Ад закрыт. Все ушли на фронт - Страница 25

– Представляю… А что, есть другой выход?

– До границы еще надо добраться.

– Франсуа говорит, что будут нам и документы, и машина.

Уже в темноте пришел Франсуа. Документы – военный билет Иностранного легиона для Вальтера, отпускное свидетельство. Для Пети – нансеновский паспорт. Со смутными чувствами взял Петя светло-коричневый документ на свое настоящее имя: «Петр Лопухин». Имя прописано по-французски, на этом международном языке[1]. Скверная фотография. Нечеткая фиолетовая печать. Марки об уплате каких-то непонятных ему сборов.

Бумаги вряд ли выдержали бы вдумчивую проверку, но уже было что показать полицейскому патрулю. Ехали на машине Франсуа Селье, в свете фар замелькали домики из неотесанного серо-рыжего камня, окруженные садиками. Здесь, в пригородах Парижа, жили намного свободнее, чем в центре. Большой каменный дом в два этажа не особо выделялся из всех прочих. Дом как дом, несколько комнат, в которых можно повернуться, не задевая стен собственными боками.

– Несколько часов сна вам необходимо, ребята.

Странно, но Петя больше запомнил аптеку, чем дом Селье и комнату, в которой он провалился в сон, как в темный омут. Провалился – и тут же почувствовал, что его дергают за ногу – вставай!

Свой путь в Германию Петя начал на залитом кровью Жаннеты полу кафе «Арлекин». А продолжил его ранним-ранним, жемчужно-серым утром, при еще не поднявшемся солнце. Бедный парень не привык вставать в такую рань, его промораживало. А Франция уже поднималась! Шли разносчик молока и почтальон, где-то проехала машина, в холодном неподвижном воздухе далеко разносилась певучая местная речь.

Сосед Франсуа, благообразный пожилой месье, оперся на каменный забор, вежливо помахал им вслед рукой. Петя заметил, что давно не встречал человека с такой располагающей внешностью.

Вот что запомнилось, так это день пути к границе. Наверное, как раз потому, что не надо было ничего делать: ни бежать, ни стрелять, ни скрываться. Строго говоря, Петя даже не ехал – его везли. Он не готовил еду – его кормили в придорожных кафе. А по обеим сторонам шоссе раскрывалась нереальная, как переводная картинка, сказочно красивая земля. Рощи с огромными дуплистыми деревьями сменялись ухоженными полями и садами с побеленными стволиками яблонь; мелькали чистенькие городки с маленькими домиками за невысокими заборами. Франция была вся именно такая: маленькая и аккуратная. В садиках знакомые деревья, березы и рябины, росли вместе с южными, незнакомыми растениями с блестящими глянцевыми листьями.

Солнце садилось, когда Франсуа выключил перегревшийся мотор.

– Дальше нам не стоит ехать на машине. Граница в пяти километрах, тут пограничная зона… Ребята, вам в этот лес. Дождитесь полной темноты, и – на ту сторону… Честно говоря, мне никогда и в голову не приходило, что я буду помогать кому-то перебраться через германскую границу… С немцами я воевал.

Франсуа Селье по-французски шутил. Вальтер сделался по-немецки сосредоточен. А Петя по-русски обнял соратника, расцеловал в обе щеки.

– Франсуа… Господь воздаст вам за все, что вы делаете… Если не свидимся, знайте: я вас никогда не забуду. Но я обязательно хочу с вами свидеться, как можно скорее, и вместе довоевать.

Старый офицер даже растрогался.

– Пьер, у меня нет ничего, что сошло бы за сувенир… Разве что вот!

Коробок спичек – в два раза меньше, чем в России, с французской надписью.

– У меня тем более нет ничего… На мне трусы – и то ваши.

Франсуа засмеялся. И обнялись, и опустился спичечный коробок в тот же карман, где лежали невзрачные камушки из южной пещеры Руффиньяк. И все, и уже пора идти, и скользит по крепкой местной глине сапог, и замелькали вокруг первые деревья леса, дубы и липы.

Петя обернулся. Франсуа так и стоял, облокотившись о дымящийся капот машины, смотрел вслед. Увидел, что парни обернулись, и его фигурка последний раз подняла руку. Петя его так и запомнил: фигурка в пламени заката, у машины, на влажной после дождя сельской дороге.

А лес стоял темный, вечерний. Какая-то птица надсадно тетенькала в листве. Изломанный полет летучей мыши прочертил воздух над головой.

В эту ночь рядовой Мишель Мерсье патрулировал свой участок границы и решил, что у него галлюцинации: около двенадцати часов ночи Мерсье услышал с неба человеческие голоса. Он уже почти приготовился поверить бабушке, с которой семьдесят лет назад беседовал ангел, но этот ангел говорил не с Мишелем, и вообще голос его звучал довольно странно… Похоже, говорил не один ангел, а по крайней мере двое. Вскоре над темным массивом леса, над кронами дубов и каштанов выплыли две фигуры. Мишель никогда не видел ангелов, но представлял их совершенно иначе, и вообще это были явно люди. Два человека неторопливо выплыли из-за леса, так и плыли по небу, прямо над часовым. Летели в развевающихся куртках, беседуя между собой.

Мишель, родом из Лотарингии, неплохо понимал по-немецки, ему был понятен разговор этих летучих людей. Как раз над самой головой Мишеля один из летящих спрашивал у другого:

– Может, все-таки поднимемся повыше?

– Не стоит, там ветер еще сильнее, – ответил второй летящий. – Там мы смертельно замерзнем.

– Надо было взять куртки потеплее, – уточнил первый и задумчиво добавил:

– А интересно – если я сейчас плюну непосредственно на границу – будет ли это означать оскорбление суверенитета и флага?

– Вот и не плюйся, это очень неопрятная привычка, – назидательно заметил второй.

И с этими словами, совсем неподобающими ангелам, двое пролетели дальше, оставляя патрульного в полуобморочном состоянии. Постепенно летящие удалялись в глубь Германии; какое-то время он еще слышал голоса, но уже не мог разобрать слов.

Рядовой Мерсье долго тряс головой, опасаясь, что сходит с ума. Он побоялся даже отхлебнуть из фляжки коньяку, чтобы не смешивать его с красным вином, которым угощался на ужин. Утром он, после больших сомнений, все же подошел к капитану медицинской службы Филиппу Сент-Винсенту и спросил: «Что означает, если человек при исполнении служебных обязанностей вдруг видит летающих людей?» Капитан воровато оглянулся. Убедившись, что они одни, военный врач заверил рядового:

– Ты, главное, не вздумай рассказывать никому. А то, понимаешь, тут такое бывает… летают… Не болтай, все равно тебе никто не поверит.

Утром того же дня немецкий крестьянин Клаус Рабенкопф тоже решил, что свихнулся, когда на его глазах два человека вылетели из-за дальнего леса и сделали круг над его картофельным полем. Летели они медленно и, как показалось крестьянину, задумчиво. Добрый католик, Рабенкопф начал с того, что перекрестил летающих людей. Летучие люди и не подумали исчезать, они повели себя даже слишком решительно: приземлились около конюшни, выбрались на дорогу и побрели в сторону города.

Рабенкопф сначала решил, что никогда не будет больше пить шнапс после пива, но все-таки решил сначала сходить на то место. На пахоте явственно отпечатались очень глубокие следы: сюда летучие люди упали с высоты, как будто прыгнули. Следы помельче шли к дороге, комья сохли на утоптанном проселке. Лохматый пес по кличке Кугельхен обнюхал следы и стал лаять с самым героическим видом. Так и лаял в ту сторону, куда ушли люди, прилетевшие со стороны французской границы, встопорщивал шерсть на загривке, бросал землю задними лапами.

– Ты не проявлял героизма, когда эти летучие люди повадились кружиться над нашим картофельным полем, – назидательно сказал Кугельхену Клаус. – Нечего теперь делать вид, будто ты мой верный защитник.

Как и учил по радио доктор Геббельс, Кугельхен не поддавался на провокации. Он еще несколько раз гавкнул в сторону, куда ушли летающие люди, после чего ушел в тень и шумно, с сопением, свалился.

Убедившись, что ему не мерещится, Рабенкопф все-таки не захотел пить шнапс и ограничился пивом. Рассказывать об этой истории он никому тоже не стал, но задумался очень глубоко.