Акведук Пилата - Страница 3

Тут надо знать, что со свиньей у местный азиатов связано какое-то поверье, настолько скверное, что они предпочтут скорее нырнуть в нужник, чем коснуться этого безобидного животного. Употребление свинины в пищу у них считается святотатством, а сравнить местного жителя со свиньей – это в сто раз хуже, чем назвать его кастратом и сыном ослицы.

- Ты… Ты… - лицо иудейского понтифика приобрело свекольный цвет, - ты ответишь за это, прокуратор!

- О, я не ослышался? Этот человек угрожал наместнику Рима? – я повернулся к стоявшим у дверей Марцию Германику и Игенсу Публию, - вы слышали?

- Так точно, префект! – хором ответили центурион и претор.

- Надеюсь, Каиафа, ты понимаешь, насколько неудачно выразился? Не желаешь ли принести извинения, или будем считать твои слова официальной позицией синедриона?

Тот покраснел еще сильнее и выдавил из себя:

- Извини, почтенный. Я испытываю трудности с латынью. Я хотел сказать, что ты ответил на мой вопрос, и я признаю, что это я, а не ты ошибся в толковании римского закона.

- В таком случае, недоразумение исчерпано. Хотел ли ты спросить у меня что-либо еще?

- Да, с твоего позволения. Этот Иешуа из Назарета объявил себя сыном бога.

- Вот как? Не иначе, как сыном Меркурия, который у эллинов зовется Гермесом, а в ваших краях - Тотмесом. Такое родство объясняло бы дар убеждения, имеющийся у этого юноши. Как известно, Гермес был отцом Автолика и прадедом Одиссея, прославившегося своим хитроумием во время троянской войны и после, на родной Итаке. Все это описано в «Илиаде» и «Одиссее» Гомера.

- Что я слышу, прокуратор! Ты в это веришь?

- Почему бы и нет? – я совершенно искренне пожал плечами, - Гомер заслуживает доверия, поскольку сам великий Аристотель рекомендовал его сочинения Александру, царю Македонии, который завоевал половину мира и сам был, возможно, сыном бога Аполлона, покровителя наук и искусств, вещающего через оракул, что в Дельфах.

- Я говорю об истинно сущем боге, - сказал Каиафа, - а не о богах, выдуманных вашим Гомером…

Здесь мне следовало возмутиться. Я с силой ударил обоими кулаками по столу.

- Ты в своем ли уме, что насмехаешься над богами Рима?! Может быть, ты также находишь забавной выдумкой легионы VI «Феррата» и X «Фретенсис»? Хочешь увидеть поближе их аквилы, чтобы сравнить с твоим истинно сущим богом? Клянусь Юпитером, я могу это устроить. И в Иерусалиме будет самая веселая пасха с того раза, когда халдеи сравняли с землей ваш предыдущий храм. Что скажешь, иудейский жрец?

- Прости, прокуратор! Снова моя латынь хромает. Я лишь хотел сказать, что этот галилеянин выдавал себя не за сына одного из богов, описанных Гомером, а за сына того бога, которому поклоняемся мы.

- Так следи за свой латынью, а то как бы и тебе не захромать. И какое, скажи, мне дело до похождений ваших здешних богов?

- По нашему закону, прокуратор, сказать такое – значит совершить святотатство. За это побивают камнями.

- Вот как? – я повернулся к Марцию и Игенсу - вы слышали? Этот жрец угрожает побить меня камнями за то, что я непочтительно высказался о его божке.

Каиафа всплеснул руками:

- Не тебя, не тебя! Ты не понял, прокуратор…

- Префект, разреши, я дам этой азиатской свинье в рыло, - перебил его Марций.

Чувства бравого центуриона были мне понятны, но… Я вздохнул.

- Не разрешаю. Наша задача - цивилизовать аборигенов. А оттого, что ты дашь ему в рыло, он не цивилизуется. Это понятно?

- Так точно, префект.

-… Поэтому, - заключил я, - просто выведи его вон.

«Клавдия Прокула Юстина приветствует Понтия Пилата.

Дорогой муж и друг мой, не прошло десяти дней, как ты уехал в этот мерзкий Иерусалим, а я уже безумно скучаю. Насколько лучше здесь, в Кесарии: прохлада, чистая вода, приличные люди. Впрочем, и тут не без досадных казусов. Вчера была на обеде у тетрарха Антипы. Он сам, и его супруга, достойная Иродиада, весьма удручены, а их маленький сын Агриппа и дочь, Саломея, тоже еще почти ребенок, были чуть ли не в слезах. Оказалось, ты отправил им ученого ритора, который сразу очаровал их своей обходительностью. А через день вдруг прислал за ним конвой, и его увезли на экзекуцию в Иерусалим…»

Вот это была плохая неожиданность. Плохая и загадочная. Не отрываясь от чтения, я приказал:

- Центуриона Марция сюда.

«… Офицер из местных был, к тому же, груб. Бедного ритора на глазах у детей связали и избили. Мне было стыдно за твоих подчиненных, ведь по ним судят о тебе и о Риме…»

Вошел Марций:

- Слушаю, мой префект.

- Экзекуция над разбойниками уже началась?

- Так точно. В полдень, как ты и приказал.

- Сколько разбойников?

- Так трое же, как и было…

- Было трое, центурион! – перебил я, - Было, пока я не отпустил этого Бар Аббу, как положено по императорскому эдикту об амнистиях. Значит должно остаться двое! Откуда третий?

- Не могу знать… Это в канцелярии…

- Отставить детский лепет! Возьми два десятка катафрактариев и рысью туда! Лишнего – снять и, если он еще живой, пусть им займется лекарь.

- Префект, а который из них лишний-то?

- Тот, которого я отправлял к тетрарху. Иешуа из Галилеи. Разберись на месте, как он там оказался, и кто его подвесил вопреки моему приказу.

- Понял. Разреши исполнять?

- Бегом! – рявкнул я.

Центурион исчез за дверью, только слышно было, как грохочут по мраморным ступеням его подкованные медными гвоздями калиги.

Я отпил из кубка вина, разбавленного родниковой водой, и вернулся к письму

«… Все из-за этого проклятого Иерусалима, где люди звереют от духоты и фанатизма. Твое присутствие там все равно ничего не решает. Скорее он сделает тебя безумным, чем ты исправишь его нравы. Приезжай лучше в Кесарию. Управлять провинцией можно и отсюда. А сейчас мне неспокойно за тебя. Я еще до рассвета дала это письмо лучшему наезднику из охраны, которую ты мне дал. Юноша поклялся, что полетит, как ветер и будет в Иерусалиме через час после полудня. Жду вестей. Люблю тебя. Твоя Юстина.»

Ого! Кто же этот парень, способный за полдня доскакать от Кесарии до Иерусалима?

- Вестового, что принес письмо – ко мне, - распорядился я.

Через несколько минут вошел молодой декурион.

- Ты звал меня, префект?

- А, вот оно что. Аскер Сармат. Конечно, кто же еще может лететь как ветер.

- Мой старший брат может, - совершенно серьезно ответил Аскер, - он служит в Мезии. Мой отец тоже мог, но сейчас ему уже пять десятков зим и он толстый.

- Что ж, Сармат. Вот тебе аурей в знак моей благодарности. До завтрашнего утра ты свободен. Непременно выпей за здоровье отца и брата.

- Хей! - воскликнул юноша, подбрасывая золотую монету на ладони, - командир щедр! Если будет нужен быстрый наездник – пускай командир всегда зовет Аскера!

Миг – и он исчез.

Гадес и вороны! Вот на таких простых ребятах и держится мир!