Александр Абдулов. Необыкновенное чудо - Страница 21

Я всегда говорил и повторяю вновь и вновь, что мой настоящий дом – это театр, а именно Ленком… Знаете, сейчас такое время, что многие, казалось бы, незыблемые вещи очень подвержены распаду, в том числе и старые театры. Хотя театр сохраняет популярность, сложился целый круг поклонников, которые по пятнадцать – двадцать раз ходят на один и тот же спектакль, но… Сейчас как никогда нужна новая, свежая идея. И как раз от режиссера Захарова всегда можно ждать чего-то нового…

Проект с Гинкасом возник довольно неожиданно. Просто в тот момент, когда последовало предложение, Захаров работал в Израиле и я был абсолютно свободен. Я считаю Гинкаса замечательным режиссером, а когда еще узнал, что буду партнером Нееловой… ну, тут уж оставалось только встать на колени и безоговорочно согласиться…

Еще я согласился пробоваться на роль в новом фильме Алексея Германа. Даже не знаю еще, что это за фильм. Знаю только, что Герман. И очень рад… Вообще, если бы какие-нибудь мои проекты мешали работе у Захарова, я бы никогда на них не согласился… С проектами все не так просто, как может показаться… Тут вот недавно был интересный проект: приезжал Петер Штайн, отбирал по всему Союзу актеров для постановки «Орестеи» Эсхила. Меня утвердили на главную роль… Был план отдать под это дело Манеж, отремонтировать его, сделать внутри греческий театр, деньги были… Захлебнулся проект, к сожалению… Думаю, потому, что нам сложно так сразу, в одночасье перейти на западную структуру организации подобных мероприятий. Вот скажите: сколько же мне должна платить труппа, которая захотела бы привлечь меня в свой спектакль, чтобы я, скажем, год играл только в нем, нигде не снимался и так далее? Где взять такие деньги?..

На Западе обычно происходит так – нашли миллион, половину заплатили какому-нибудь Депардье, отыграли проект и разбежались. А куда разбегаться нашим актерам, за исключением пятнадцати – двадцати человек? Законы рынка хороши в стране, которая вся величиной с нашу Москву. А Россия? Ведь невозможно оставить на всю Россию двадцать артистов… Нет уж, надо поддерживать театры, в том числе провинциальные, ввести, скажем, систему бенефисов с гастролерами из столицы, как было раньше. Или – систему дублей столичных спектаклей, которые повышают престиж провинциального театра и дают ему средства для собственных постановок… Сейчас, видите ли, все одиночки. Не понимают, что в одиночку ничего не добьешься. А актерское братство – разрушено… Раньше все это было. Я успел его, это актерское братство, почувствовать – и оно было везде, от театра до ресторана ВТО. А теперь на похоронах Татьяны Ивановны Пельтцер, живой истории нашей, актеров присутствует раз в сто меньше, чем просто благодарных людей… Не знаю даже, что тут сказать. Пусть это на их совести останется…

…Я не могу сказать, что полностью соответствую своему имиджу… Вот я, сколько себя помню, хожу в джинсах. Ненавижу костюм, не ношу галстук – одеваюсь так только на концерты или на что-то очень официальное. Я люблю «Битлз». И всегда любил. Современный я? Полагаю, что нет, не современный. Знаете, я принадлежу к тому поколению, которое застало еще, скажем, Яншина, Бориса Ливанова – они уходили на моем веку. Я видел Енгибарова – один раз в компании, вдалеке. Видел Высоцкого, Арбузова. Я успел всех их застать, понимаете? Не успел прочувствовать, но застать успел. И оказался в таком междувременье: вроде бы и там не был, но и сюда не пришел… Такое вот странное состояние. И знаете, я не боюсь того, что кто-либо меня «потеснит». Нет, не боюсь. Если ты профи, если ты чего-то стоишь – кто тебя может потеснить? Как не бывает двух людей одинаковых, так не бывает двух одинаковых актеров. Все равно я делаю так, как делаю я, Саша Абдулов, – а значит, как никто больше… И меня абсолютно не волнует, что я играю: эпизод или главную роль. Меня волнует, у кого я играю. Если Захаров, Балаян или Соловьев предлагают мне эпизод, я знаю, что они предлагают мне его не просто так, что они несут ответственность за то, чтобы это имело глубокий смысл. Как, знаете, за границей отдельной строкой указывают: «В этой роли – такой-то». В спектакле «Диктатура совести» у меня был эпизод: я читал монолог Верховенского из «Бесов». Этот эпизод стоил всего спектакля…

Я очень верю в удачу. Даже когда даю автографы, всем желаю удачи. Я играю в карты. Приезжая в любую страну, иду в казино. Я – игрок…

…Мы, наверное, все-таки очень счастливый театр. Благодаря Лужкову остаемся муниципальным театром и не поднимаем цены на билеты, хотя спокойно можем это сделать, но не делаем. Потому что тогда мы потеряем того талантливого зрителя, ради которого работаем…

Я однажды принял для себя решение и с тех пор неукоснительно ему следую: пытаюсь никого не пускать в свою личную жизнь. Это мое… Иногда очень хочется, чтобы никто к тебе не лез, хочется побыть одному… И я прячусь, хотя, конечно, это глупо: я же сам хотел, чтобы меня узнавали. Ну, это, скажем так, издержки профессии. Актерская профессия мистическая, в полном смысле этого слова. Не напрасно актеров хоронили вне кладбища… Бесовская профессия…

В принципе, все произошедшее со мной – все случай… Случай, что я приехал в Москву, а мог бы не приехать. Случай, что я поступил в ГИТИС, а мог бы не поступить. Случай, что на 4-м курсе пришел режиссер Юрий Махаев на мой дипломный спектакль и случайно под бородой, усами и париком что-то во мне разглядел и пригласил в Ленком. Случай, что Захаров назначил меня на главную роль. Случай, что я опоздал на полтора часа на сдачу своего первого спектакля в Ленкоме – проспал и уже не хотел идти в театр. Меня должны были уволить, и уже начинал играть спектакль другой актер. Случай, что я тогда все-таки пришел в театр, а уже не хотел идти (мне все говорили: соври, скажи, что под поезд попал или что-нибудь в этом роде). Я подсел к Захарову, он меня спросил: «Что?» И я сказал: «Проспал!»

Я не стал врать и думаю, именно это меня и спасло. Так что все – случай! Случай, что я встретил замечательных людей и режиссеров – Сергея Соловьева, Виктора Сергеева, Тофика Шахвердиева, Романа Балаяна – всех не перечислишь.

Со стороны может показаться, что я этакий счастливчик. Ну, прямо такой баловень судьбы. Люди не видят, как мне все это достается, они не знают, и слава богу, они не должны этого знать. Из театра ведь никто не уходит так просто, как в обычной жизни: перешел на другую работу. Актеры до последней секунды своей жизни стремятся быть в театре…

В моей жизни мало что изменилось, я как играл, так и играю. Но, с другой стороны, наш менталитет так устроен, что нам обязательно нужно какое-то давление, как это ни смешно и ни грустно, нам нужно с чем-то бороться. Почему-то сейчас не рождается новая «Таганка», не рождается новый «Современник», не рождается новый Ленком, не рождаются спектакли, которые бы потрясали до основания души… Наверное, от того, что все дозволено, а новых мыслей не хватает. Не хватает культуры, поэтому, когда всем все можно, то в результате получается «всехняя» культура, а «всехняя» – стало быть, никакая, ничья… Наверное, русскому человеку свойственно сидеть на кухне, обсуждать насущные проблемы и задаваться вечным вопросом: «Когда же наступит новая прекрасная жизнь? Вот еще немного, еще чуть-чуть, и она обязательно настанет». Это есть в русском человеке, и никуда от этого не денешься. Может, наши дети, наши внуки изживут в себе, выдавят это из себя по капле…

…От вечной погони за деньгами мир стал очень жестоким. Посмотрите на лица в метро… Очень обозленные люди. Я играю в спектакле «Затмение» по мотивам книги «Полет над гнездом кукушки». Это история про тех, кто не вписался в сегодняшнюю жизнь. Таких очень много сейчас. Им лучше уйти в сумасшедший дом, где по крайней мере будет трехразовое питание…

А понятие дружбы? Тоже сегодня девальвировано. «Он хороший человек». – «Ну, этого мало. А что он тебе может дать, какой у него бизнес?» А я всю жизнь не умел дружить с нужными людьми. Мне Госпремию из-за этого два раза не дали. Сняли с премии имени Ленинского комсомола с формулировкой, которой я очень горжусь до сих пор: «У него нездоровая популярность».