Александр Башлачёв: исследования творчества - Страница 13

Изменить размер шрифта:

В метафорах вдовы и поруганной сестры есть общее значение жертвы и родственности Творцу, поэтому они как бы заполняют семейные ниши в сакральных отношениях «Отец — Сын».

Откуда такие страшные образы («кроют сваты втемную, в три бревна», «как венчают в сраме, приняв пинком» и др.)? Подобной русской крайности удивляется и герой из повести другого русского гения:

«— Да-а, хороши, нечего сказать! Доброта неописанная! Историю почитаешь — волосы дыбом станут: брат на брата, сват на свата, сын на отца, вероломство да убийство, убийство да вероломство… Былины — тоже одно удовольствие: „распорол ему груди белые“, „выпускал черева на землю“… Илья, так тот своей собственной родной дочери „ступил на леву ногу и подернул за праву ногу“… А песни? Все одно, все одно: мачеха — „лихая да алчная“, свекор — „лютый да придирчивый“, „сидит на палате, ровно кобель на канате“, свекровь опять-таки „лютая“, „сидит на печи, ровно сука на цепи“, золовки — непременно „псовки да кляузницы“, деверья — „злые насмешники“, муж — „либо дурак, либо пьяница“, ему „свекор-батюшка вялит жану больней бить, шкуру до пят спустить“, а невестушка этому самому батюшке „полы мыла — во щи вылила, порог скребла — пирог спекла“, к муженьку же обращается с такой речью: „Встань, постылый, пробудися, вот тебе помои — умойся, вот тебе онучи — утрися, вот тебе обрывок — удавися“… А прибаутки наши, Тихон Ильич! Можно ли выдумать грязней и похабнее! А пословицы! „За битого двух небитых дают“… „Простота хуже воровства“…»[46].

Лирический герой Башлачёва «узрел не зря» этот корень зла в русской душе, он понял причину страданий России-вдовы, поругания России-сестры (в другой песне — печального конца Ванюши), поэтому обращается к Богу с почти покаянными словами:

Коротки причастия на Руси.
Не суди Ты нас. На Руси любовь
Испокон сродни всякой ереси.
Испокон сродни черной ереси.
На клинках клялись. Пели до петли.
С кем ни куролесь, где ни колеси,
А живи, как есть — в три погибели.

Это покаяние кончается такой же отчаянной мольбой:

Как в глухом лесу плачет черный дрозд.
Как присело солнце с пустым ведром.
Русую косу правит Вечный пост.
Храни нас, Господи! Храни нас,
Покуда не грянул гром!
Как искали искры в сыром бору.
Как писали вилами на Роду.
Пусть пребудет всякому по нутру.
Да воздастся каждому по стыду.
Но не слепишь крест, если клином клин,
Если месть — как место на звон мечом,
Если все вершины на свой аршин,
Если в том, что есть, видишь, что почем.
Но серпы в ребре да серебро в ведре
Я узрел не зря. Я — боль яблока.
Господи, смотри! Видишь, на заре
Дочь Твоя ведет к роднику быка!
Молнию замолви, благослови!
Кто бы нас не пас, Худом ли, Добром…
Вечный пост, умойся в моей любви!
Небо с общину,
Все небо с общину.
Мы празднуем первый Гром.

Последние строки апокалипсичны — предвестники начала конца.

Песня «Вечный пост» строится на переосмысленных евангельских и фольклорных образах. Однозначно истолковать метафоры Башлачёва нельзя, потому что они «туго завязаны» («Слыша B. C. Высоцкого»), то есть переросли в символ, а символ, в высшем его понимании, нужно не анализировать, а чувствовать и слушать, как музыку[47]. «Имеющий уши да слышит» (Откровение от Иоанна). «Имеющий душу да дышит» (Башлачёв). Постижение вопроса, как[48] созданы оригинальные метафоры Башлачёва, не должно быть самоцелью, важнее, пожалуй, понять — зачем.

Чтобы узнать, как отвечал себе на этот вопрос А. Башлачёв, можно вернуться в начало статьи и перечитать отрывок из интервью. Можно вспомнить слова другого поэта XX века: «Живое слово разбудит уснувшую душу»[49]. Такое «зачем» актуально сейчас, как никогда.

Башлачёв видел роль поэта в том же: будить уснувшие, греть замерзшие души. В этом плане песня «Тесто» — продолжение цикла — есть притча, говорящая о подобной чудодейственной силе Слова:

Когда злая стужа снедужила душу
И люта метель отметелила тело,
Когда опустела казна,
И сны наизнанку, и пах нараспашку —
Да дыши во весь дух и тяни там, где тяжко —
Ворвется в затяжку весна.
Зима жмет земное. Все вести — весною.
Секундой — по векам, по пыльным сусекам —
Хмельной ветер верной любви.
Тут дело не ново — словить это Слово,
Ты снова, и снова, и снова — лови.
Тут дело простое — нет тех, кто не стоит,
Нет тех, кто не стоит любви.

Далее следует диалог с Тем, Кто завещал, но не научил, как «возлюбить ближнего своего».

Да как же любить их — таких неумытых,
Да бытом пробитых, да потом пропитых?
Да ладно там — друга, начальство, коллегу,
Ну ладно, случайно утешить калеку,
Дать всем, кто рискнул попросить.
А как всю округу — чужих, неизвестных,
Да так — как подругу, как дочь, как невесту,
Да как же, позвольте спросить?

И лирический герой получает ответ:

Тут дело простое — найти себе место
Повыше, покруче. Пролить темну тучу
До капли грозою — горючей слезою —
Глянь, небо какое!
Сорвать с неба звезды пречистой рукою,
Смолоть их мукою
И тесто для всех замесить.
А дальше — известно. Меси свое тесто
Да неси свое тесто на злобное место —
Пускай подрастет на вожжах.
Сухими дровами — своими словами,
Своими словами держи в печке пламя,
Да дракой, да поркой — чтоб мякиш стал коркой,
Краюхой на острых ножах.

И опять в почти евангельскую притчу о любви, об истинном пути, о Слове вплетается русская народная сказка. Сказка-аллегория про Колобка, давно потеряв в памяти людей свой первоначальный смысл[50], легко поддалась трансформации и переосмыслению:

Оригинальный текст книги читать онлайн бесплатно в онлайн-библиотеке Knigger.com