Адский кот (ЛП) - Страница 8

Дженни обратила мечтательный взгляд вдаль

— Мило, правда? Мне нравится сидеть здесь и смотреть на волны, мечтая.

— О чём?

— О том, что такому мужчине как ты интересно не будет, — коротко ответила она, разворачиваясь и направляясь в пещеру.

Фелипе очень не хотел внутрь, так как безумно боялся замкнутых пространств. Может, он мог бы остаться на свежем воздухе и спать в кресле? Он, в принципе, не возражал. Ему приходилось спать и в куда худших местах. Например, в кошачьей переноске Изабель, когда ей приходило в голову попутешествовать. Хотя, с другой стороны, остаться снаружи — это как демонстрация трусости, да и он не хотел, чтобы Дженни передумала. Ввести их всех в заблуждение, чтобы они не увидели его слабых сторон, как любил говаривать Люцифер и, что странно, в большинстве случаев срабатывало.

«Быть мужчиной, а не трусливым котом».

Нахмурившись и ругая повелителя демонов на чём свет стоит, Фелипе пошёл в пещеру. Пройдя несколько метров во чрево тьмы, он остановился, как вкопанный и совершенно ошеломленный озирался по сторонам.

— Должен признать, такого я не ожидал.

Слыша выражение «жить в пещере», многие зачастую представляют неотесанные стены, земляной пол, сталактиты на потолке, а ещё холод и сырость, которые заставляют мечтать о солнце.

В этом случае, верно, было лишь понятие пещера. Да, они вошли в огромную дыру в вулкане и несколько метров прошли по туннелю с неотесанными стенами, в которые была вмонтирована линия из блестящих морских ракушек. Туннель заканчивался огромной, светлой, куполообразной пещерой. И здесь его представление о пещере дало сбой.

Камень может и холодный, если бы не бесчисленные коврики, закрывающие стены: здесь были и большие в восточном стиле, находящиеся между двумя почти одинаковыми голубыми диванами, и овальный с плиточным узором, лежащий под обеденным столом, и кремовый, однотонный, висящий над кроватью с балдахином.

«Интересно, я могу об какой-нибудь утром когти поточить? Думаю, это зависит от того, где и с кем я буду спать».

Над камином висел огромный, плоский телевизор. В высеченном из камня очаге танцевало и потрескивало пламя, а остальное пространство мягким светом освещали бра, развешанные на одинаковом расстоянии по стенам. Задняя стена открытой кухни была увешана приборами из нержавеющей стали, шкафчики из дерева и большой островок, гранитная столешница которого была больше кровати Фелипе.

— Милое местечко, — пробормотал он, хоть это и не то слово. Девчонка жила в роскоши. Неудивительно, что она колебалась уезжать или нет. Чёрт, он бы тоже проявлял сдержанность, если бы ему дали премиум-квартиру, особенно во внутреннем кольце Ада.

— Спасибо, — ответила Дженни, не смотря на него. — Большинство из этого мы притащили с кораблей, прибивших к скалам.

Скорее не прибивших, а разбившихся.　

— Вода вещи не портит? — спросил Фелипе, указывая на телевизор.

— Зависит от того, успеем ли мы добраться до корабля, прежде чем он утонет.

— А что вы делаете с лишними вещами?

— У тёти Телис есть аккаунт на Адвито, там она и распродаёт то, что нам не нужно или обменивает на то, что мы хотим. Мы расположены не на торговых маршрутах, так что для того, чтобы получить необходимое, приходиться попотеть.

— Это всё твоё?

— Да. Здесь не так много места и роскоши, как у моих тёток, но мне нравится уютная атмосфера.

Он чуть не подавился слюной от её понятия «уютно». Уютно в его однокомнатной холостяцкой квартире с шкаф-кроватью, когда она убрана, он мог использовать встроенные секции для хранения вещей и раскладывающийся диванчик. Фелипе мог позволить себе квартиру больше, но ему это было не нужно. Дома он бывал редко, предпочитая слоняться по Аду и попадать в переделки. Или проводить ночи в чужих постелях.

— Голоден? — спросила она, направляясь на кухню. Открыв холодильник, он начала доставать еду и складывать её на островок. В основном овощи, заметил он, сморщив нос.

— Да.

— Как относишься к морепродуктам? — вновь спросила она, наконец, повернувшись к нему.

— Положительно. А сирены их едят? — Или же они считают морских обитателей своей семьёй? Погодите, он их с русалками путал.

В мире людей бытует мнение, что сирены и русалки родственники. Это не так. Сирены, которые больше птицы, чем рыбы, живут на земле и собирают необходимое в океане. Они выглядят и живут, как люди, за исключением того, что медленнее стареют и могут пением заставлять мужчин делать всё, что пожелают, о, а ещё они хладнокровные убийцы. Русалки же наполовину женщины, наполовину рыбы, живут в океане. Они тоже собирали добычу в океане и тоже были хладнокровными убийцами, но не заманивали людей пением. Их методы более грубые.

Случайная встреча Фелипе с русалкой едва не утопила его в Стиксе, после этого он больше не горел желанием с ними встречаться.

— Конечно, они едят рыбу, как и я.

— Ты так говоришь, словно не одна из них.

Она пожала плечами.

— Технически, нет

— Но ты живёшь здесь и зовёшь их тётками.

— Так сложились обстоятельства. — Когда она на этом замолчала, он смотрел на неё, пока она не продолжила. — Как я понимаю, пришёл мой черёд поделиться историей жизни? Она не очень интересная. В юности сюда меня выбросила мать-русалка. Сирены меня пожалели и воспитали, как одну из своих. Они считают, что мой недостаток берёт корни у сирен.

— Какой недостаток?

На его взгляд, у неё такого не было. Наоборот, Дженни обладала экзотической красотой, с которой ему приходилось редко сталкиваться, необузданная чистота, которая безумно привлекала. Это могли подтвердить наполовину возбужденный член и кот, который желал облизать Дженни шершавым языком с ног до головы.

— Ну, если ты не заметил, рыбьего хвоста у меня нет. Что довольно смущало мать, ведь она была прекрасна для своего рода.

— Я думал, что русалки все женщины, а значит отцы…

— Люди или, что редко, демоны. Но по наследству от отцов мы получаем лишь цвет глаз. Русалки рожают следующее поколение. А значит хвосты и водорослеподобные волосы.

— У тебя зелёные волосы, — указал он.

— Но дело не только в волосах. Я не могу дышать под водой.

— Ты отличаешься. Но из-за этого мать не может отказаться от тебя. — Он заметил, что его норов проявляется от того, что кто-то мог отказаться от ребёнка из-за таких мелочей.

— Ох, я уверена, будь лишь в этом дело, она оставила бы меня. Но, когда я говорю или пою, всё живое мрёт, сходит с ума или калечит себя. Мой голос заставляет их.

Кроме хрипотцы и низкого тембра, он не заметил проблему с ее речью. На самом деле, он считал его сексуальным.

— Меня нет.

— Я заметила. Ты знаешь почему?

— Нет.

— Обидно, — на выдохе проговорила она, беря длинный нож и начиная резать овощи.

— Почему?

Она бросила на него многозначительный взгляд.

— Ты не слышал, что я только что сказала? Люди сходят с ума, когда слышат мой голос. А когда я пою, мрут, как мухи.

— На мой взгляд, это великолепная способность. Менее грубое, чем то, что я должен был сделать, чтобы заслужить уважение. Выпускать когти, чтобы вершить правосудие и преподавать урок хороших манер означает кровь на шерсти, а иногда и растрескивание ногтей.

— Но ты же можешь помыться. Не велика потеря. По крайней мере, ты можешь выбрать, кому причинять вред.

— Ты мне сейчас сказала помыться? — Ему не нужно было изображать оскорбление. Она на самом деле ничего не знала о его виде? — Женщина, я кот! Мы рядом с водой лишь охотимся. И даже тогда, предпочитаем заманивать добычу на мелководье, где можем просто поймать и вытащить на сушу.

— Как же ты тогда моешься? — спросила она, мило сморщив носик.

— В облике человека — в душе. Если не попал в неурядицу.

— А если попал?

— Ну, я стараюсь избегать такого. Но когда я испачкал шерсть кровью или ещё чем, часами вылизываюсь. Что, стоит заметить, не так уж и забавно. Представляешь, сколько шерсти я съедаю? — Фелипе передёрнуло. — Не говоря уже о том, что когда я выплёвываю её в раковину, засоряются трубы.