Алчущие и жаждущие - Страница 2
– Врешь, ты на вторыя роли, – произнесъ пожилой актеръ.
– Такъ что-жъ, что на вторыя? все-таки я любовникъ, – возразилъ молодой человѣкъ.
– Любовникъ, да не первый. Второму любовнику сорочка на два дня полагается.
– Нѣтъ, Афанасій Ивановичъ, я такъ не могу. Я актеръ съ гардеробомъ. У меня фракъ постоянный, собственный. У меня четыре перемѣны «фантази», да еще постороннихъ брюкъ двѣ пары. Съ такимъ гардеробомъ нельзя идти на сорокъ рублей. Мнѣ обзаведенье чего стоило,
– Обзаводила-то тебя купчиха Дарья Викуловна.
– И пускай такъ, а все-таки я обзаведенье-то сохранилъ. А вотъ вамъ, Афанасій Ивановичъ, енотовую шубу въ бенефисъ поднесли, а позвольте узнать, гдѣ она у васъ? У трактирщика Василія Ермолаевича на плечахъ, вотъ гдѣ.
– Ну, и что-жъ такое? Мнѣ иначе нельзя было: я тогда кончалъ. Еслибъ я не кончилъ тогда, мнѣ бы и въ Петербургъ не попасть: на полустанке застрялъ-бы. А какъ я тамъ кончилъ, такъ теперь хоть до Рождества могу работать.
– Да гдѣ работать-то? Много вы сыскали работы? Въ двухъ театрахъ отказъ получили.
– Опоздалъ. Кончалъ очень долго, оттого и опоздалъ. Комплекты заполнены, а иначе я теперь ужъ гремѣлъ-бы. Ты пойми: я комикъ-резонеръ. Это столбовое амплуа, не то что второй любовникъ.
– Комикъ вы, точно.
– Да, душа моя. Жаль мнѣ тебя, пропадешь ты тутъ въ Петербургѣ. Одно развѣ выручитъ: рожица у тебя смазливая.
Молодой человѣкъ швырнулъ въ уголъ окурокъ, наклонился къ маленькому зеркальцу и посмотрѣлся.
– Кажется, не совсѣмъ уродъ, – произнесъ онъ довольнымъ тономъ. – Да знаете, Афанасій Ивановичъ, женщины здѣсь не тѣ, какъ у насъ въ провинціи. Подозрительны очень. И на актеровъ тутъ ужъ очень насмотрѣлись, ни во что ставятъ.
Афанасій Ивановичъ презрительно надулъ щеки.
– Набаловали васъ купчихи-то. Ишь, любовники! Съ гардеробами ѣздятъ, словно опереточныя актриски, – проворчалъ онъ. А у меня, вотъ, рубашка вторую недѣлю на тѣлѣ. Такъ вѣдь у меня амплуа серьезное. Ты думаешь, я мѣста не найду? Врешь, сейчасъ найду. На гастроли въ клубы пойду. А не то народные театры. Ихъ, говорятъ, съ десятокъ будетъ. Съ руками оторвутъ. Садись, Миша, пей. Я еще спрошу. Я по числу театровъ спрошу. Сколько театровъ, столько бутылочекъ.
Молодой человѣкъ присѣлъ и съ удовольствіемъ выпилъ стаканъ.
– Ахъ, Афанасій Ивановичъ, но сколько же этой бѣдноты голодной по Петербургу рыщетъ, страсть! – заговорилъ онъ, раскуривая новую папироску. – Вѣдь вотъ хоть бы тутъ, въ этомъ домѣ: сверху до низу все набито алчущими и жаждущими. Въ каждомъ номерѣ голодный ротъ торчитъ, проживаетъ послѣднюю копѣйку, и все думаетъ: вотъ-вотъ найду что-нибудь, устроюсь какъ-нибудь. И кого, кого только нѣтъ! Рядомъ со мною, на чердакѣ, отставной полковникъ живетъ, старый, едва ноги волочитъ, а притащился въ Петербургъ, говоритъ: хочу какое-нибудь дѣло найти себѣ. Тутъ, черезъ комнату отъ васъ, второй мѣсяцъ старушка проживаетъ съ четырьмя взрослыми дочерьми: дома, говоритъ, ничего не заработаешь, такъ я въ Петербургъ пріѣхала, тутъ дочки занятіе найдутъ, которая по урокамъ будетъ бѣгать, которая по письменной или конторской части. Публиковала ихъ всѣхъ, да никто не спрашиваетъ. А что всякаго театральнаго бабья тутъ набилось, страсть! Иная и въ театрѣ-то еще никогда не была, а на сцену думаетъ поступить. Сегодня двухъ выпроваживали на улицу: заплатить нечѣмъ, и на обратную дорогу нѣтъ. Чѣмъ только всѣ они покончатъ, одному Господу Богу извѣстно.
Комикъ-резонеръ налилъ два стакана. – А ты пеѣ, – предложилъ онъ. – Умствованіе-то свое спрячь въ карманъ. Сказано: не пецитеся объ утреви…