Акула - Страница 11

Глядя на собеседника, Волгин думал, что рассчитывал на несколько другое впечатление от их встречи. Конечно, он не ожидал увидеть согнутого ударами судьбы недавнего арестанта, озабоченного только тем, чтобы его оставили в покое, но и такой энергии не предполагал.

После того, как закончилось утреннее совещание, Катышев сказал:

– Подобрали мы, Серега, для тебя напарника. Акулов его фамилия. Надеюсь, возражений не имеется?

Последней фразой начальник напоминал, что все прежние кандидатуры на работу в группу по раскрытию убийств опером были в категоричной форме отвергнуты. По штатному расписанию группа должна была состоять из трех человек, но Волгин уже который год работал один. Район был небольшой, убийств в нем случалось немного, так что справлялся, в необходимых случаях заручаясь помощью ребят из отделения, – считал, что лучше быть одному, чем с коллегой, которому не можешь доверять на сто процентов.

С Акуловым они друзьями не были и даже никогда прежде не пересекались по общим делам, хотя слышал о нем Сергей только хорошее. Конечно, после неожиданного ареста Андрея нашлись такие, кто с важным лицом утверждал, что давно его подозревали, но, в целом, отношение коллектива осталось благожелательным. Акулова считали грамотным опером, погоревшим из-за того, что полез в дела руководства. Считалось, что поступил он так не специально – если б хотел всерьез «накопать», то сумел бы подстраховаться, но сути дела это не меняло. В мотивах никто разбираться не стал – как только шаги Акулова стали заметны, были приняты радикальные превентивные меры, благо любого опера обвинить в превышении власти можно неоднократно. Фамилии тех, кто приложил руку к аресту, назывались вслух в курилках и на пьянках. В последнем случае обличительные речи перерастали в тосты с пожеланиями неприятностей, но дальше слов дело не шло. Во-первых, оперской коллектив перестал быть прежним монолитом, сплоченным общими интересами, опасностями и традициями. Во-вторых, Андрей всегда держался несколько обособленно, поддерживая с коллегами, которых уважал, ровные, дружеские, но не более того отношения, игнорируя тех, кого открыто презирал.

Когда неделю назад стало известно, что Андрея освободили, мнения разделились. Одни считали, что Акула – прозвище прилипло к Андрею давно, в самом начале милицейской службы, – вернется на работу и задаст своим врагам хорошую «ответку». Другие, которых было большинство, склонялись к мысли, что времена графа Монте-Кристо канули в Лету. Предполагалось, что Акулов не станет нападать на ветряные мельницы, отгуляет положенный длительный отпуск, дождется, пока уголовное дело в отношении него прекратят, и уволится к чертовой матери, предварительно вытребовав у МВД зарплату за время отсидки.

Достоверно было известно одно: решение суда вызвало приступ мигрени и у Сиволапова, и у некоторых других руководителей, повязанных с вороватым полковником общими делами.

– Нет, возражений у меня нет, – ответил Волгин, хотя внутренне и сомневался: ему казалось, что человек, только что освобожденный из тюрьмы, больше озабочен личными проблемами, чем повышением раскрываемости.

– Тогда иди, встречай. Он сейчас в отделе кадров ксиву получает, – Катышев многозначительно ухмыльнулся, и Сергеи вспомнил, что, по слухам, начальник УР «ставит на красное» – то есть на то, что Акулов устроит своим обидчикам легкую варфоломеевскую ночь.

. Андрей появился через час с небольшим. Энергично вошел в кабинет, поздоровался и, с одобрением оглядев обстановку, сказал:

– Будем, значит, воевать вместе. Если не возражаешь, я свой стол вот здесь поставлю. Только надо еще найти, где его можно украсть – у старшины, как всегда, ничего нет.

– Старшина как всегда жмотится, – возразил Волгин, но Акулов, присаживаясь на подоконник,покачал головой:

– Ничего подобного, я сам его каптерку облазил – действительно, пусто.

Волгин отметил, что Акулов мало изменился. Похудел, конечно, да и черты лица, и взгляд стали острее, жестче, – но все это можно заметить, только если знаешь, где он побывал, и разглядываешь предвзято. Среднего роста, худощавый, резкий в движениях – он выглядел моложе своих тридцати лет и напоминал боксера, не так давно оставившего ринг, пристроившегося, через друзей, в какой-то бизнес, но не привыкшего еще к спокойной жизни, неосознавшего, что теперь он зарабатывает продажей порошков и кошачьего корма, и много будет у него в жизни хорошего, но запах спортзала и радость побед остались уже в прошлом.

Об арестантском прошлом Акулова напоминали только нездоровый цвет лица и прическа – светло-русые жесткие волосы были острижены почти под «ноль».

– Я думал, ты возьмешь отпуск, – сказал Волгин.

– Я тоже так думал, совсем недавно. Но кое-что изменилось. Да и с делом моим надо разобраться – оно ведь еще не закрыто.

Из кармана новенькой джинсовой куртки Андрей вынул пачку «Беломора», продул папиросу и, прежде чем закурить, усмехнулся:

– Не обращай внимание, это не тюремный шик. Просто с деньгами небольшие проблемы. Мама с сестренкой содержат – а я к такому не привык.  Кинь зажигалку. Спасибо! И еще, давай сразу условимся: не надо мне делать никаких скидок, договорились? Больше всего ненавижу, когда меня жалеть начинают. Я сам пришел на работу, никто меня не заставлял, значит, станем пахать по-настоящему. Мне так проще будет втянуться… и человеком себя снова почувствовать. Катышев мне кое-что объяснил, но я всегда лучше воспринимаю визуально, чем на слух. Дай бумаги посмотреть…

Для того, чтобы изучить четыре ОПД, в том числе и заведенное позавчера «по Бондареву», Акулову понадобилось совсем немного времени. «Голубое дело» он пролистал с ухмылкой, сразу ухватив, что большинство документов к убийству не относятся:

– Перед проверкой извращался?

– Был грех…– Волгин старался не буравить коллегу пристальным взглядом, рассудив, что любое, хоть чуть-чуть назойливое внимание будет его сейчас раздражать, но не мог не отметить азарта, с которым Акулов приступил к работе. Сидя на подоконнике, покачивая ногой и дымя папиросой, он выглядел на удивление собранным и целеустремленным. Волгин даже слегка устыдился: с самого утра он кропал справку по результатам поиска свидетелей и не продвинулся дальше второго абзаца. Бумага казалась некачественной, стержень одноразовой ручки царапал и плевался попеременно, да и вообще, обстановка в залитом ярким солнечным светом, прокуренном кабинете не располагала к канцелярской работе.

– Тебе когда в отпуск? – внезапно спросил Акулов, отвлекаясь от чтения. Волгин вздрогнул:

– Я что, похож на выжатый лимон? В декабре. 

– Любишь холодную водку?

– Ненавижу потных женщин.

От последней фразы Акулов почему-то нахмурился и, ничего не ответив, склонил голову над ОПД.

Перевернув последнюю страницу, он вздохнул и произнес издевательским тоном, озвучивая прокурорскую рекомендацию:

– Да, Сергей Сергеич, надо срочно активизировать работу по делу! Вот, например, американские копы очень любят внедряться. Может, нам тоже этим заняться?

– Ты можешь говорить прозой?

– Да уж куда прозаичнее! Оденемся в тряпье, хлобыстнем «красной шапочки» и будем валяться в собственной блевотине, дожидаясь, пока нас отоварят. По-моему, очень перспективный вариант. Н-да… Стало быть, мадам Бондарева грешит на бандитов?

– У меня в РУБОПе есть знакомый, который занимается этой группировкой. У него какая-то гeниальная идея возникла, он позавчера звонил, грозился, что со дня на день появится информация.

– Сомневаюсь я что-то… Как ты смотришь на то, чтобы куда-нибудь прогуляться и перекусить?

Волгин согласился, хотя голода не испытывал. Попытку расплатиться за двоих Акулов пресек в зародыше, взял большую порцию пельменей и с легким вздохом убрал в карман рубашки два последних червонца.

С едой он расправился значительно быстрее Волгина, хотя пересказал при этом несколько тюремных баек и усиленно косился на студенток за столиком у входа. Промокнув губы салфеткой, сложил из нее кораблик, бросил на идеально чистую тарелку и, дождавшись, пока Волгин допьет компот, поднялся: