Ад закрыт. Все ушли на фронт - Страница 26
…А Германия оказалась для Пети основательной, красивой и доверчивой. Краски природы были в ней почему-то более темными, глухими, без французской яркости и легкомыслия.
– Да! Мы серьезная страна! – Вальтер прямо счастлив был, что его Родина такая серьезная. – Ты заметил, тут стало прохладнее? Водораздел! Тут реки текут на север. Не в Ла-Манш, а в Немецкое море.
Вальтер легко нашел человека с машиной. Французские деньги? Вальтер не стал гипнотизировать шофера, так и дал французские франки. Объяснил, что они возвращаются с задания, о котором никому нельзя рассказывать. Что характерно, водитель ни на мгновение не усомнился в рассказе. Это вообще оказалось типично для немцев: всему легко верят. Наверное, немец не мог представить себе, что человек, рожденный женщиной, способен вот так взять и наврать.
– Идеальная страна для жуликов и авантюристов…
– Вовсе нет… Обмануть у нас легко, но если ты хотя бы один раз попадешься – никто никогда тебе уже не будет верить. Очень плохая страна для нечестных людей и врунов.
Ехали мимо аккуратных сосновых лесов, потом мимо ельников вдоль петляющей речки. Ельники были особенно серьезные, до мрачности.
– В такие ельники и уводили Ганса и Гретель из сказок братьев Гримм…
– Именно! Мы, немцы, любим ель… Это наше народное богатство, остатки древних лесов, в которых жили древние германцы.
– Я-то думал, предки жили в дубравах…
– Дубравы всегда росли повыше, сейчас на их месте сажают сосновые леса. А в низинах всегда росли и сегодня тоже растут ельники.
Вальтер усмехался с таким довольным видом, словно это он сам придумал и посадил все ельники на свете.
Городки в Германии оказались обширнее французских, дома выше и основательнее, улицы шире. Чувствовалось – тут больше земли. При виде свастик на ратушах, на рукавах полицейских Петя невольно поджимался: он привык считать – это враги.
По дороге маршировал отряд мальчиков в коротких штанах, с галстуками, как пионерские, но с синими. Бил барабан, отряд вели инструкторы в полувоенной форме, со свастиками на рукавах. Все почти как в России, а все-таки страшно почему-то…
Вальтер очень к месту рассказал про одного своего знакомого, который с делегацией ездил в эсэсэсэр. Самым трудным для него оказалось видеть красноармейцев: в армии штыковые приемы отрабатывались на чучеле в красноармейской форме. При виде врага парень должен был или стрелять в него, или без памяти бежать, а теперь надо было просто проходить мимо… Петя тоже старался проходить мимо, не ужасаться.
Машину отпустили в одном из городков с высокими черепичными крышами. Вальтер объяснил, что такие крыши делаются не случайно – в Германии каждую зиму выпадает настоящий снег. Здесь холоднее…
Сели в местной пивнушке, уютном «пивном погребке» – «бирштюбе». Заказали, кроме пива, невероятно вкусные, очень сытные булочки с маслом. Вальтер сказал, что скоро приедут друзья и заплатят, больше вопросов не возникло. Петю просто пошатнуло от такой патриархальной доверчивости.
Правда, почти тут же заглянул полицейский. Вальтер его ждал: по его словам, в Германии на полицию работал каждый второй, не считая каждого первого.
– Причем у нас это считается патриотическим долгом, – хохотнул Вальтер.
Полицейский явился выяснить, кто такие эти новые, не знакомые в городке люди. Вальтер рассказал, что они оба – из берлинской фирмы, которая собирается вкладывать деньги в переработку местной свиной кожи. Полицейский удивился, но промолчал. Очень они были понятные, словно прозрачные, эти немцы, ничего-то не в силах были скрыть.
Полицейского пришлось загипнотизировать: при новой власти, как выразился Вальтер, «даже чтоб покакать, нужен заверенный начальством документ», а у беглецов, естественно, никаких документов и не было. Вальтер сунул ему военный билет солдата французского Иностранного легиона, Петя – свой «нансеновский паспорт». Полицейский покивал со значительным лицом: для него это были как бы германские паспорта, козырнул, то есть поднес к фуражке два пальца.
Петя включил «третий глаз»: полицейский нимало не усомнился в подлинности и самих друзей, и документов.
Вальтер пожаловался, что после левитации, а теперь еще и гипноза у него колет над левым глазом и стреляет в висках. После этого он выпил еще пива, заказал айсбайн и сходил позвонил.
– Вот теперь можно спокойно есть и пить… За нами пошлют доверенного человека…
– Я думал, мы просто придем в твой замок, и все.
– А! Ты думаешь, в замке некому донести? Если мы придем в замок сейчас, гестапо через час будет знать, что появился пропавший без вести сын хозяина замка, а с ним какой-то подозрительный иностранец. Последствия улавливаешь?
– Арестуют?
– Сначала наведут справки… И очень скоро узнают много интересного и для полиции, и для контрразведки. Арестовывать меня придут как раз те, кто отправлял в Тибет. И тебя загребут за компанию. Вот тут, Петерхен, в бирштюбе, мы как раз легко дождемся нужного человека и с ним приедем в замок, когда нужно… Дело в том, дорогой друг, что наш библиотекарь в замке – совершенно необыкновенный человек. Он у нас всегда может посоветовать много полезного, и каких только заданий он в своей жизни не выполнял!
– Ну, в наши приключения и такой вряд ли поверит. Даже при патологической доверчивости немцев…
– Уверяю тебя, Петер, как раз скорее Эрик поверит в Шамбалу, чем отец… Ты слыхал про семейное проклятие фон Берлихингенов? Про железную руку, которую сделал себе один из них?
– Конечно, слыхал. Но это ведь старинная легенда… История про то, что некий Эрик фон Берлихинген потерял в сражении правую руку и что некий кузнец сковал ему железную руку. Потом рука убежала… или нет! Руку держали в клетке и кормили мясом, а потом она убежала и задушила невесту хозяина замка… Все так?
– Там все еще более мрачно… Говорили, что кузнец, ковавший руку, был сам дьявол, и что за эту руку фон Берлихинген отдал душу…
Еще говорили, что руку нужно было кормить мясом, желательно человеческим. Фон Берлихинген надевал ее перед сражениями и иногда бил не мечом, а прямо этой страшной рукой. Ты прав: после смерти Эрика железная рука сбежала и начала жить своей жизнью… Эта рука продолжала самостоятельно жить в его замке. Лихо бегая по полу, стенам и потолку, железная кисть руки сама добывала себе мясное пропитание, с ней лучше было не встречаться…
Вальтер говорил очень серьезно, сам Петя за последнее время видел столько удивительных вещей… но не верить же средневековым бабьим сказкам! Петя не выдержал:
– Так что, железная рука Эрика фон Берлихингена живет у вас в замке? Мне надо опасаться, как бы она не вылезла из-за книг в библиотеке или не свалилась с потолка?
– Ты все шутишь, а про жившую в клетке руку рассказывали у нас в семье… Как о факте, один из наших предков видел ее своими глазами. Так вот, наш библиотекарь – и правда Эрик фон Берлихинген. Насчет железной руки сказать не могу, но вместо правой кисти у него железная скоба… И пишет он исключительно левой рукой.
У Пети холодок прошел по спине, а Вальтер заканчивал с такой же невероятной серьезностью:
– И его отец так писал, и дед… потому что все мальчики в роду фон Берлихингенов рождались прямо так, с уже готовой железной ручкой, и эта ручка постепенно росла вместе с ними, превращаясь в руку подростка, потом юноши… Так что пока пишущих машинок не изобрели, все фон Берлихингены писали исключительно левой рукой.
Вальтер помолчал, давая Пете время проникнуться духом рассказа, потом закончил:
– Если кто-то и поймет нас самым лучшим образом – так это именно Эрик фон Берлихинген… Ему первому необходимо рассказать нашу историю во всех подробностях. Уверяю тебя – не случайно он самый авторитетный человек в нашей семье. Если Эрик скажет что-то – его даже отец слушается. А ведь отцу очень трудно понять меня: я же предатель и заговорщик.
– Наверное, заговоры у вас не любят…
– А где их любят? Но понимаешь, в нескольких заговорах и убийствах королей и герцогов Штауфеншутцы участвовали… Только отца еще предстоит убедить, что надо участвовать еще в одном… А я не знаю второго человека, который может это сделать, кроме Эриха фон Берлихингена. Он точно может.