Адвокат мог не знать - Страница 15

Подавив рыдание, Вивиан бросилась к ней и обхватила Колли обеими руками.

Колли сварила кофе – главным образом для того, чтобы дать родителям время успокоиться. Они были ее родителями. Ничего не изменилось. Гнев и ощущение предательства постепенно угасало. Да и как можно было сердиться, глядя на печаль отца и убитое, залитое слезами лицо матери?

Но и подавив чувство обиды, она не могла остановиться на полпути – ей надо было получить ответы на свои вопросы.

Как бы сильно она ни любила родителей, она должна была знать правду.

Колли отнесла поднос с кофе в гостиную и увидела, что родители сидят рядышком на диване, взявшись за руки.

– Не знаю, сможешь ли ты когда-нибудь простить меня, – начала Вивиан.

– Мне кажется, ты не понимаешь. – Колли разлила кофе по чашкам. Это позволило ей чем-то занять глаза и руки. – Я должна знать факты. Я не могу составить себе полную картину, пока не соберу все кусочки и не сложу вместе. Мы – семья. Что бы ни случилось, это никогда не изменится. Но я должна знать правду.

– Ты всегда была сильна в логике, – заметил Эллиот. – Мы причинили тебе боль.

– Давайте сейчас не будем об этом. – Вместо того, чтобы взять себе стул, Колли опустилась на пол и уселась по-турецки по другую сторону от кофейного столика. – Прежде всего я должна понять… насчет удочерения. Почему вы это скрыли? Вам казалось, что признание может разрушить нашу семью?

– Семья – это чудо, каким бы образом она ни создавалась, – ответил Эллиот. – Ты стала нашим чудом.

– Но вы это скрыли.

– Это моя вина, – Вивиан смахнула слезы. – Во всем я виновата.

– Никто не виноват, – отрезала Колли. – Просто мне нужны объяснения.

– Мы хотели ребенка. – Пальцы Вивиан сжали руку Эллиота. – Мы очень хотели ребенка. Когда у меня случился первый выкидыш, это было ужасно. Даже передать тебе не могу, что я пережила. Какое это горе, какой ужас. Я чувствовала себя… никчемной. Мой врач сказал, что мы можем попытаться еще раз, но предупредил, что возможно… что мне не удастся доносить ребенка до срока. Он предупредил, что за будущей беременностью надо будет постоянно наблюдать. Мы так и поступили, но у меня опять случился выкидыш. Я была… в отчаянии.

Колли протянула матери чашку кофе.

– Я понимаю.

– Мне пришлось принимать лекарства, чтобы выйти из депрессии. – Вивиан выдавила из себя улыбку сквозь слезы. – Эллиот отлучил меня от таблеток. Он постоянно меня чем-то занимал. Мы ходили в театр, посещали аукционы антиквариата. Проводили выходные за городом, когда Эллиоту удавалось вырваться. – Она прижала их сплетенные руки к своей щеке. – Он вытащил меня из ямы.

– Она считала, что это случилось по ее вине. Что она сделала что-то такое, вызвавшее выкидыш.

– В колледже я курила марихуану.

Колли с удивлением почувствовала, как в горле поднимается смех.

– Ох, мамочка, ты у нас, оказывается, крутая женщина.

– Я действительно много курила. – Вивиан улыбнулась сквозь слезы. – А как-то раз я даже попробовала ЛСД, и дважды у меня были случайные связи на одну ночь.

– Ну что ж, теперь все ясно. Моя мать – шлюха. Травки покурить не найдется?

– Нет! Конечно, нет.

– Значит, побалдеть не придется. Ну ничего, переживем. – Колли оперлась на стол и похлопала мать по колену. – Значит, в колледже ты курила и гуляла направо и налево. Суду все ясно.

– Ты хочешь, чтобы мне стало легче. – Вивиан всхлипнула и положила голову на плечо мужу. – Я решила попытаться еще раз. Эллиот уговаривал меня еще немного подождать, но я была полна решимости. Я никого не хотела слушать. Можно, наверное, сказать, что я была одержима. Мы даже поссорились.

– Я был встревожен состоянием твоей матери. Как физическим, так и психическим.

– Он предложил усыновление, принес мне материалы, но я слышать ничего не хотела. Я смотрела на беременных женщин, на матерей с младенцами и думала: это мое право, моя миссия в жизни. Мои подруги рожали детей. Почему им можно, а мне нельзя? Они меня жалели, и от этого мне становилось только хуже.

– Я не мог видеть ее такой несчастной. Такой потерянной. Это было невыносимо.

– Я снова забеременела. Я была так счастлива! Меня тошнило – как и в первые два раза. Меня страшно тошнило, у меня наступало обезвоживание. Но я была осторожна. Когда врачи велели мне лежать в постели, я легла в постель. На этот раз мне удалось преодолеть первые три месяца. Казалось, все было хорошо. Я почувствовала, как шевелится ребенок. Помнишь, Эллиот?

– Да, я помню.

– Я накупила одежды для будущих мам. Мы начали оборудовать детскую. Я прочла гору книг о беременности, о рождении и воспитании детей. У меня были проблемы с давлением. К седьмому месяцу они стали настолько серьезными, что мне пришлось на краткий срок лечь в больницу. Но потом все наладилось, и вдруг…

– Мы отправились на осмотр, – продолжил за жену Эллиот. – Сердцебиение плода не прослушивалось. Анализы показали, что ребенок погиб.

– Я им не поверила. Не хотела верить, хотя перестала чувствовать, как толкается ребенок. Я продолжала готовиться, читать книжки. Я не позволяла Эллиоту заговаривать об этом. Стоило ему открыть рот, как я становилась буквально невменяемой. Я заставила его держать это в секрете от всех наших знакомых.

– Пришлось вызвать искусственные роды, – вставил Эллиот.

– Это была девочка, – тихо продолжала Вивиан. – Мертворожденная. Такая прелестная, такая крошечная. Я держала ее и внушала себе, что она просто спит. Я знала, что это неправда, но, когда ее забрали, я буквально развалилась на части. Мне пришлось принимать таблетки, чтобы это пережить. Я… О боже, я стащила у твоего отца рецепты и получила по ним «Аливан» и «Секонал». Я целыми днями двигалась как в тумане, а по ночам лежала трупом. Я набиралась смелости, чтобы выпить все разом и просто уйти.

– Мама…

– Она была в глубокой депрессии. Мертворожденный ребенок, удаление матки… Потеря не только еще одного ребенка, но и надежды когда-либо иметь детей.

«Ей было двадцать шесть лет, – прикинула Колли. – Слишком мало для такой страшной утраты».

– Мне очень жаль, мама.

– Друзья присылали мне цветы, – вновь заговорила Вивиан. – Мне это было ненавистно. Я закрывалась в детской, разворачивала и снова складывала одеяльца, пеленки, детскую одежду. Мы назвали ее Элис. Я не хотела ходить на кладбище, не позволяла Эллиоту забрать колыбельку. Пока я не побывала на могиле, пока могла перебирать ее вещички, она была со мной.

– Мне стало по-настоящему страшно, – признался Эллиот. – Когда до меня дошло, что она принимает наркотики сверх предписания, я пришел в ужас. Я не мог до нее достучаться. Конечно, я мог отнять у нее лекарства, но это не решило бы проблемы. Я поговорил с ее акушером. Он предложил усыновление.

– Я слышать ни о чем не хотела, – снова вставила Вивиан, – но Эллиот заставил меня прислушаться. Он все изложил в строгих медицинских терминах. Можно сказать, это была шоковая терапия. Беременности больше не будет. Мы можем продолжать жить вдвоем. Он меня любит, мы можем прожить хорошую жизнь. Если мы хотим ребенка, надо изучить альтернативные возможности. Мы молоды, напомнил он мне. Состоятельны. Мы разумные, ответственные люди, мы можем обеспечить прочную и любящую семью какому-нибудь малышу. Что мне нужно – забеременеть или иметь ребенка? Если я хочу ребенка, у нас будет ребенок. Я хотела ребенка.

– Мы обратились в агентство… в несколько агентств, – продолжил рассказ Эллиот. – У них были листы ожидания. Но ожидание только ухудшало состояние Вивиан.

– Это стало для меня новым наваждением, – со вздохом призналась Вивиан. – Я перекрасила детскую. Отдала колыбельку и купила другую. Раздала все приданое, купленное для Элис, чтобы у нового ребеночка, когда он появится, было свое. Я воображала себя беременной. Где-то на свете уже жил мой ребенок. Нам просто нужно было найти друг друга. И каждый день ожидания оборачивался для меня новой потерей.