Афанасий - Страница 1

Производственный роман

Задымили трубы наконец-то построенного завода, рабочие стали обживать цеха, а руководящая прослойка расселась по кабинетам.

Директорской же “Волге” места в гараже не отвели, да и не пристало ей отдыхать и лечиться в захудалом семействе “Жигулей” и

“Москвичей”, вот и соорудили для нее утепленную палату, куда вход заказан всем, кроме двух посменно крутивших баранку шоферов. Однажды ночью в палате этой напором воды разорвало трубу, дежурный слесарь беду проспал, утром открыли привилегированный директорский гараж – и бушующий поток вынес на заводской двор двести с чем-то пустых бутылок, хрусталя. Строжайшему учету, естественно, подверглась вся так и просящаяся на сдачу стеклотара, каждая емкостью по 0,7 литра.

246 (двести сорок шесть) бутылок насчитала жадная до алкогольных утех заводская братия, мысленно умножив улов на 17 (семнадцать) копеек, но при ближайшем рассмотрении оказалось: бутылки-то – из-под бренди, приемные пункты брезгуют заниматься ими, стеклотара-то иноземная, сдаче и приему не подлежащая. Разочарованные работяги побросали бесполезную уродскую тару в контейнер для мусора и разошлись.

Но над заводской территорией в десять гектаров, над высоченными цехами и прижатыми к земле строениями повис терзающий воображение вопрос: а кто же все-таки пил втихую бренди и где пил: в гараже – или..? Ответ напрашивался сам собой – да директор же глушил, кто же еще, как не он сам!

Все будто прозрели, увидев то, на что ранее глаза не смотрели: графин на столе самого просторного кабинета всегда наполнен темно-бурой жидкостью, китайским грибом вроде бы, которым директор изгонял какие-то хвори, постоянно отхлебывая живительный напиток. А временами спотыкающаяся речь властного хозяина завода принималась

(уразумели наконец-то!) за благородное негодование от проказ подчиненных. Взбухший же от красных прожилок нос – явление нередкое и привычное, и если б не 246 бутылок, разбросанных по территории, беспробудное пьянство сошло бы с рук и продолжалось бы долгие годы, вплоть до назначения алкаша заместителем, как предполагалось, министра.

Главк, однако, зашевелился, прислал врачей, поставленный диагноз уже никого не удивил, еще до него догадались: запойное пьянство директора – это и есть его нормальное состояние духа и тела.

Впрочем, заключение эскулапов (“невроз”) звучало необидно, не бросало тени на славное предприятие, лидирующее в отрасли. Больного поместили в клинику, на его место прочили главного инженера, но тот заупрямился, верно угадав грядущую кадровую революцию, то есть череду бестолковых перемещений, лишения должностей, отстранений от них и прочих перемен; главный немедленно смотался, найдя местечко потеплее. Потом сгинул и главный технолог, наотрез отказавшись даже приходить за расчетом, деньги и трудовую получала по доверенности жена его. Вслед за ним мелкой трусцой побежал главный механик, на ходу бросив: меня, мол, чегой-то не тянет сидеть в одной камере с бывшим главным инженером. Затем испарился инженер по технике безопасности: сегодня был в 12-м цехе, кого-то распекал, а назавтра и след его простыл; искали несколько дней, в канализационные люки не заглядывали, поскольку дозвонились все-таки до беглеца, он пребывал дома и нагло заявлял, что высокая температура не позволяет ему исполнять обязанности ни завтра, ни послезавтра, ни в следующем месяце. ППО, планово-производственный отдел, понес значительные потери, но боеспособности не утратил, приняв в свои ряды молодняк из института, несмело вошедший в кабинеты на пятом этаже. Заводские диспетчерши “хиляли” за бухгалтеров этого ППО, почти все они разбежались, почему-то напуганные, лишь бесстрашная Люська не желала оставлять насиженного места и на соболезнующие расспросы подруг отвечала со смешком: “Не уйду, пока весь завод не пропьют!” Прогноз, похоже, начал было сбываться: на запасных станционных путях далекой

Одессы обнаружился вдруг вагон с продукцией не единожды восславленного московского предприятия; следствие, правда, уперлось в тупик после звонка из министерства.

Тверже всех, пожалуй, и неприступнее держался отдел главного энергетика, никого не отдавая судьбе под нож. Да и боязно подступаться: без разрешения главного энергетика ничто на заводе не могло происходить или случаться, поскольку любой механизм требовал подводки и питания, даже маломощные по виду станки поражали прожорливостью, а энергии, электричества и пара, в каком количестве их ни подавай, всегда оказывалось мало. Чуть ниже главного энергетика – начальник подстанции, в его ведении – центральный распределительный пост (ЦРП); дежурившие там электрики, включая и выключая что надо, вполне справлялись сами, без пригляда, и начальником подстанции никого поэтому не брали, благо никто не упразднял сменных энергетиков, а те как на подбор – грамотные и хваткие.

Главный энергетик не торопился поэтому покидать свой кабинет; не предполагался его уход ни сейчас, в эпоху больших перемен, ни в будущем, ибо владыка воды, пара и электричества славился таким отточенным коварством, подлость наимерзейшую излучая, что изгнание его с завода или добровольное оставление им высокого поста означало бы исчезновение Мирового Зла или растопление льдов на полюсах планеты, что, конечно, привело бы к тягчайшим последствиям. Все электрики завода испытали на себе издевательские придирки главного энергетика, на которого не пожалуешься, который любого изжует и выплюнет, – настолько умен и хитер был человек этот, так ловок, что все его мерзопакости никак не тянули на статьи Уголовного кодекса, норовя даже втиснуться в пункты всеобъемлющего кодекса строителя коммунизма. В кабинете его (на том же пятом этаже административного корпуса) – три громадных аквариума с рыбками, и, вызывая к себе мастеров или сменных энергетиков, начальник ласково журил подчиненных, подсыпая хвостатым и глазастым уродинам какие-то крошки, сюсюкая, причмокивая и поглядывая при этом высокогуманном занятии в бумажку с рецептурой корма. Как только отяжелевшие от сытости пресноводные укладывались на дно аквариумов, чтоб почить в счастливом сне, главный энергетик отмеривал наказание виновным, а грехи висели на каждом подчиненном, и соразмерно тяжести их пьяницы и злостные прогульщики кабинет покидали без премий за текущий месяц, а то и с выговором по заводу, что влекло за собой еще большие лишения. Или останавливал в цехе неугодного ему электрика, пытливо расспрашивал о материальном положении семьи и если урезал премию малоимущему или многодетному, то приговаривал: не падайте духом, дорогой товарищ, несчастья только укрепляют семью (для электриков с достатком находились не менее ободряющие призывы). Раз в две недели он устраивал по утрам спектакль, к себе в кабинет не поднимался и не ждал там сменного энергетика с докладом о происшествиях за вечер и ночь; он степенно приближался, миновав проходную, к дверям подстанции. “Посторонним вход воспрещен!” – такая надпись преграждала дорогу всем любопытным, но не главному же энергетику.

Входил, соблюдая им же введенный ритуал: громко захлопывал дверь за собой, начинал истово вытирать ноги о резиновый коврик, будто он на пороге храма, где величественно и гулко, куда входить следует с чистыми помыслами, умиротворенно, поникнув головой…

А ведь и впрямь: подстанция подавляла своими размерами. Потолок – чуть ниже облаков, слева от входа – щиты с рубильниками, далеко вдали – два “тысячника”, два трансформатора, понижающих напряжение с десяти киловольт до шести (на высоковольтные станки), стандартное производственное (380 вольт) подавалось от них же; справа тремя рядами выстроились ячейки КРУ, комплектно-распределительные устройства, числом за сотню, все пронумерованы, цифры на дверцах выведены белой краской. Человеческий организм живет сердцем, которое равномерными толчками наполняет кровью артерии, – так и завод работает потому лишь, что ЦРП подавал электричество на станки: стоит распахнуть дверцу ячейки, взяться за рукоятку масляного выключателя, рывком вогнать ножи в губки кабеля, питающего высоковольтный двигатель, который далеко, за стенами, в цехе, – и немедленно шесть тысяч вольт окутают статор, а тот закрутит ротор, а на валу его – многотонная махина какого-либо агрегата; в этом рывке всегда сладостное чувство преодоления таинственного и хитроумного запрета, когда ищущие потягивания рукоятки находят все же зацеп – и резкое движение вверх пробуждает дремлющую энергию, масло вбирает в себя неминуемые искрения… Две стометровые дорожки между рядами ячеек покрыты рифленой резиной, в глазах рябит от предостерегающих плакатов, на видных местах – резиновые перчатки, способные выдержать шесть киловольт, еще большей стойкости резиновые сапоги и измерительные штанги для проверки высокого напряжения, – все чисто, ни соринки, ни пылинки. У дальней стены за низким ограждением шумят три генератора постоянного тока…