Адвокат мертвых (СИ) - Страница 5
Двери медленно закрылись, но трамвай никуда не тронулся. Контроллер ушёл на своё сидение к пустой кабинке водителя.
— Почему мы не едем? — спросил мужчина, взяв себя в руки. — И кстати, где водитель?
— Водителя здесь не бывает. А мы ждём ещё двоих, — отозвалась Аня негромко. Она также выглядела не лучшим образом, губы девушки чуть-чуть посинели. И в аварийном свете трамвайных ламп её лицо приобрело землисто-серый оттенок.
Ждать в тревожной тишине непонятно кого, непонятно чего было слишком сложно. И чтобы разогнать эту гнетущую обстановку, Кирилл спросил:
— Что это за трамвай?
Взгляд Ани обратился на мужчину. Она не стала спрашивать, действительно ли он хочет знать ответ, она начала отвечать. Вначале медленно, заставляя себя говорить, а потом все быстрее и быстрее. Живее, если можно так выразиться в отношении мёртвого человека…
— Перевозчик, трамвай мёртвых. Он собирает души в нашем городе и везёт их туда, где их ждут. На конечную станцию. В других городах ездят поезда, электрички, есть особые вагоны в метро. Есть такси. А у нас вот — трамвай. Здесь же обычно ездит Адвокат. Он встречает не все души, только некоторые. Мы… души не знают, как он оказывается в нужное время в нужном месте. Просто когда ты входишь сюда, он сидит слева от контроллера и рисует на окне. Когда умерла я, они играли в крестики-нолики.
Двери снова раскрылись, по приступкам ударила клюка.
— Если это, — Кирилл резко отвёл взгляд от двери, в которую входила безобразная старуха со свёртком на руках. — Если это трамвай мёртвых, мы что, тоже едем… Туда?
— Нет.
Подождав ещё и поняв, что Аня больше ничего не добавит, Кирилл сформулировал вопрос по-другому:
— Зачем на этот трамвай сели мы?
— Мы выйдем у Омута памяти, — пробормотала девушка.
— Что это? — продолжил допытываться мужчина.
Аня промолчала, даже голову, кажется, в плечи вжала. Рядом застучали каблуки старых сношенных ботинок.
Двери трамвая закрылись со скрипом и потусторонним лязгом. А затем, качнувшись раз-второй, и даже, кажется, подпрыгнув, он поехал вперёд. А ответ на свой вопрос Кирилл неожиданно получил от старухи. Сев на соседнее сидение и положив рядом свой свёрток, она воззрилась сквозь полукружья черепаховых очков на Кирилла.
— Чай живым духом пахнет.
Мужчина вздрогнул. Сквозь толстые-толстые линзы, глаза старухи смотрели мёртво и равнодушно. Так люди смотрят на дорогу под ногами. На траву. На дерево — на то, что не представляет для их циничного взгляда никакого интереса. Так сейчас старуха смотрела на самого Кирилла.
— Дивлюсь я с вас живых. Все лезете и лезете на территорию мёртвых. Не боишься не вернуться отсюда, милок?
— Боюсь, — не задумываясь ответил мужчина. Врать этой даме он не стал бы, даже если от этого зависела бы его жизнь.
Старуха, уже успевшая привыкнуть к другим ответам, даже очки приспустила на кончик крючковатого носа.
— Что ты милок, говоришь? — переспросила она с ноткой удивления в голосе.
— Боюсь, — уже твёрже повторил Кирилл, встретив страшный взгляд.
Старуха даже языком прицокнула.
— Вот как. Боишься, значит. Ну, раз ты такой честный, что врать не стал, потешил старушку, да уважил, то и я тебя уважу. Что ты там спрашивал у этого воробушка у стенки сжавшегося? Что за омут памяти, да? Я тебе расскажу. Аль ты другое чего знать хочешь? Спрашивай, не стесняйся. Ехать долго, чего не потешить себя в долгой дороге интересным рассказом, да беседой с умным человеком. Вот скажи, мил человек, ты умный?
— Был бы умным, в эту историю не ввязался бы.
— Какой ответ! — восхитилась старуха. — Милок, да ты ещё и думать оказывается можешь. Удивил, удивил… Обычно те, кто оказываются в этом трамвае, этим похвастаться не могут. Да с Адвокатишком умные люди не связываются просто потому, что в него не верят. А ты поверил… Интересно, интересно. Впрочем, тебе старушечьи разговоры вряд ли слушать интересно. Ты спрашивай, милок, спрашивай. По глазам вижу, что спросить хочешь.
— Почему Аня вас так боится? — решился Кирилл, подумав, что любые ответы, которые просто удовлетворяют его любопытство, могут подождать. А вот если Ане грозит беда, он должен знать сразу. Чтобы оградить её. Пока он рядом, никто и ничто не должен был обидеть эту девушку, которую он уже успел однажды потерять. И совершенно не хотел терять хотя бы иллюзию, которую ему подарило то ли небо, то ли противоположная ему контора.
Старуха немного помолчала. В её глазах мелькнуло что-то схожее с грустью, потом она наклонила голову.
— Так я ведь Смерть, милок. А она мёртвая. Я её встречала на остановке у Омута памяти. Я её провожала туда, где её ждали. Она же успела меня обмануть и заключить договор с Адвокатом. Не люблю я этого чужака, что так нагло в мою работу вмешивается. Но иногда и его корявые ручки добрые дела творить могут. А боится она меня потому, что я могу утащить её обратно. Туда, где ей самое место.
— А вы можете?
— Как тебе сказать, милок, — Смерть пожевала губами, подбирая словами. — И могу, и не могу одновременно. Сложно это объяснить, да и не особо в объяснении нуждается. Есть определённые законы, которые никому нарушать бы не стоило. Но даже мне, каменной, холодной и мраморной, не чуждо сочувствие к тем, кого уже никто не пожалеет.
— К мёртвым?
— Верно, милок. К мёртвым. У живых всегда есть к кому обратиться за помощь. За живых всегда есть кому заступиться. А мёртвые что, они молчат. Мёртвым то и пожаловаться по сути некому. Кто их слышит то? Только я, да этот адвокатишко бедовый. Больше и пожаловаться то некому. Вот родители твои, хорошие же люди были. А толку то? Оболгали, в грязи вываляли, и доказать у тебя не получилось ничего. Не получилось же?
Кирилл отвёл взгляд. Сердце вновь кольнуло болью. Не успел спасти. Не смог защитить. Не был дома, когда он был настолько нужен своей семье. Чувство вины, только стихшее, снова вцепилось желчными клыками в его горло.
Побелевшее лицо сказало все лучше всяких слов. Старуха кивнула скорее своим мыслям, чем ему самому.
— Так и есть, милок. Вот поэтому этому адвокату я не помогаю, но и не мешаю. Действует путями он дурными, да кроме него вообще никто не пытается что-то сделать. А с его помощью, глядишь, в сердцах людских что-то, да изменится. Только, не стала бы я в это очень верить. Вы, люди, милок, глупые. Глупые, да недалёкие. Жизнь не живёте, а прожигаете, проживаете её так, словно после вас — потоп, цунами, землетрясение. Вас это никогда не интересует… Вы всегда готовы умереть по первому слову своей гнилой душонки. И всегда готовы взлететь, как только находите ради кого умирать. Не понимаю я вас, милок. Не понимаю.
Кирилл пожал плечами, монолог старухи звучал устало, цинично и буднично. Так словно она говорила его десятки, сотни, тысячи раз. И ей самой он успел бесконечно надоесть.
— Почему, милок? — спросила Смерть негромко.
— Потому что мы люди, — прошептал Кирилл. — Живём с огнём в груди, а когда он становится пеплом, мы не живём — влачим существование. Так мне сказала одна знакомая, правда, давно это было.
— Воробышек этот?
— Она.
— Хорошие слова, правильные, мудрые. Только вот, милок, сам ты не понимаешь, о чем она говорила.
— Понял, когда она от меня к другому ушла.
— А. Помню-помню, видела-видела.
— Видели?
— Да, — старуха медленно качнула головой, раз, второй, а потом поменяла тему. — Омут памяти — это пруд, милок. Он не широкий, да глубокий. В него заглянешь, дна не увидишь. Нырнёшь, и до дна не достанешь. Когда ещё языческие боги по земле ходили, омут был капризным, да игривым. Любил раньше он по земле гулять, то там вынырнет, то там появится. Отправится грибник в лес, в омут провалится, да пропадёт. Домой не возвращается. По его следам пойдут, да найдут его дня через два-три беспамятного. Он о себе ничего не знает, сказать не может. Или девица, в добра молодца влюблённого, за другого неожиданно окажется просватанной. Что ей делать? Вот узнает она, где ближайший омут, после которого люди беспамятными возвращаются. Ночкой темной пойдёт туда, да в омут упадёт, свою память ему отдавая.