Айза - Страница 15

– Искать работу.

– И какого же рода работу? – Она засмеялась – весело, но без издевки. – Будете ловить рыбу?

– Какая найдется, – сказала Аурелия. – Моих сыновей Господь силой не обделил, особенно Асдрубаля; они с детства привыкли трудиться – море очень сурово.

– Представляю себе, – прозвучало в ответ. – Я мало с ним знакома, но, думаю, оно должно быть суровым. Суровым и опасным. Что вы знаете о коровах? – Она бросила взгляд на Айзу. – Предполагаю, что уж коров-то, по крайней мере, ты видела… Или нет?

– Коров на Лансароте тоже нет, – простодушно ответила девушка. – Только козы.

– Боже праведный! Ушам своим не верю. – Селесте Базе покачала головой, словно это был самый невероятный разговор, какой ей когда-либо приходилось вести. – А как насчет земледелия? – не унималась она. – Разбираетесь в земледелии?

– Нет.

– Нет? – удивилась она.

– Лансароте имеет вулканическую почву, а там, где мы живем, сплошной камень. Камень и песок. Единственным деревом в Плайя-Бланка была мимоза во дворе сеньи Флориды. – Айза вспомнила свой остров, и ее голос потеплел: – В некоторые годы, когда шли дожди, мы поднимались до Уга посмотреть на траву; на севере растут пальмы и есть земля, которую можно возделывать. Но мы, рыбаки с юга, в этом ничего не понимаем. Мы разбираемся только в море и рыбе.

Селесте Баэс, казалось, размышляла о том, что только что услышала, а потом кивнула налево – на равнину, уходящую за горизонт.

– Видите это? – сказала она. – Здесь начинаются льянос, которые простираются до сельвы на юге и до границы с Колумбией. Здесь нет ничего, кроме лошадей, коров, пахотной земли, диких зверей, нескольких индейцев и угонщиков скота. Как же вы собираетесь зарабатывать на жизнь в таком месте?

– Что-нибудь да найдется.

– В любом другом месте вам было бы проще. Даже на Луне.

– Пережившим кораблекрушение не дано выбирать, к какому берегу прибьет их течением, – заметила Айза. – А мы сейчас как раз и есть пережившие кораблекрушение.

– Понятно.

Долгое время, может полчаса, они ехали в молчании по нескончаемому и однообразному шоссе, которое не предлагало взору никаких неровностей, кроме собственных рытвин да какой-нибудь промоины, да еще травы, которая мало-помалу завладевала растрескавшимся асфальтом. По прошествии этого времени Селесте Баэс кивнула в сторону группы деревьев и деревянного домишки на вершине холма.

– Хочешь взглянуть на лошадь вблизи? – спросила она и, не дожидаясь ответа, сбавила скорость и свернула на едва заметную тропинку, которая вела к небольшому леску и пастбищу.

Метис неопределенного возраста с погасшей сигарой в зубах, переплетавший тонкие полоски кожи, покинул гамак, натянутый между столбами под навесом его крохотного канея[17], и двинулся им навстречу, ни на секунду не прекращая работы.

– Добрый вечер! – поздоровался он. – Чем могу вам помочь?

Селесте, которая, ловко выпрыгнув из кабины, приблизилась к ограде, махнула рукой в сторону полудюжины животных, пасшихся неподалеку.

– Вы не возражаете, если мы взглянем на ваших жеребцов? – спросила она. – Сеньора никогда не видела лошадей.

Человечек повернулся и посмотрел на Айзу, которая вылезала из машины вслед за матерью, и погасший окурок сигары выпал у него из губ, когда рот раскрылся от изумления. Никто не мог бы сказать, то ли его поразило известие о том, что на свете существует человек, никогда не видавший лошадей, то ли на него произвело впечатление появление девушки.

В конце концов, отыскав в пыли свою сигару и вновь обретя дар речи, он широким жестом указал на калитку:

– Можете пройти и взглянуть на них с такого расстояния, с какого вам будет угодно. Они смирные, за исключением буланого, который держится особняком: эта сволочь кусает и лягает всякого, кто к нему приблизится.

Он открыл калитку, и вскоре стало ясно, что Селесте Баэс умеет обращаться с лошадьми, потому что они ели у нее с руки, а она целовала их в прекрасные морды.

– Иди сюда! – крикнула она Айзе. – Подойди поближе! Не бойся.

Айза поддалась на уговоры – ее мать и братья за ней наблюдали – и робко погладила животных, которые позволили ей почесать им лоб и провести рукой по спине.

– Ведь правда красавцы? – допытывалась Селесте.

– Очень красивые.

– И умные. На ранчо есть один такой, что каждое утро перемахивает через изгородь, сует морду в окно моей спальни и будит меня. – В улыбке женщины сквозила печаль. – Но он уже стар. С каждым днем ему все труднее перескакивать через ограду. Это-то и плохо в лошадях: ты не можешь к ним слишком привязываться, зная, что однажды их потеряешь.

Айза не ответила.

Она продолжала машинально гладить животное и при этом не отводила взгляда от буланого, который держался в стороне.

– А с тем что не так? – спросила она.

– Возможно, его не сумели усмирить. Или же у него с головой не все в порядке. Или у него просто-напросто дурные наклонности. Такое иногда случается!

Девушка ничего на это не сказала. Она как-то очень пристально продолжала смотреть на коня и вдруг, словно сама не осознавая, что делает, шагнула в его сторону.

Заметив это, метис заволновался.

– Не делайте этого! – взмолился он. – Я же вам сказал, что этот негодяй опасен.

Но Айза как будто его и не слышала: она продолжала стоять, не сводя взгляда с коня, который поднял голову и в свою очередь воззрился на нее.

В течение нескольких мгновений, показавшихся бесконечными, они так и стояли и смотрели в глаза друг другу, и никто из присутствующих не пошевелился и не проронил ни слова, словно все вдруг поняли, что происходит что-то необычное – что-то такое, чему они не в силах дать объяснение.

Затем, очень медленно и продолжая глядеть на Айзу, буланый двинулся с места, словно какая-то неодолимая сила влекла его к девушке, которая ждала его в полной уверенности, что не подвергается опасности.

Подойдя ближе, животное остановилось и покорно склонило голову, позволив себя приласкать.

На равнине стало так тихо, что казалось, звенит в ушах, и на несколько волшебных секунд время словно замерло, а женщина-девочка полностью подчинила себе волю животного.

Затем она повернулась и пошла назад, а конь следовал за ней по пятам, будто послушный пес или ягненок.

Человечек, сигара которого успела где-то безвозвратно исчезнуть, ошарашенно спросил:

– Черт возьми! Как она это делает?

Аурелия Пердомо, стоявшая рядом с ним, смиренно закрыла глаза и глубоко вздохнула.

– Она усмиряет зверей, – сказала она охрипшим голосом. – Она всегда это делает. С того самого дня, как родилась.

Селесте Баэс любила лошадей.

Она любила их намного сильнее, чем любого представителя человеческого рода, потому что со стороны животных встречала только любовь, тогда как о людях сохранила слишком мало приятных воспоминаний.

Ее мать умерла молодой, а отец наполнял дом временными любовницами, которые оттесняли ее на задний план – с каждым разом все ближе к конюшням, лошадям и долгим прогулкам верхом по бескрайней равнине. Поэтому не было ничего удивительного в том, что однажды жарким летним днем, когда ей еще не было и шестнадцати, один пеон[18], парень грубый, поставил ее на карачки на куче соломы и насел сверху, точь-в-точь как самый мощный из племенных ослов – Центурион, который в то утро проделал это при всем честном народе с самой молодой и хрупкой из кобылиц.

Тот душный вечер и еще сто за ним последовавших были, пожалуй, единственным стоящим воспоминанием Селесте о ее связи с противоположным полом, поскольку неграмотный и неотесанный Факундо Каморра обладал не только огромным членом, но еще и способностью к самоконтролю, благодаря которой мог больше часа беспрерывно всаживать член в тело женщины, рискнувшей встать к нему спиной; в итоге той приходилось кусать старый хлыст, чтобы стены не сотрясались от ее криков удовольствия.