Академия "Алмазное сердце" (СИ) - Страница 2

Все знали, что там, в этом медальоне.

Мать наша умерла давно. В медальонах братья носили ее портреты — крохотные, искусно вырезанные из кости.

Дерек нарочно сорвал этот медальон.

Глядя брату прямо в глаза, он гнусно усмехался, перебирая в воздухе длинными пальцами, и все то, что было сорвано с одежды моего брата, все застежки, металлические пуговицы, крючки — все с треском и хрустом слипалось в бесформенный ком, ломалось и лопалось, вращаясь прямо перед побелевшим от испуга лицом брата.

И медальон тоже.

Дереку достаточно было шевельнуть одним пальцем, чтобы медальон с легким скрежетом смялся, сжался в бесформенный комочек и вместе с лопнувшей цепочкой намертво впаялся в ком бесполезных, искореженных вещей.

— Нет, нет!

Я не успела. Я ничего не успела поделать, да и не смога бы. Я еще не умела противостоять магическому пламени, клубок которого разгорелся на ладонях моего брата. И этот яростный смертельный огонь он недрогнувшей рукой швырнул в юного техномага…

Тот смог устоять. Он укрылся своим золотым плащом — недаром же он собирал его уже пару лет! — и не пострадал, лишь его красивые волосы были немного опалены, когда он опустил дрожащую руку и недобро глянул на нас. Глянул и улыбнулся. Словно добился своего. Словно нарочно затеял эту ссору и теперь торжествовал победу.

А я смотрела в его красивые голубые глаза и сердце мое трепетало от боли и смертельной раны, что Дерек мне нанес своей неживой властью над металлами. Он словно вонзил мне в грудь острие меча и теперь наблюдал, как я умираю, не отводя взгляда, прямо и смело.

Что же ты натворил, Дерек…

Дальше было расследование.

Братья стояли друг за друга горой, и оба твердили — "это сделал я!". Флетчер не указывал на обидчика; похоже, он и сам не знал, с кем из близнецов схлестнулся. Был учинен магический допрос, но и его братья вынесли… они были сильным, да…

Только то, что виновный не был установлен с точностью, самого сурового наказания удалось избежать. Братьям оставили их магический дар, не вырвали его из душ, из тел, несмотря на то, что один из них предпринял попытку убить человека магией. Но опечатывал их дар судья-техномаг — насмешка судьбы! Его черные обсидиановые пластины, словно позорное клеймо, украсили лоб каждого из братьев, маг постарался наложить заклятье высшего уровня, и снять его мог только техномаг. Но кто из них взялся бы помочь магорожденному?..

Да, это правда — братья остались жить. Они так же бродили в саду, солнце играло на их шелковых рыжих волосах, но это были уже не те же самые люди. Словно грустные тени в печальном царстве Аида бродили они по земле, и одного взгляда на них было достаточно, чтобы понять — для них все кончено. Все.

Можно оставить жить, но навсегда запретить летать. Это все равно что обрезать птице крылья. Ни одна академия не примет их с печатью наказания. Пройдет еще пять лет, и учиться станет совсем поздно, потому что дар иссохнет, как цветок без воды, потускнеет, пропадет сам. Братья проживут долгую, простую человеческую жизнь. Наверняка женятся, обзаведутся семьями, умрут в почтенном возрасте — но разве же это жизнь?!

Отец мой, медноволосый Король Горы, как в шутку мы его называли когда-то, как-то сразу состарился, словно умер. Поникли его широкие плечи, лоб прочертила глубокая морщина, залегшая меж сурово сдвинутых бровей. В его темных медных волосах вдруг появились две снежно-белых пряди, и ярко-синие глаза в оправе из бронзово-рыжих ресниц потускнели, словно погасли. Все чаще он бесцельно бродил по саду, погруженный в свои невеселые думы, и было заметно, что он не знает куда и зачем идет, и покоя ему нет.

Он ничего не сказал братьям, ни единого бранного слова. Он потух как-то сразу, в одну ночь. Еще вечером он был полон сил и энергичен, а поутру за завтраком я увидела абсолютно обессиленного, сломленного человека. Он почти ничего не съел; глядя в свою тарелку, он растерянно молчал, словно смысл произошедшего вдруг настиг его и отец, наконец, осмелился признать эту чудовищную мысль — сыновья его лишены дара. И это уничтожило его.

Горе осталось с ним, в его сердце, и подтачивало его здоровье и силы каждый день. И тем больнее было смотреть на него, угасающего вместе с лишенными силы братьями. На нашем высохшем семейном древе жива осталась только я — единственная тонкая веточка, но что я могла?.. Не принято было в наших кругах приличным барышням идти по пути, предназначенному мужчине.

Как многие девочки, рожденные с даром, я росла и готовилась к тому, что однажды меня отдадут в академию, где высокородных барышень учат тому, как правильно себя вести в обществе, готовить кремы для лица, чтобы дольше сохранить свою молодость и красоту. Научат заглядывать в будущее — недалеко, а так, чтобы предотвратить мелкие семейные неприятности типа разбитых коленок и подгоревших обедов. Научат варить снадобья на все случаи жизни, от легкой головной боли до серьезных ран, и подскажут, как при помощи дара управляться с хозяйством — вот и все. Меня, как и многих, готовили в жены и хозяйки, и, как и многие, я должна была просто продолжить магический род — если мне повезет и моя сила передастся моим детям.

Разумеется, я могла бы поступить и в другую академию, в любую, какую выбрала бы. Мне хватило бы и силы, и дара, чтобы передо мной раскрылись двери любой из них. Я могла бы строить карьеру — такую, о какой мечтали братья, такую, какую им пророчил отец, гордый их успехами. Но как я могла, как бы я могла делать себе карьеру, глядя на них, на братьев, лишенных этой возможности?! Как бы я могла смотреть им в глаза и видеть вечную муку?! Не раз я порывалась сказать отцу, что хочу порадовать его, что хочу продолжить его дело, показать всему миру нашу наследственную силу, но каждый раз умолкала, только лишь глянув в его глаза и увидев на самом дне их притаившуюся тоску и смертельную усталость.

И так было до Дня Распределения. Того дня, которого все маги ждут с нетерпением и благоговейным страхом. Академии следят за семьями, ректоры в курсе всех потенциально сильных студентов, и чем способнее ученик, тем больше пригласительных приходит в дом в тот час, когда наступает День Распределения для каждого юного мага.

В наш дом должен был прийти вал приглашений. Не в этом году, позже — но теперь я точно знала, что их не будет. Ни через два года, ни позже. А мне… с меня было достаточно и пары-тройки пригласительных в то место, где научат шить и варить суп.

…Это был день середины лета, день, когда я должна была выбрать себе путь, по которому пойду в жизни. Впереди были полтора месяца лета — звонкого, жаркого, самого прекрасного, сладкого и последнего беспечного лета в моей жизни. Детство кончалось им, оставались в прошлом звенящие над цветами пчелы и шумящие в ночи деревья под окнами, сказки и игры навсегда покидали меня. Свое совершеннолетие я отпраздновала вместе с Дереком, зимой. Тогда мы еще были дружны. Тогда…

Воспоминания накатили на меня, и я едва не заплакала.

Впереди была взрослая жизнь — это я поняла внезапно очень ясно и четко, увидев в руках отца яркие буклеты, присланные всевозможными академиями.

Отец, как-то устало переставляя ослабевшие ноги, опираясь на трость, осторожно, почти крадучись, вошел в мою комнату. Даже дверь не посмела скрипнуть — так осторожно он открыл ее и так аккуратно затворил за собой. Его печальные тусклые глаза смотрели на меня безо всякого выражения. Не было в них ни радости, ни гордости за меня. Его губы улыбались, но эта была неживая, ненастоящая улыбка. Он пришел не потому, что сгорал от нетерпения узнать, как я распоряжусь своей судьбой и своим даром, а потому, что так было нужно. Долг отца; и у меня сердце сжалось, когда я увидела, как дрожит его ослабевшая рука, осторожно кладущая яркие приглашения мне на стол.

В вежливых словах приглашений, в восторженных обещаниях, напечатанных на глянцевых ярких страницах, я увидела отражение своего будущего, и девиз наш — Долг, Честь, Верность, — всплыл в моей памяти.