Алчба под вязами - Страница 15

Кэбот (стоит в оцепенении; после паузы говорит отупело, с трудом подыскивая слова). Так вот оно что было… что я чуял… вот что по углам тыкалось… а тем временем ты врала… не давалась мне… говорила, будто уже затяжелела… (Погружается в гнетущее молчание – затем говорит со странным чувством.) Помер, так оно и есть. Я ему сердце пощупал. Бедненький! (Смигивает единственную слезу и рукавом утирает нос.)

Эбби (истерично). Не надо! Не надо!

Кэбот (со страшным усилием, напряженно распрямляется, превращает лицо в каменную маску и говорит сквозь зубы). Я должен быть, ровно камень, ровно скала Завета! {Пауза. Он полностью овладевает собой и резко говорит.) Коли он от Ибена – туда ему и дорога! А может, я так все время и держал в подозрении. Чуял я: тут где-то есть что-то супротив естества – до того одиноко в доме заделалось, то-то меня все в коровник тянуло, к зверям сельным… Ага. Надо быть, я и впрямь учуял… что-то. Нет, меня вы не надули, хоша бы не совсем… Старый я воробей… Зрею, ровно плод на ветке… (Понимает, что заболтался, и смотрит на Эбби с жестокой ухмылкой.) Стало быть, ты хотела скорей меня убить, а не его – так? Нну, а я так до ста лет доживу! И полюбуюсь, как тебя вешать будут! Я тебя предоставлю на суд Божий и человеческий! Пойду таперя за шерифом. (Направляется к двери.)

Эбби (тупо). Ни к чему. Ибен за ним пошел.

Кэбот (поражен). Ибен – к шерифу?

Эбби. Ага.

Кэбот. Про тебя докладать?

Эбби. Ага.

Кэбот (обдумав это, говорит после паузы жестким голосом). Ну, спасибо, что от хлопот меня избавил. Пойду работать. (Направляется к двери, затем поворачивается и говорит голосом, исполненным странным чувством.) Он моим сыном должон был быть, Эбби. Меня ты должна была любить. Я – мужчина. Кабы ты меня любила, никакому шерифу я бы на тебя не донес, что бы ты ни сделала, хоша живьем меня жарь!

Эбби (выгораживая Ибена). Стало быть, есть у него повод пойти донести, а какой – ты не знаешь.

Кэбот (сухо). Ради тебя надеюсь, что есть.

Кэбот выходит наружу, останавливается у ворот и смотрит в небо. Его самоконтроль слабеет. На какое-то мгновение он делается старым, усталым. Он в отчаянии бормочет:

Боже Всемогущий, таким-то одиноким я, почитай, вовек не бывал!

Слышит, что кто-то бежит, и моментально вновь становится самим собой. Вбегает Ибен, в изнеможении, задыхаясь, глаза у него дикие, сумасшедшие. Он входит в ворота, пошатываясь. Кэбот хватает его за плечо. Ибен непонимающе смотрит на него.

Сказал шерифу?

Ибен. Ага.

Кэбот толкает его так, что он кубарем летит на землю.

Кэбот (с испепеляющим презрением). Молодец! Весь в мамашу!

Направляется к коровнику, скрипуче смеясь. Ибен с трудом встал на ноги. Внезапно Кэбот оборачивается и говорит с мрачной угрозой:

А когда шериф ее заберет, проваливай с фермы – не то, как перед Богом, придется ему сюда сызнова прийти и меня тоже за убивство заарестовать!

Кэбот уходит. Ибен как будто его не слышал. Он вбегает в дом и появляется в кухне. Эбби смотрит на него и вскрикивает – страдальчески и радостно. Ибен, спотыкаясь, подходит к ней и, прерывисто рыдая, бросается на колени.

Ибен. Прости!

Эбби (счастливо). Я тебя люблю!

Целует его и прижимает его голову к груди.

Ибен. Я тебя люблю! Прости!

Эбби (в экстазе). Ты это так сказал – и за это я тебе все грехи адовы прощу!

Целует его в голову и прижимает ее к себе – свирепо, страстно, сознавая что он принадлежит ей.

Ибен. Но я ведь сказал шерифу. Он за тобой собирается!

Эбби. Все вижу – теперь!

Ибен. Я его разбудил. Рассказал. Он говорит: погоди, дай одеться. Я жду. И стал о тебе думать. Думать, до чего тебя люблю. Больно сделалось, ровно у меня в голове да в груди что-то разрывается. И как заплачу! Вдруг понял, что всё люблю тебя и завсегда любить буду!

Эбби (гладя его по голове). Ты ведь мой мальчик, правда?

Ибен. И побег я назад. Как припущу через поля да скрозь лес. Думал, может, успеешь ты убечь – со мной – и…

Эбби (качая головой). Я должна кару принять, за грех мой расплатиться.

Ибен. Тогда и я с тобой.

Эбби. Ты-то ничего не сделал.

Ибен. Я тебя на это навел. Я ему смерти желал! Я все одно как толкнул тебя на это!

Эбби. Нет. Одна я!

Ибен. Я такой же виноватый, как и ты! Он был дитё нашего греха.

Эбби (поднимает голову, как бы бросая вызов Богу). В этом грехе я не каюсь! За это я Бога о прощении не молю!

Ибен. И я – но одно потянуло другое, и ты убивство совершила и совершила ради меня – стало быть, я тоже убивец, и шерифу то же скажу, а коли выгораживать меня учнешь, скажу, что мы вместе это задумали – и все мне поверят, потому как они во всем, что мы делали, неладное видят, и подумают они, что все это оченно даже может быть. Да, по сути, оно так и есть. Я и помогал тебе – в некотором роде.

Эбби (сидит голова к голове с ним и рыдает). Нет! Не хочу, чтобы ты муки терпел!

Ибен. Должон я за мою долю греха уплатить! Коли я тебя брошу да на Запад отправлюсь, то горшие муки терпеть буду, о тебе денно и нощно думать стану: я-то на свободе, а ты… (Понижая голос.) Или: я живой, а ты мертвая. (Пауза.) Все хочу с тобой поделить, Эбби, тюрьму, или смерть, или ад, что тебе угодно. (Смотрит ей в глаза и принужденно улыбается дрожащими губами.) Коли я все с тобой поделю, то по крайности одиноким не буду.

Эбби (слабо). Ибен! Я тебе не позволю! Не могу позволить!

Ибен (целуя ее – нежно). Ничего ты поделать не можешь. Уж на сей раз моя взяла!

Эбби (заставляя себя улыбаться, с обожанием говорит). Ну, нет! Это моя взяла – ежели ты со мной!

Ибен (слышит снаружи шаги). Тсс! Слушай! Пришли за нами!

Эбби. Нет, это он. Не давай ему повод с тобой подраться, Ибен. И ни слова ему не отвечай, что бы он ни говорил. И я молчать буду.

Это и в самом деле Кэбот. Он идет из коровника, страшно взволнованный, шагает в дом, а там и в кухню. Ибен стоит на коленях возле Эбби, они, обнимая друг друга, неподвижно смотрят перед собой. Кэбот уставился на них, лицо его жестко. Долгая пауза.

Кэбот (мстительно). Ну что за чудо-парочка – голубки-убивцы! Вздернуть бы вас на одном суку да оставить бы вас качаться там на ветру да гнить в упреждение старым дурням вроде меня – пущай одинокость свою в одиночку и переносят, а молодые дурни вроде тебя пущай похоть свою обуздывают. (Пауза. Лицо его опять становится взволнованным, глаза сверкают, он выглядит не совсем нормальным.) Не работается нынче. Интересу нету. К черту ферму. Я ее бросаю! Коров и прочую скотину на волю выпустил. В лес их прогнал – пущай там свободными будут! Их освободил и сам себя освобождаю! Нынче уйду отсюдова. Дом да коровник подожгу да полюбуюсь, как они сгорят, и пущай твоя мамаша на пепелище маячит, а поля я возверну Господу Богу, дабы ничто человечье их не коснулось! А сам подамся в Калифорнию, к Симеону с Питером – истинные они мне сыны, хоша и дураки набитые – и уж Кэботы вместе разыщут копи соломоновы! (И вдруг откалывает сумасшедшее коленце.) Ух ты! Как это они пели? «Ох, Калифорния! То-то благодать!» (Поет, затем опускается на колени у половицы, под которой были спрятаны деньги.) И сяду на самый что ни есть лучший клиппер, какой найду! Деньги у меня есть! Жаль, не знал ты, где они были спрятанные, не то бы уворовал. (Поднял половицу. Взгляд его застывает, он шарит под полом, по-прежнему неподвижно смотря перед собой. Мертвая пауза. Он медленно поворачивается и плюхается на пол, принимая сидячее положение, глаза его подобны глазам дохлой рыбы, лицо болезненно позеленело, словно во время приступа тошноты. Он несколько раз глотает с усилием слюну – и наконец заставляет себя слабо улыбнуться.) Стало быть, все ж таки уворовал!