед собой с удивлением и восхищением всмотрелся в голое тело сына.

— А почему голый? — спросил царь, обращаясь к жене.

— Так… Не терпит никакую одёжу, — сварливо пожаловалась она. — Срывает с себя рубаху. Сначала задирал её, чтобы ползалось лучше, а потом совсем перестал позволять его одевать. Так руками размашется, что и боязно становится. Ручки у Иванушки тяжёлые. Так кулачком прикладывается, что головушка потом весь день гудит.

— Мамку бьёт? — возмутился царь.

— Да нет, Данила Фёдорович под руку нашему сыну попался.

Аза улыбнувшись посмотрела на Даниила Адашева, тот покраснел и, «кхмыкнув», сказал:

— Меня твой сын приложил однажды, государь, когда я попытался на него рубаху надеть. Прямо в глаз попал…

Адашев, видимо, хотел завершить фразу цветастым эпитетом, характеризующим младо-наследника, но сдержался. Александр снова попытался пробиться сквозь ауру сына, но и эта попытка не увенчалась успехом. Санька вздохнул.

— Ну, как ты, сын?

Сын улыбнулся. Глаза его смотрели по-младенчески, то есть без особого выражения ума или самостоятельности. Себя в таком возрасте Санька помнил с уже вполне себе сформировавшимся разумом. Он вспомнил, как сопротивлялся притязаниям молочного брата-медведя за мамкино молоко, и вспомнил чёткие картинки из той жизни, сохранившиеся в его памяти. Он уже в шесть месяцев не только ползал на четвереньках, но и лупил своего соседа по «общежитию» и вполне разумно тренировал свои мышцы, используя им самим выдуманные комплексы упражнений.

— Папа, — сказал Иван Александрович и челюсть у Адашева самопроизвольно отвалилась.

— Матерь Божья, — выдохнул он. — Кому сказать — никто не поверит.

Царь посмотрел на дворецкого.

— А ты кому-то рассказываешь, что твориться в моей семье, Данила Фёдорович? Смотри, прознаю, заточу в каземат. Ты же знаешь, я редко кого жизни лишаю, а вот свободы — это запросто.

— Что ты, государь! Нем, как могила! Мы и загородочку для дитяти во дворе сладили, чтобы он на травке играл, и никто на него глаз бы недобрый не положил. Такое дитя в диковинку, челядь бы работы оставила и сбежалась бы смотреть, как твой сын упражняется.

— «Значит, всё-таки упражняется», — подумал Александр.

— Как упражняется? — спросил государь.

— Да, как и ты нас, государь учил… Кувыркается, на руках ходит, по-пластунски ползает на животе и на спине, на руках отжимается.

— «Хорошо хоть не на кулаках», — подумал Санька.

— И даже на кулаках, — вздохнул дворецкий.

— «Вот, блять!», — мысленно выругался царь. — «Надо, действительно, глухим забором территорию огородить».

— Я ему и перекладинки сколотил, как у нас в Коломенском были. Чтобы на руках висеть, подтягиваться и руками ходить.

— И как, ходит, подтягивается?

— Очень любит, государь, подтягиваться и на руках по земле ходит… Любо-дорого посмотреть. Как скоморох на ярмарке.

Александр посмотрел на жёнушку. Та стояла, грустно потупив глаза в пол и обречённо опустив руки вдоль тела.

— Ладно, Данила Фёдорович, оставь нас. И вы, охранницы за дверь уйдите.

Все чужие вышли.

— Что, Азушка, тяжкую ношу приняла, за меня замуж выйдя? Не ожидала такого подарка?

Александр показал сына, сидящего у него на руках.

— Не ожидала, муженёк. Не ожидала.

Аза вскинула глаза на мужа. Губы на её лице превратились в узкую линию, как, впрочем, и глаза.

— Ты понимаешь, что он, — она ткнула в сына пальцем, — не человек. Салтан-Кул хотел его убить, когда сын его «приголубил» кулаком в глаз. Да не один раз, а, как ты меня учил: «троечкой». Левой, правой, левой.

— Да⁈ — Санька удивлённо и растеряно улыбнулся, а потом нахмурился. — Да как он смел⁈ Он, что, совсем берега попутал⁈

— Он приплыл на корабле и заявился во дворец злой, как чёрт. А мы «гуляли» с… с ним, — Аза снова ткнула пальцем в сына. — Он увидел, как… он занимается на земле, сидя и отрабатывая удары ногами и руками. Салтан-Кул и подскочил к нему, замахнувшись и пытаясь пнуть его ногой.

Она на время замолкла.

— Знаешь, что он сделал? — снова палец в сына.

— Что? — улыбнулся Санька.

— Он подбил его ногу и пока Салтан-Кул падал зарядил ему кулаками, хорошенько подбив оба глаза.

— И? — улыбка на лице царя расширилась.

— Брат вскочил и схватился за кинжал. Твоя воительница появилась рядом мгновенно и одним ударом ладони в грудь, отбросила Салтан-Кула к забору.

— Ха-ха-ха! — рассмеялся Санька. — Вот это молодец, сынок! Весь в папу! Богатырь!

— Папа, — сказал малыш, прижавшись лицом к бороде отца.

— Я его не чувствую, — сказала Аза. — Других людей чувствую и даже могу их глазами смотреть, а его нет. Даже тебя чувствую…