Абсолютная Энциклопедия. Том 2 - Страница 5

И вдруг что-то щелкнуло в сознании Хэла. Ну да, конечно. Причина такого упорного противодействия Земли влиянию Иных, очевидно, заключается в том, что она до сих пор остается местом, где сберегается первоначальный генофонд человечества, а ее население состоит из наиболее полноценных представителей человеческой расы во всем их многообразии. Им удалось избежать специализации по бесчисленному количеству возможных направлений, возникших в ходе экспериментов животного-человечества. В противоположность некоторым уроженцам молодых миров, люди, родившиеся на Земле, сохранили в себе полностью, а не частично все особенности человеческой натуры, как положительные, так и отрицательные. К одной из таких особенностей можно отнести способность сочетать в себе веру квакеров, независимость дорсайцев и проницательность экзотов и одновременно неспособность примириться с прекращением изменений и развития.

Неожиданная надежда вспыхнула у Хэла. Почему бы не отнести Землю к одному из видов оружия, недоступного Иным.

Мечущийся в поисках ответа ум Хэла ухватился за эту новую мысль. Родившиеся на Земле люди, со всем их набором человеческих качеств, представляют собой как для Иных, так и для всего человечества в целом страховой генетический фонд на тот случай, если в результате их господства человечество выродится в формы, неспособные к выживанию. Некоторые разновидности растений и животных, специально выведенные для Молодых Миров, не смогли акклиматизироваться и размножаться на целом ряде планет. Неизвестно, как поколения людей будут адаптироваться к условиям жизни на новых планетах. Земля остается единственным из миров, на который Иные не посмели посягнуть; и вместе с тем именно на Земле им непременно следовало бы установить свой контроль, чтобы обеспечить безопасность цели их устремлений – собственного межзвездного королевства.

Таким образом. Иные олицетворяли собой застой. Тогда, выходит, противники Иных должны олицетворять… эволюцию?

Эволюция… Слово гудело в сознании Хэла, подобно большому колоколу после сильного удара. Все усилия экзотских ученых, исследующих человечество, были направлены на то, чтобы выявить направление эволюции, оказать на нее благоприятствующее воздействие и в конце концов добиться появления человека «совершенного».

Но теперь культура экзотов постепенно угасала, мечта не осуществилась, однако заветная цель по-прежнему оставалась актуальной. То же самое происходило с культурами дорсайцев и квакеров.

Разумеется, идея о непрерывном эволюционном развитии никогда не являлась исключительной собственностью экзотов; она принадлежала всему человечеству. И вполне возможно, что человечество прокладывало путь к своему будущему, само не зная об этом, точно так же как оно столетиями бессознательно готовилось к заселению других миров…

У Хэла мороз пробежал по коже. Открытие потрясло его. Жизнь едва теплилась в нем, и тем не менее на какой-то миг он забыл о своем заточении, о лихорадке и даже о борьбе за каждый вздох.

Энциклопедия представляла собой именно такое оружие, какого не было у Иных, и даже при его наличии вряд ли они смогли бы им воспользоваться.

Энциклопедия создавалась как инструмент познания неведомого; Иные же не хотели ни новых знаний, ни развития, ни каких-либо изменений.

Хэл вытер лоб тыльной стороной дрожащей ладони и ощутил влагу. Очевидно, во время последнего всплеска умственного напряжения при попытке решить мучившую его проблему что-то изменилось и в его физическом состоянии. Странно, но он до сих пор ощущал холодок, пробежавший по телу в тот момент, когда его потрясло только что сделанное им открытие. Жар от лихорадки, казалось, не так яростно обжигал его изнутри, дышать стало легче. Он покашлял; это был уже не сухой, рвущий горло кашель, терзавший его до сих пор. При теперешнем кашле мокрота отделялась легче, благодаря этому в легких как будто стало больше свободного места для дыхания. Голова почти не болела. По-прежнему недоумевая, он снова приложил руку ко лбу, и она снова осталась влажной.

Лихорадка явно ослабевала. Но Хэл все еще находился в состоянии такого замешательства от своего открытия, что пока не мог радоваться происшедшей перемене.

Осознание происходящего, словно подводная тень гигантского айсберга в хмуром полярном море, начало приобретать устойчивые очертания, по мере того как известные факты входили в согласие с выводами, вдруг становящимися очевидными. Картина была такой, как если бы из груды беспорядочно сваленных кубиков он вытащил один из них, после чего все остальные кубики пришли в движение. Когда же наконец всякое их перемещение прекратилось, вместо бывшего хаоса перед ним предстала четко узнаваемая конструкция, завершенная до последней мельчайшей детали, а он так и остался стоять перед ней в изумлении, держа в руке извлеченный из груды кубик.

Итак, инструмент, на который он наткнулся ощупью, действительно представляет собой оружие, в течение долгого времени исподволь готовившееся для применения против Иных. Снова и снова возвращался Хэл к этой мысли, ошеломленный фактом своего озарения.

Результат его умственных усилий сейчас представляет собой самую большую ценность во всем достоянии человеческой расы. Теперь он обязательно должен выжить и освободиться отсюда.

А раз ему удалось найти ответ на главный вопрос, то, значит, и это тоже должно удаться.

Хэл сидел, полностью отдавшись охватившему его чувству удовлетворения от выполненной задачи и последовавшего вслед за этим облегчения, как бегун, только что победивший на труднейшей дистанции. Продолжая размышлять о своей дальнейшей судьбе – не только о том, как вырваться отсюда, что само по себе приобретало теперь особое значение в свете его нового понимания ситуации, но и о возможных последующих действиях, – он незаметно для себя задремал.

Пробудившись ото сна, не прерывавшегося, как ему показалось, ни единым сновидением, он обнаружил, что каким-то образом все-таки сполз на спину и даже натянул на себя тонкое одеяло. Хэл с трудом заставил себя снова сесть в своей постели. Это усилие вызвало приступ кашля, но на этот раз он не испытывал такой сильной боли, как раньше, и когда к нему снова вернулось дыхание, впервые за многие часы ему стало легче наполнять свои легкие воздухом.

Хэл почувствовал неодолимую потребность опорожнить мочевой пузырь, а затем снова повалился на постель и несколько мгновений неподвижно лежал; потом, собравшись с силами, перевернулся на живот, переполз на другую сторону постели и встал на колени перед находившимся рядом умывальником.

Он приник к крану и начал жадно пить воду, прерываясь лишь для того, чтобы перевести дыхание, и радуясь тому, что может сделать еще несколько глотков, утолив жажду, Хэл привалился к стене в изголовье постели.

На какое-то время все его внимание оказалось всецело поглощенным проблемами, связанными с затрудненным дыханием и общей слабостью. Но по мере того, как он возвращался к реальности, эти проблемы отступали на задний план, и вскоре Хэл вспомнил все, над чем он так напряженно размышлял на протяжении последних долгих часов. И главное: он должен как можно скорее выбраться отсюда.

Попытка как следует откашляться забрала у него остатки сил, и он снова прислонился к стене. Вспомнив о своем хронометре, он посмотрел на него: 10.32 утра.

Хэл прекрасно понимал, что в его нынешнем положении было бы нелепо думать о побеге в буквальном значении этого слова. По существу ему оставалось рассчитывать лишь на то, что он сумеет уговорить своих стражников отпустить его. Если это ему не удастся, то в качестве последнего средства он может попросить о встрече с Блейзом и сообщить ему, что готов обсудить собственное положение в свете того, что является одним из Иных.

Но это и в самом деле было последним средством, – потому, что могло оказаться не только бесполезным, но даже таить в себе какую-нибудь угрозу. Блейз не относился к числу тех, кто позволит водить себя за нос.