Абсолютная Энциклопедия. Том 2 - Страница 100

Он двинулся вперед и, пройдя шагов сто сквозь пелену тумана, вдруг заметил движущееся впереди темное пятно, которое быстро приобрело очертания высокого человека, идущего ему навстречу, одетого так же, как и он. Шлем тоже был откинут назад.

Сделав еще пару шагов, они остановились, глядя в лицо друг другу. Сквозь прозрачный костюм Блейза было видно, что он одет в своей обычной манере – в узкие брюки и куртку, и все же в его внешнем облике как будто что-то изменилось.

Хэл не сразу понял, в чем тут дело. Хотя Блейз был все так же тощ и худ, но в защитном костюме он выглядел более грузным и массивным.

И хотя он отдавал себе отчет в субъективности восприятия внешности Блейза, ему казалось, что все эти перемены именно здесь и сейчас несут какой-то особый смысл. Тем не менее было не похоже на то, что этот Иной прибавил в весе. То, что они с Блейзом физически стали еще больше похожи друг на друга, почти ужаснуло его. Их глаза встретились. Блейз заговорил, звук его голоса отразился от стен туннеля и замер, густой воздух и туман приглушили присущую ему резкость.

– Тебе все же удалось заполучить сюда своих дорсайцев и все, что ты хотел от экзотов. Я полагаю, это означает – ты намерен идти до конца?

– Я уже говорил тебе, – сказал Хэл, – другого пути у меня нет.

Блейз чуть заметно кивнул головой:

– Итак, война до победного.

– Да, – ответил Хэл. – Рано или поздно, это должно было случиться потому, что я – это я, а ты – это ты.

– И кто же такой ты? – улыбнулся Блейз.

– Как будто ты этого не знаешь, – сказал Хэл.

– Нет, – покачал головой Блейз. – Я знаю только, что ты уже не тот мальчик, которому когда-то пришлось стать свидетелем смерти воспитателей. Но мне неизвестно, насколько ты изменился. Хотя было бы глупо с моей стороны скрывать тот факт, что я был поражен характером твоего противостояния мне. Ты не настолько глуп, чтобы привести в движение целые миры, и все лишь ради того, чтобы отомстить за смерть своих воспитателей. То, что ты сделал и делаешь, выходит за рамки личной обиды. Скажи, что движет тобой, если ты решился на подобную конфронтацию со мной?

– Что мною движет? – Хэл почувствовал, что он улыбается, совсем так же, как это только что делал Блейз, но это была грустная улыбка. – Мною движут миллионы лет истории и предыстории развития человечества – так же, как они движут и тобою. Если быть более точным, то последняя тысяча лет. Для тебя и меня нет другого пути, кроме как стать противниками. Но, если это хоть немного утешит тебя, я тоже удивлен характером твоего противостояния.

– Ты? – На лице Блейза отразилось притворное изумление. – Почему это ты вдруг должен быть удивлен?

– Потому, – ответил Хэл, – что я есть нечто большее, чем ты мог себе представить, точно так же как в тебе я обнаружил то, чего никак не предполагал найти. Но тогда, когда я представлял себе это время, в котором мы живем сейчас, я сам не понимал истинного значения веры. Это нечто, что выходит далеко за рамки слепого поклонения. Это особый взгляд на веши, свойственный только тем, кто заплатил за него слишком высокую цену. Да ты и сам прекрасно об этом знаешь.

Блейз внимательно наблюдал за ним:

– Я?

– Да, – кивнул Хэл, – уж кому, как не тебе, это знать.

Блейз вздохнул.

– Мне надо было разобраться с тобой, когда ты был гораздо моложе, – словно про себя сказал он.

– Ты пытался, – сказал Хэл. – Но у тебя ничего не получилось.

– Пытался? А, понимаю. Это вывод, который опять же вытекает из твоего понятия веры?

– Вовсе нет. Нет, это всего лишь наблюдение и голые факты. – Хэл все еще внимательно следил за Блейзом, тот тоже не спускал с него глаз. – Но самое главное состоит в том, что я – это я, и я знаю, что я могу сделать.

– Ты ошибаешься, полагая, что я не смог бы устранить шестнадцатилетнего юнца, если бы этого захотел.

– Нет, не ошибаюсь, – сказал Хэл. – Как я уже говорил, ты пытался. Но я не был юнцом даже тогда, когда сам считал себя таковым. Я был умудренным опытом взрослым, у которого были веские причины остаться живым. Я говорил тебе, что понял, что такое вера, несмотря на то что для этого мне потребовалось прожить три жизни. Именно поэтому я знаю, что выиграю сейчас. Точно так же как я знаю, что мой выигрыш будет означать твое поражение потому, что другого пути для тебя нет.

– Похоже, ты думаешь, что знаешь обо мне все. – На лице Блейза снова заиграла улыбка.

– Да, знаю. Чем глубже я постигал самого себя, тем больше я узнавал о тебе, хотя познавать себя я начал задолго до того, как появился ты. – Хэл на мгновение замолчал, собираясь с мыслями, как это делает хирург, прежде чем сделать первый надрез скальпелем – Если бы ты был только тем, кем я считал тебя при первой встрече, то борьба между нами была бы давно уже окончена. Более того, к этому времени я бы нашел способ заставить тебя изменить свои взгляды, наглядно доказав, что нужно для выживания расы.

Улыбка Блейза стала шире. Не обращая на нее внимания, Хэл продолжал говорить дальше:

– Но с того дня в усадьбе я многое узнал о самом себе и, следовательно, и о тебе, и понял, что мне никогда бы не удалось заставить тебя увидеть мир моими глазами, если бы ты сам добровольно не попытался это сделать. А без этого никакие компромиссы между нами невозможны, поскольку исторические силы, которые стоят за тобой и мной, сделали нас равными.

– Я не уверен, что понимаю тебя, – ответил Блейз, – но это все настолько необычно, что я даже заинтригован.

– Ты не можешь понять меня потому, что я говорю о вещах, которые лежат вне твоего жизненного опыта, – сказал Хэл. – Я пришел сюда, чтобы поговорить с тобой – я всегда был открыт к диалогу с тобой потому, что не теряю надежды, что ты все же решишься взглянуть на вещи под другим, нежели сейчас, углом зрения, и изменить свое мнение.

– Ты говоришь так, – в голосе Блейза звучали откровенно издевательские нотки, – словно дед, вразумляющий своего внука.

– Я этого не хотел, – пожал плечами Хэл. – Но все дело в том, что у тебя всего лишь одна жизнь, на основании которой ты делаешь свои выводы. А у меня, как я только что тебе сказал, их было три. Ровно столько их мне потребовалось, чтобы стать полноценным человеком. И потому, что я наконец стал им, мне видно: ты все дальше и дальше отходишь от образа того настоящего человека, которого должна была создать раса – человека, способного преодолеть опасности, которые пока нам даже не снились. Нравится тебе это или нет, но результаты уже налицо, и именно в них кроется различие между нами.

– Только Иные, – сказал Блейз.

– Не совсем, – возразил Хэл. – Если ты помнишь, ты оставил меня одного, чтобы я сам подумал над этим вопросом. Но не будем вдаваться в тонкости. В некотором смысле ты прав. В каком-то смысле я похож на Иного, поскольку являюсь смешением всего нового и в то же время всего старого, что имеется в расе. Иные твоего типа, если выживут, в лучшем случае будут представлять собой переходную форму человека. Мой тип, если выживет, будет вечен.

– Прошу прощения, – высокопарно произнес Блейз, – но я не принадлежу ни к какому типу. Лично я являюсь уникальным результатом смешения экзотского и дорсайского типов, и только.

– Нет, – покачал головой Хэл. – Экзоты и дорсайцы в твоей крови были лишь со стороны отца. Но в семье твоей матери, в которой ты воспитывался на Гармонии, были одни квакеры, и именно эта кровь доминирует в тебе.

Блейз смотрел на него так, словно находился от него за сотни миль.

– И в каких же архивах ты раскопал чти бредни?

– Ни в каких, – сказал Хэл. – В официальных документах о твоем рождении и о дальнейшем жизненном пути говорится лишь то, что ты сам хотел, чтобы в них сохранилось.

– Тогда что заставляет тебя говорить подобную чепуху?

– Безусловное знание, – ответил Хэл. – Абсолютное знание, которое проистекает из сопоставления разрозненных кусочков обычных записей, которые не были фальсифицированы, потому что не было причин для их фальсификации – записей, хранящихся у нас. Я собрал их воедино лишь год назад и затем пришел к этому выводу с помощью того, чему я научился в первой из трех своих жизней. Я называю это интуитивная логика.