Алайцы на Айгоне (СИ) - Страница 44

– Извините, я, наверное, обидел Вашего друга. Но его реакция меня радует. Он не скрывает своей нелюбви, а, значит, четко отделяет себя от нас – «крысоедов». Чуть ли не все беды на Гиганде оттого, что мы никак не можем принять наши различия. Вот почему, извините, ваши герцоги триста лет держатся за свой титул, до сих пор не объявили себя императорами Юга? Да потому, что мечтали не о новой империи, а об алайской династии Империи старой…

– А разве Эстор уже не видит Алай своей неотъемлемой частью? – с ехидцей спросила Вин, покосившись на насупившегося Грогала.

Ригг воздел руки:

– Вот уж, воистину, имеющий очи, да видит! У вас свой язык, своя религия, даже стрелки на часах у вас идут в другую сторону, а наши политики упорно продолжают считать алайцев чем‑то вроде Ирукана. Дескать, побунтуете, да и вернетесь в лоно Матери‑Империи. Нет, только когда мы поймем, что мы разные, что у каждого у нас свой путь, только тогда мы сможем договориться и жить в мире и согласии!

Тут монах смутился от своей эмоциональной речи и замолчал, защелкав четками.

– Да, часто легче договориться с дальними, чем с ближними, – как бы нехотя вступил в беседу барон Грогал. – Крупно не повезло, что первые инопланетяне, которые нам встретились, оказались так похожи на нас. Если бы Гиганду обнаружили не седьможуки, а другие, вроде тех глазастых мешков, вряд ли они решили учить нас правильной жизни.

Вин скользнула взглядом по землянам, заполнявшим кафе. Да, они выглядели практически как обычные люди, ну только, пожалуй, несколько невоспитанные. Ведут себя как шаловливые дети – шумят, жестикулируют, смеются, сверкая вспышками белозубых улыбок. Вот один вдруг вскочил, опрокинув стул, и рванул сюда. Подбежал, подпрыгивая, к их столику и выкрикнул в лицо растерявшемуся Риггу:

– Поп! Хошь в лоб?!

Сзади загоготали. Грогал начал медленно подниматься, одергивая мундир, но нахала уже уводил мигом появившийся рослый землянин с эмблемой семиугольника на шевроне.

– А нас охраняют, – разочаровано произнесла Вин.

– Они следят, чтобы мы не разговаривали с посторонними. Особенно о Гиге. Бояться, что эти весельчаки расстроятся от нашей печальной участи.

Отсюда открывался отличный вид на сверкающую над облачным морем огненную точку Гиги. С Айгона дневное светило казалось совсем крошечным, безобидным. Не получалось представить ее готовой взорваться бомбой, несущей смерть миллиардам и миллиардам… Нет, определенно, мысль о неизбежной гибели Гиганды не желала укладываться в голове. Впрочем, это ожидается только через тридцать лет. Целая вечность. Она успеет состариться. И придумают что‑нибудь к тому времени…

– Так значит, вы были в курсе грядущего катаклизма? – обернулась Вин к Грогалу.

– Имперский институт Гиги сделал неблагоприятный прогноз еще лет десять назад, – мрачно подтвердил барон. – Разумеется, эти сведения держались в строжайшей тайне. Все мероприятия по подготовке системы убежищ объяснялись предусмотрительностью на случай ядерной войны. Я был информирован, поскольку космонавтика стала реальной альтернативой строительству подземных городов. Наш полет – первый опыт по доставке космического поселения на орбиту Айгона. Вслед за «Сайвой» мы бы пригнали сюда сотни таких же станций. Благодаря искусственной гравитации на них можно было оставаться до тех пор, пока взрыв Гиги, погубив Гиганду, сделает Айгон пригодным для заселения. У нас была бы новая планета! Кто бы знал, что она окажется занятой!

– Да, барон, – встрепенулась Вин. – Я же забыла Вас спросить как прошли переговоры?

– Наша беседа превратилась в юридическую дискуссию о правах на Айгон. Во‑первых, за нами его открытие. Первый земной корабль картографировал систему Гиги всего два века назад, а нашим звездным картам несколько тысячелетий. Правда, земляне настаивают на своем преимуществе в освоении этого мира. Зато в нашу пользу близость расположения. Айгон бывает удален от Гиганды менее чем на 100 миллионов километров, а от Седьмой Жука отсюда больше 170 тысяч миллиардов! Но седьможуки заявили, что в космосе расстояние – понятие относительное. С Земли им лететь сюда лишь несколько часов, а не полгода, как нам…

– Ну, и чего решили?

– Продолжаем переговоры. Мы ведь не получили пока даже официального признания, заключили перемирие как самостоятельно действующие командиры. С одной стороны – я вместе с бароном Лугсом, с другой – этот Михаил Сидоров, он тут вроде губернатора. Похоже, они надеются, что в конце концов мы сдадимся. Пригласили вот сюда, поглядите, мол, как хорошо у них живется. Но нас так просто не купишь!

* * *

Вин подошла к прозрачной стене. На плоскую верхушку Белой Скалы один за другим опускались огромные конусы космолетов. Вин уже знала, что из‑за последних событий земляне были вынуждены прервать сообщение с Айгоном. Теперь они наверстывали упущенное. С фиолетового неба спускалась непрерывная вереница грузовых «пингвинов», такая же цепочка поднималась обратно ввысь, чтобы уйти в подпространство где‑то над северным полюсом. Автоматические докеры выгружали горы странного вида контейнеров – неровных, ощетинившихся рогами и, вроде бы, как и живых. Юркие киберы без страха сновали между садящимися и взлетающими кораблями, иногда отталкивая руками их грузные туши.

Думала ли она, что будет наблюдать за обыденной жизнью фантастического мира, о существовании которого узнала из воспоминаний Гага. В той книжке, изданной группой «конусников», был и его фотопортрет. Гага сняли незадолго до смерти, когда он работал в летучем противоэпидемиологическом отряде. Худая фигура в грязном балахоне, изможденное мальчишечье лицо, и только глаза лучились каким‑то нездешним светом, так, что нельзя было не поверить, что он действительно видел те дивные рукотворные чудеса, о котором поведал перед кончиной.

Вин так искала этот мир светлой сказки, который Гаг почему‑то назвал «лукавым адом». Наверное, он просто не мог простить землянам разрушения его полудетской веры в герцога, безмерно мудрого и заботливого к всецело преданным ему подданным. Но Вин‑то не была роялисткой. Ее семья могла себе это позволить, поскольку по благородству происхождения намного превосходила род алайских герцогов, берущий начало, как известно, от адмирала Гарра – обычного вояки, не имевшего даже баронского титула. Причастность седьможуков к низложению прошлого герцога не вызывала у Вин ни малейшего осуждения. Ее отец встретил революцию вполне сочувственно, хотя, конечно, счел ниже своего достоинства присоединиться к бунту. Тем не менее, он сразу же снял с себя титул, чем, скорее всего, спас жизнь себе и родным во время террора. Когда же после реставрации новый герцог предложил восстановить все привилегии, отец гордо отказался, предпочтя считать себя дворянином духа.

Вин тоже была совершенно равнодушна к титулам, этим мужским выдумкам. По ней, гораздо благородней быть врачом, чем виконтессой, тем более что после пандемий бело‑зеленая медицинская эмблема смотрелась куда привлекательней, чем геральдические цвета любого аристократического дома. Правда, мечтала она скорее о карьере ученого‑биолога, чем медика. Зачисление в Космическую службу позволило совмещать обе профессии. Работа в КСАГ была созвучна и увлечению Вин «летающими конусами». Она тщательно изучила собранные энтузиастами материалы о деятельности «чужих» на Гиганде, а записки Гага стали ее настольной книгой. Постепенно у Вин созрело твердое убеждение, что узнать что‑то новое об инопланетянах можно только самой отправившись в космосе.

Кто бы мог подумать, что весь полет к Айгону она проведет в компании с самым настоящим пришельцем, совершенно не догадываясь об этом. Нет, у Хэнга просто нет совести! Сколько он мог бы ей рассказать о своей Земле! Ну, ничего, зато теперь вокруг полным‑полно землян, надо только завести с ними разговор. Не все же они такие грубияны. Вин оглядела кафе. Казалось, что по нему проходила невидимая граница. С одной стороны имперцы и алайцы в поношенных несвежих комбинезонах, мрачные, вымотанные многомесячным полетом, с другой – румяные веселые земляне в цветастых одеждах самого свободного покроя. Даже свет на той стороне казался ярче, сочнее…