Агата возвращается домой - Страница 1

Игра устроена вот как: Агата зажмуривает глаза, приседает и быстро прижимается лбом к батарее. Батарея горячая, Агата терпит, сколько может, но не слишком долго, а то иначе получается не игра, а испытание. Потом Агата быстро выпрямляется, встает на цыпочки и нагретым лбом изо всех сил прижимается к ледяному зимнему окну. От неожиданного ощущения у Агаты звенит в ушах, она не понимает, нравится ей эта игра или не нравится, но повторяет ее снова и снова, потому что ей очень скучно.

Родители Агаты уехали на весь день. Они хотят завести еще одного ребенка. Агата очень даже не против брата или сестры, она умная девочка, ей будет интересно, как ребенок растет, да и вообще ей очень нравятся маленькие. Но пока что у мамы с папой ничего не получается, и им приходится примерно раз в месяц ездить в больницу. В следующий раз, может, ехать и не придется, — врачи говорят, что все идет хорошо, мама вот-вот забеременеет. Но пока что Агата сидит дома и умирает со скуки. Ей восемь лет, она ответственная девочка, поэтому родители решили на этот раз не тащить ее с собой, а оставить дома одну. Агате это очень приятно, но прошло уже три часа, она несколько раз обошла всю квартиру, посмотрела в девятисотый раз «Пиратов Карибского моря», съела оставленные для нее мамой бутерброды. Странно: если бы дома были родители, Агата бы нашла себе тысячу занятий, — и уж, конечно, родители бы к этим занятиям не имели никакого отношения. Но сейчас Агате просто тоскливо, ничего не хочется, и от скуки она играет с батареей и окном.

Дом Агаты стоит совсем близко к лесу, на самом краю маленького города, сплошь состоящего из аккуратных белых домиков с ухоженными палисадниками. Сейчас зима, снег, все палисадники уже украшены рождественскими гирляндами, электрическими оленями, медленно поворачивающими голову, когда ты проходишь мимо, и ненастоящими Санта-Клаусами. Сейчас Агата ничего этого не видит — они играет в кухне, за окном кухни — не палисадники, а лес, быстро становящийся серо-синим, хотя на часах всего три. Летом Агате спокойно разрешают ходить гулять в лес хоть до самого вечера, но зимой — другое дело, в лесу нет пикников, а если заблудишься, то можно замерзнуть насмерть. Зимой Агате запрещено даже заходить в лес без папы. Папа по воскресеньям водит Агату кататься на санках с небольшой горки, но даже тогда они уходят в лес совсем недалеко и возвращаются домой очень быстро. Вдруг Агате страшно хочется пойти погулять. У нее есть свой ключ, и вообще-то ей совсем не запрещено выходить из дому, — можно пойти, например, в гости к Лоре или Мелиссе или даже уговорить папу Лоры взять их кататься на санках. Но Агате совершенно не хочется ни Лоры, ни Мелиссы, — от странной, приятной тоски и скуки ей даже разговаривать не хочется. Агата обещает себе, что выйдет всего на две минуты и зайдет в лес всего на сто шагов, а потом повернется и немедленно вернется назад по собственным следам, и окажется дома еще до того, как окончательно стемнеет, и вообще не сделает ничего плохого.

На улице оказывается гораздо темнее, чем казалось Агате, но зато совсем не так холодно. Снег здесь, позади дома, лежит совсем гладкий, как бумага, Агата вытаптывает на нем сначала кружочек, потом — ёлочку: пятка к пятке, пятка к пятке. Чтобы не испортить елочку, она отпрыгивает от нее подальше и бежит к первому дереву. Здесь начинается лес. Агата смотрит на небо и даже открывает рот от восторга: небо невозможно синее, того волшебного цвета, которым нарисованы тонкие завитушки на вечерних чайных чашках. Задрав голову, Агата семенит несколько шагов, натыкается на ствол, потирает нос и начинает считать шаги. Ей немного страшно, немного стыдно и очень весело.

Ноги Агаты в больших теплых сапожках оставляют в следу глубокие ямки с ровными стенками, — если, конечно, ставить ногу очень аккуратно. Агата представляет себе, как потом пойдет назад, ступая точь-в-точь в те же ямки. Пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один… Агата в очередной раз опускает ногу в снег, но носок сапога попадает под какой-то корень или под вмерзшую в землю палку. Агата взмахивает руками, боком падает в снег, хочет подняться, но вдруг начинает скользить вниз и в сторону, — неглубокую расселину, которую она привыкла обходить, засыпало снегом, Агата совсем про нее забыла. Агата едет сначала на попе, пытаясь схватиться за снег руками в заледеневших варежках, потом ее разворачивает на бок, а конец пути она проделывает вверх тормашками. Несколько секунд Агата лежит на дне расселины, очень напуганная, но, кажется, у нее ничего не болит, только снег набился всюду, — в рот, в уши, в сапоги, за воротник. Агата поднимается на ноги и, чертыхаясь, пытается выковырять пальцами снег из-за воротника. Вдруг прямо у нее из-под ног раздается какой-то жалобный, сдавленный взвизг. В ужасе Агата отпрыгивает в сторону, визг переходит в вой, Агата кричит и прижимается к дереву, а перед ней, дрожа и скорчившись в клубочек, сидит кто-то, — да, кто-то, весь в снегу, со свалявшейся шерстью, — и жалобно скулит. Агата, боясь шелохнуться, пытается понять, кто же это такой. Неизвестно кто бросается в сторону, потом в другую, но не может убежать, и Агата понимает, что стоит правой ногой на кончике его хвоста.

Агата чуть было не поднимает ногу, чтобы освободить неизвестно кого, но вдруг спохватывается. Кажется, неизвестно кто совсем не страшный и напуган еще больше Агаты. Он сидит, зажмурившись, и мелко дрожит. Под заснеженной шапкой свалявшейся шерсти Агате удается разглядеть поблескивающие в сумерках рожки, крошечные копытца, робко прижатые к груди. Агата быстро протягивает руку и хватает бесенка за загривок. Тот жалобно ойкает и зажмуривается еще крепче.

— Ты бес? — спрашивает Агата.

— Пусти-пусти-пусти! — жалобно скулит бесенок, но Агата только хватает его еще крепче. Он небольшой, совсем не тяжелый и даже не собирается сопротивляться. Агата зажимает бесенка под мышкой, как зажала бы маленького братца или сестрицу, и волочет его домой.

Дома Агата, все еще не верящая, что поймала в лесу самого настоящего беса, для начала крепко-накрепко привязывает его к детскому стульчику. В тепле бес перестает дрожать и только хлюпает носом. Он очень грязный, и от него очень сильно пахнет, — так пахнет от Мелиссиной собаки, Трикси, если той доведется вываляться в луже. От этого мокрого собачьего запаха Агате чуть не становится дурно.

— Пусти, — жалобно говорит бесенок.

— Щас, — говорит Агата и оценивающе смотрит на своего пленника: она твердо решила вымыть его под душем, но не понимает, как бы это проделать, чтобы бес не убежал. Она знала о людях, которым удалось увидеть в лесу беса, — из сказок и из кино, — но поймать беса, пусть и совсем мелкого, живьем? У Агаты дух захватывает от происходящего.

— Я папе пожалуюсь, — неуверенно говорит бес. На вид ему лет шесть, Агате даже неловко держать такого маленького привязанным к стулу. Внезапно Агату осеняет: да ведь он и не может никуда убежать!

— Да ведь ты и не можешь никуда убежать! — восхищенно говорит Агата.

Бес даже не пытается спорить, только никнет грязной головой и хлюпает носом. Правила есть правила: если человек своими руками поймал беса, то бес обязан служить такому человеку, пока человек сам его не отпустит. И Агата, и бесенок отлично это знают.

Агата отвязывает бесенка от стула и, тыча ему в спину пальцем, гонит в ванную. Оба они оставляют на полу серые мокрые следы, Агата — большие, бес — совсем маленькие. Кроме того, с беса капает тающий грязный снег. Агата представляет себе, что скажет мама, но с другой стороны, бес — это бес. Поймать беса — это чего-нибудь да стоит.

По мере того, как Агата работает душем и мочалкой, бесенок немного успокаивается. Он уже не ноет и не хлюпает носом, а только фыркает и отплевывается от шампуня. В чистом виде, с мокрой мягкой шерстью он оказывается еще меньше, чем прежде. Рожки у него белые и блестят, маленькими передними копытцами бесенок неловко придерживает обмотанное вокруг тела банное полотенце. Агата скептически осматривает ванну, — сток забился песком, жухлыми листьями, мятыми птичьими перьями и еще бог знает чем. Агата выковыривает некоторое количество мусора, остальное папе придется прочищать самому. «Но с другой стороны», — думает Агата, — «бес — это бес».