Аквариум. Геометрия хаоса - Страница 32

Это было счастливое время. Приятели проводили в дискуссиях сутки напролёт, обсуждая, как казалось многим, всякую ерунду. Например, что такое «мифология рок-артиста»? Или каким должно быть «идеальное интервью»? В мрачные осенние дни 1982 года, когда вся страна хоронила Брежнева, а заводы захлёбывались траурными гудками, эти эльфы сидели на крыше и беззаботно рассуждали о нюансах самоопределения. Как говаривал Чжан Чао — «пить вино при Луне подобает в компании приятных друзей».

«Поскольку мы с Бобом дружили, я у него часто оставался на ночь, — рассказывал мне Сергей “Капитан” Курёхин. — А с вечера мы поддавали, тусовались до утра, ходили в “Сайгон”, а потом работали… Он не знал нот, и я писал ему партитуры. Боб мне обычно наигрывал что-то на гитарке, а потом я в студии всё додумывал и реализовывал».

Вскоре наши герои дали любопытное интервью для самиздатовского журнала «Часы», которое я раскопал в Санкт-Петербурге. Вопросы культовым музыкантам задавали их друзья — литератор Аркадий Драгомощенко и его приятель-философ Влад Кушев. Получилось очень круто.

«Искусство — это аборт магии, — высекали суть Борис и Сергей. — Раньше ведь были только магические обряды… Ни искусства, ни культуры не существовало вообще».

Таким образом, эти космонавты подрывали сознание друзей псевдонаучными интервью, полными гротеска и самоиронии. Им нравилось создавать параллельную вселенную, насыщенную несуществующими фестивалями, неожиданными фактами и новой философией.

Но не одними светскими беседами жили наши герои. В компании с Капитаном «Аквариум» продолжил варварские набеги на столицу, делая их всё более радикальными. Особенно запомнился москвичам феерический концерт банды Гребенщикова в саду «Эрмитаж», в каком-то смысле ставший прообразом курёхинской «Поп-Механики».

Картина была действительно незабываемой. В один из летних дней на Ленинградском вокзале высадился усиленный рок-десант — традиционный «Аквариум» плюс Курёхин, джазовый саксофонист Чекасин и ещё несколько музыкантов.

«Перед выступлением в “Эрмитаже” мы обнаружили в полу сцены люк, и не использовать его было бы странно, — рассказывал Гребенщиков. — В середине одной из песен люк медленно открывался и из него вылезало несчётное количество саксофонистов. Вначале появлялся Чекасин с саксофоном, потом Курёхин, потом — Володя Болучевский, Саша Александров с фаготом и совсем юный Игорь Бутман. Всё это производило сильное впечатление».

Кульминацией концерта стало появление тощего субъекта с огромным шрамом на груди. Это был молодой поэт Пётр Мамонов, который жил неподалёку и по приглашению Саши Липницкого заглянул на огонёк. Он выскочил из темноты в полосатых тапочках и трениках и пустился в отчаянный пляс, напоминавший судороги бывалого эпилептика.

Через некоторое время выяснилось, что сейшен в «Эрмитаже» оказался последним выступлением для Саши Александрова, и вскоре он покинул группу. Фагот был частью яркого мифа, выстроенного Гребенщиковым в «Правдивой автобиографии», а позднее оказался заметной фигурой на концертах в Тбилиси, Москве, Гори и Клайпеде… Но, начав учиться, он переключился на джазовые проекты, резко отколовшись от «Аквариума».

«Фагот решил поступать в консерваторию и мгновенно исчез с нашего горизонта, — вспоминал позднее Гаккель. — Даже трудно себе представить, что иногда так бывает. Потом он и вовсе уехал в Москву».

В процессе написания книги я нашёл Фагота в Мюнхене, и мы проговорили несколько часов о сотрудничестве с «Аквариумом». Его монолог произвёл сильное впечатление, и в качестве примера приведу один из фрагментов.

«Главный принцип существования людей — это обмен энергией, — немного нервно философствовал Фагот. — А определяющим в этой энергии является знак — “плюс” или “минус”. От этого часто и возникают разные пограничные ситуации. Ты спрашивал меня про эволюцию группы? Ну какая может быть эволюция в замкнутом пространстве? Как лодку назовёшь, так она и поплывёт. Аквариум — ёмкость ограниченная, замкнутое пространство, с помещёнными туда персонажами разных видов и мастей. Нужно менять воду, чистить кубатуру, кормить и обеспечивать жизнь, изредка подбрасывая новых жителей взамен не выдержавших законов общежития. Кто-то — хищник и пытается всех съесть. А некоторые гуппи, объединившись, могут дать отпор хищнику, но в этом увлечённом порыве есть вероятность стать пираньями».

Судя по всему, уход Фагота был не безоблачным, но это, пожалуй, и всё, что мне удалось узнать. Поэтому закроем этот кейс и вернёмся к Гребенщикову с Курёхиным, которые следующий «праздник непослушания» устроили в здании Архитектурно-планировочного управления, расположенного неподалёку от станции метро «Маяковская».

«Летом 1982 года меня посылают в командировку в ГлавАПУ, согласовывать чертежи какой-то железной дороги, — рассказывал мне Саша Агеев. — Пока местные специалисты изучают мои документы, я неожиданно узнаю, что вечером здесь будет выступать “Аквариум”… Итак, на дворе июнь, вечер пятницы, все инженеры уже свалили на дачи, а я из чужого кабинета начинаю обзванивать друзей! Потом мне пришлось проводить всех через вахту, якобы — на уточнение чертежей. В итоге народу набился полный зал, а из сотрудников там остались только пожарник и я».

По воспоминаниям очевидцев, зрителям в тот вечер было не до скуки. На сцене бушевали босоногий Гребенщиков, неистовая цыганка Валя Пономарёва из театра «Ромэн», обаятельный алкоголик Болучевский и дорвавшийся до органолы Курёхин. Во время исполнения «Блюза простого человека» Сергей колотил железками по алюминиевой миске, а Гребенщиков журчащим тенором выплёвывал под этот грохот слова: «Мы все бежим в лабаз, продрав глаза едва / Кому-то мил портвейн, кому милей трава / Ты пьёшь свой маленький двойной / И говоришь слова…»

Окончательно перешедший на саксофон Болучевский вспоминал, что в такие моменты Капитан погружался в сильнейший транс. Он начинал лупить по крышке рояля, делая акцент не на мелодии, а на ритме. А после концерта Маэстро не мог понять, почему девять пальцев у него чёрно-фиолетовые, а десятый — сломан.

Во время антракта БГ предупредил музыкантов, что во втором отделении будет «джаггерствовать и ричардствовать». Курёхин с хитринкой на лице предложил повторить трюк Сида Вишеса, исполнившего синатровский хит My Way в фильме The Great Rock ’n’ Roll Swindle. В итоге роль «сакральной жертвы» досталась песне «Подмосковные вечера», из которой мгновенно был состряпан гаражный боевик. По тем временам это выглядело крайне дерзко — неудивительно, что организаторы давились валидолом, а пожарник с криком: «Я прекращаю это безобразие!» дёрнул рубильник, отключив ток. В полной тишине было слышно, как Дюша Романов орёт со сцены: «А я не знаю дальше слов, а я не знаю больше слов!!!»

«Запись этого концерта производили не мы, но я сразу переписал его на “Ревоксы” у Валерия Петровича Ушакова, — вспоминал Агеев. — Тут же началось распространение катушек по всей Москве. Затем мне позвонил Гребенщиков и сообщил, что концерт получился хороший и ему нужна качественная копия. Я оперативно подготовил плёнку, но честно сказал, что мы переписываем её под названием “Электрошок”. Борис не возражал и вскоре получил от нас эту запись, которая пошла по стране именно в таком виде».

Нужно заметить, что несколько эпох спустя идеологи «Отделения ВЫХОД» Коврига и Гапеев попытались издать «Электрошок» коллекционным тиражом. Так случилось, что под давлением крупного лейбла «Триарий», курировавшего выпуск пластинок «Аквариума», Борис активно высказался против этой просветительской акции и даже рассылал «факсы протеста» торговым организациям. Подробности не очень привлекательны, и никто не любит эту историю вспоминать. В итоге концерт в ГлавАПУ всё-таки вышел на компакт-диске, а противоречивые нюансы переговорного процесса навсегда канули в Лету.