Акведук Пилата - Страница 7

- Тебе днями могут еще понадобится мои ребята, и ты пользуешься поводом нас здесь задержать? - предположил Сестий.

Я кивнул:

- Верно мыслишь. Говорю тебе прямо: со дня на день в Иерусалиме будут волнения. Соберется на площади толпа фанатиков с кольями, сперва будут кричать, потом - громить лавки римлян, греков и сирийцев...

- Мы их запросто разгоним, - сказал Сестий, - они убегут, едва увидев наш строй.

-... А потом смогут собраться снова, - отрезал я, - что крайне нежелательно. Надо преподать им урок, который они не скоро забудут. И мы это сделаем так. Есть у тебя парни, которые работают кистенем или окованной дубинкой не хуже, чем штатным вооружением?

Центурион рассмеялся:

- Да у меня каждый второй такой. Ребята - оторви да брось.

- А язык за зубами они держать умеют?

- Ну... - Сестий слегка замялся, - если бы им приплатить маленько...

- Приплатим.

- ... И еще, чтоб наверняка знать, что за это ничего не будет.

- Не будет, - подтвердил я, - и лучшая гарантия для них в том, что я лично поучаствую в этом веселье.

Драка удалась на славу. Это признали даже сорвиголовы, подобранные Сестием. Надо сказать, что их действия в этом необычном бою были не менее организованы, чем в правильном сражении. В тот момент, когда толпа собралась и уже начала разогреваться, некий подросток из рыбных рядов метко бросил в лицо одному из лидеров кусок дерьма. Тут же десятка три фанатиков погнались за подростком, на ходу переворачивая столы и прилавки - и угодили под фланговый удар группы "рыбников" вооруженных разделочными ножами и короткими дубинками.

В толпе раздались крики «наших бьют», и началась, как будто, обычная потасовка, какие случаются даже и в приличных городах. То, что человек десять оказались зарезаны насмерть в первые минуты, не было, конечно, замечено. Почти вся толпа, размахивая кольями, бросилась на помощь своим. «Рыбники» организованно отступили в узкий переулок и, перевернув пару возов, превратили его в своего рода Фермопилы. Толпа накатилась и откатилась, оставив на мостовой еще несколько убитых и покалеченных.

Кто-то крикнул «выкурить их надо» - и импровизированное укрепление было тут же подожжено горящим маслом. По площади поползли клубы жирного черного дыма, кто-то истошно завопил: «пожар!».

Тем временем, на помощь «рыбникам» поспешили с флангов – «грузчики» с ломами и заточенными лопатами и «возчики» с бичами, усиленными или гирькой, или острой бронзовой полоской на конце. С тыла прибежали «мясники» с тесаками и топорами.

Атакованная со всех сторон толпа, не имея путей к отступлению или бегству, стала сбиваться во все более плотную массу, ощетиниваясь колами и самодельными пиками.

Именно этого мы и добивались. К моменту прибытия на место событий центуриона Марция во главе двух сотен катафрактариев, толпа просто не имела возможности разбежаться, даже если бы кто-то заметил опасность. Впрочем, они и не заметили, поскольку над площадью уже висел плотный слой дыма и пыли. Наши ребята были заранее предупреждены залихватским свистом дозорного, мгновенно рассредоточились по узеньким переулкам, и соорудили легкие баррикады из подручных предметов – повозок, мешков с песком, вязанок хвороста, сорванных с петель дверей и ставен. Люди в толпе, не придав значения топоту сотен копыт и не поняв, что на месте одного противника возник другой, гораздо более грозный, обратили свое неуклюжее оружие против римских солдат. Когда же они все-таки попытались бежать в переулки, их встретили наши парни.

Позже Марций рапортовал мне, что эти фанатики словно взбесились, и он не имел другого выхода, кроме как атаковать их по правилам военного дела. Удар строя тяжелой кавалерии, который в открытом поле разметал бы скопление необученных и плохо вооруженных людей, в этих условиях раздавил центр толпы, а остальную часть вынудил к отчаянному сопротивлению. Не понимая, что людям просто некуда бежать, легионеры продолжали рубить их, пока площадь не оказалась усеяна мертвыми и покалеченными.

К этому моменту мы уже покинули театр боевых действий. Легионеры Сестия вернулись в полевой лагерь и приняли участие в спортивных состязаниях, что давало возможность объяснить обилие свежих синяков, порезов и ссадин. Я с обоими сопровождавшими меня телохранителями – сирийцем Фархадом и гэлом Отной – помчался в Кесарию, из которой якобы и не выезжал. Надо сказать, что нам троим тоже слегка досталось, так что когда мы явились домой, я отправил обоих на осмотр к лекарю. Сам же я, с изрядно распухшим ухом и большущей ссадиной на скуле, слегка прихрамывая, собирался сменить одежду и отмыться в бассейне, но столкнулся нос к носу с Юстиной. Через минуту я получил такую порцию отборной брани, какой не помню со времен, когда служил гастатом, еще при Октавиане. Все это я выслушал молча, покорно склонив голову, и через полчаса запас крепких словечек у моей вспыльчивой супруги иссяк. Последний раз обозвав меня «лысой ослиной задницей», она сказала «я тебя люблю, болван ты этакий» и собственноручно занялась моими мелкими царапинами. Впрочем, обнаружив, что они не представляют угрозы моему здоровью, Юстина перешла к другим действиям, для которых боги и предназначили ночь.

Потом, при свете дня, оказалось, что моя физиономия не очень-то соответствует официальному стандарту – но жена проявила остроумие и намазала меня белилами, по моде придворных бездельников, что отираются на Палатине. В таком виде, около полудня я принял депутацию от обеих храмовых партий. Их попытка повесить на легионеров Марция множество убитых и покалеченных, разбились о мое ледяное спокойствие. Я строго заявил, что центурион выполнил свои законные обязанности, прекратив массовую драку, разбой и поджоги, устроенные на рыночной площади разнузданной вооруженной чернью. Я наотрез отказался расследовать факт применения оружия лавочниками (сиречь описанными выше «рыбниками», «мясниками», «грузчиками» и «возчиками»), заявив, что они лишь защищали свое имущество, пользуясь обычными орудиями своего ремесла, что никак не может считаться преступлением. Рассказы о том, что лавочники, мол, вели себя в уличном бою чересчур умело, я резко прервал фразой: «Попробуйте написать Тиберию в очередном доносе, что злокозненный римский префект переоделся зеленщиком и повел армию воинственных лавочников против мирных паломников, которые законопослушно жгли торговые ряды и кротко атаковали римскую конницу».

Они ушли ни с чем и написали доносы легату Сирии Вителлию, и цезарю Тиберию. Вителлий, говорят, надменно поджал губу и сказал «надеюсь, всю эту падаль закопали раньше, чем она протухла». Тиберий, как я и предполагал, бросил свиток на пол со словами: «не новость, уже знаю», и через декаду прислал мне такое письмо:

«Цезарь Тиберий – прокуратору Иудеи Понтию Пилату.

Очень хорошо, что ты изыскал способ обеспечить необходимое благоустройство столицы провинции, не обременяя простых подданных сверх меры. Но я должен тебе указать, что такие вещи надо делать более мягко. Нам, римлянам, сложно понять варварские народы Азии, но впредь постарайся об этом думать, а сейчас надо как-то загладить допущенную офицерами «Фульмината» грубость. Ты меня обрадовал известием о том, что простые легионеры, даже находясь вдали от Рима, чтят традиции. Но правильнее было бы учесть местные суеверия и установить сигнумы не на фасаде храма, а в каком-нибудь другом приличествующем месте, дабы избежать дальнейших волнений. Не хватало еще вызвать настоящий бунт по такому поводу. Приказываю тебе исправить эту оплошность и переустановить сигнумы так, как я сказал. Но при этом возьми на заметку зачинщиков беспорядков, и постарайся предпринять все негласные предосторожности, чтобы пресечь в корне любые их заговоры против Рима.