Абхазские сказки и легенды - Страница 52
Бесчисленны были казни, обманы, которыми Шабат старался то поссорить братьев своих и вооружить одного против другого, то вовлечь их в пагубные предприятия. Наконец, следующее обстоятельство открыло им глаза. Хинкорос, женившись на княжне владетельного дома, обещанной уже одному из князей Цуго Маршани, возбудил против себя их вражду. Шабат подстрекал обе стороны мести, и после многих усилий, убедив Хинкороса сделать нападение на жилище Цуговых, сам открыл им время и план нападения. Хинкорос потерял несколько людей, под ним убили лошадь, сам он — если не ошибаюсь, был ранен и отступил, не сделав никакого вреда противникам.
После этого происшествия Хинкорос и Баталбей, между которыми Шабат успел уже посеять семена зависти, уверились, что они были игралищами гнусных видов, и согласились действовать заодно против него. Есшау был совершенно послушен Баталбею. Между тем буйный Шабат, различными удальствами или шалостями, а по-нашему воровствами и грабежами, ежедневно увеличивал число врагов своих. В марте месяце 1837 года он был схвачен и доставлен начальству в Сухум тремя братьями своими, которые при этом случае предъявили готовность покорить Цебельду Русскому правительству.
В мае месяце того же года явился отряд под предводительством генерал-адъютанта барона Розена для занятия Цебельды. Три брата по предварительно данному обещанию выехали в Илор, навстречу Главноначальствующему, и, условясь с ним, Хинкорос остался при войске, а Баталбей и Есшау возвратились в Дал. Собрав там до 600 приверженцев, они прибыли в Цебельду, лично выгоняли жителей из занятых ими крепких мест и наконец то угрозами, то ласковыми убеждениями заставили их признать русское владычество.
Таким образом мы обязаны трем упомянутым Дальским князьям, что земля, имевшая до 7000 душ мужского пола и одаренная, не менее других стран Кавказа, неприступными местами, сдалась нам без всякого сопротивления.
Скажу мимоходом, что три брата, покоряясь нам, лишались через запрещение торга невольниками главного источника своих доходов. Знаю, что один Баталбей перепродавал ежегодно более тридцати душ, чем выручал значительные барыши.
Не стану входить в подробности мер, принятых нами для управления Цебельдою, не скажу, старались ли мы утвердить там власть нашу на существующих уже и, так сказать, естественных началах гражданственности.
Не могу, однако же, не упомянуть, что Баталбей, бывший по уму и роду представителем превозмогающего элемента аристократического и главным виновником покорения родины своей, не был награжден, возвышен нами, не был избран опорою или орудием нашего влияния.
Я не пишу историю Цебельды, а хочу только познакомить с нравами и обычаями, свойственными не только ей, но абхазам и некоторым другим племенам, живущим по соседству Черного моря, а потому, выбирая эпизоды самые разительные, буду быстро переходить от одного к другому.
В ноябре месяце 1838 года Шабат возвратился в Цебельду в офицерском чине, заслуженном в какой-то экспедиции, а еще более за будто бы несправедливо потерпенное гонение. Цебельдинцы встретили его с восторгом, его удальские похождения, долговременное и насильственное от родины отчуждение, которого как бы последствием для Цебельды была утрата самобытности, внушали народу живое к Шабату сочувствие. Все наперерыв угощали, усыновляли, дарили его; в короткое время к нему перешло, посредством добровольного приношения, огромное количество рогатого скота и все лошади Дала. Пристав был к нему особенно приветлив.
После своего, так сказать, торжественного шествия чрез Цебельду, Шабат, женившись на абхазской княжне Налиповой, — заметим, что она была необыкновенной красоты, — поселился в верхних Далах. Там, в орлином гнезде, упоенный приветом своих единоземцев и созерцанием неприступно дикой природы, он возмечтал быть первым в народе и достичь этого первенства, хотя бы ниспровержением возникшего в его отсутствие порядка вещей.
Все князья смотрели с недоумением на внезапную перемену участи Шабата и, не доверяя ни его характеру, ни постоянству его счастия, выжидали обстоятельств.
К тому же времени воротился в Цебельду служивший в Петербурге гвардии поручик князь Заусхан Маршани. Сама судьба привела его как бы для того, чтобы противопоставить, хоть на некоторое время, замыслам Шабата — чтобы в двух сынах одной природы противопоставить рыцарскую честь и верность дикой удали и измене. Ласки царя и его Августейшего семейства, великолепие столицы, вид первого в мире войска, выгоды и удовольствия светской жизни сильно подействовали на душу Заусхана, он находил и честь и пользу в верном служении России.
Не верил Заусхан искренности и прочности обращения Шабата на путь истины. Он вел себя осторожно, важно, отдельно от других князей и, как бы приготовляясь быть главным лицом в предугадываемых им происшествиях, старался приобресть доверие народа, и успел в этом до такой степени, что не только все его подвластные, но многие простолюдины других князей подвергали взаимные споры суду его.
В половине 1840 года созрели плоды тайного примирения Шабата с Баталбеем. Они выбрали исполнителем замыслов своих удалого князя Халиль-бея Маршани. Дело шло не более и не менее как об изгнании из Цебельды Русского начальства. Долго Халиль-бей колебался… Наконец, чтоб увлечь его, Шабат, показав ему и бросив в огонь эполеты и темляк, сказал: «Смотри, — я обласкан начальством Русским, я офицер и мне обещали хорошее содержание, но для избавления родины жертвую всем. Помоги мне в этом славном деле, и клянусь над алкораном, будешь любезным братом моим. Иначе мы не признаем тебя родственником, князем Маршани… Враги твои будут друзьями нашими и без мести прольется кровь твоя, как кровь нам чужого…»
В ночь с 9 на 10 июня 1840 г. Халиль-бей с несколькими цебельдинцами и пятьюдесятью дальцами, присланными Шабатом, сделал нападение на балаганы, стоявшие близ деревни Морамбы, в которых жили пристав, казаки и выведенные из плена русские семейства. Один казак был убит, два взяты в плен, все остальные, отстреливаясь, ушли в лес. Пристав нашел убежище у живущего в Марамбе князя Мисоуста.
Через несколько недель отряд под предводительством владетеля Абхазии князя Михаила Шервашидзе вступил в Цебельду для восстановления законного порядка, четыреста абхазцев перешли горами в Дал, до тысячи милиционеров и шесть рот нашей пехоты стали лагерем в сердце Цебельды.
Дальцы, без всякого сопротивления покорясь силе, выдали аманатов.
Милиция была распущена, а пехота спустилась в Марамбу для постройки там укрепления.
В это самое время полковник Муравьев вступил в управление отделения береговой линии, в составе которого, как и ныне, была Цебельда. Во время проезда в Марамбу Шабат явился к нему с повинной головой и был прощен.
Вся вина нападения на жилища пристава и вся ответственность пали на бывшего в бегах Халиль-бея.
Все жители Дала торжественно принесли присягу на подданство Государю Императору. На присяжном листе видна русская подпись: Прапорщик князь Шабат Маршани.
В последних числах сентября 1840 г. строительство укрепления было окончено и в нем оставлена одна рота с приличною артиллериею. К этому времени относится казнь Халиль-бея. Он был доставлен русскому начальству князем Д…[70]
Стоит рассказать, как это произошло; мы увидим образчик здешних нравов и какими иногда средствами, для нас непозволительными, туземцы приводят в исполнение приговоры правосудия.
Абхазский князь Таго Дзяпш-ипа вошел в сношения с Халиль-беем, уверил его, что посредством покровительства и ходатайства какой-либо важной особы, как, например, князь Д…, он будет прощен и даже войдет в милость начальства. Для большей же безопасности Халиля князь Д… согласился усыновить его.
Назначили день и место для обряда усыновления. Прибыл Халиль-бей и с ним Таго, без оружия, а потом и князь Д… с двадцатью всадниками. Тут легко было бы, без дальнейших затей, открыто овладеть Халиль-беем. но он храбр, ловок, силен, хорошо вооружен и, защищая жизнь и свободу, мог бы убить кого-нибудь — не лучше ли достичь цели усугублением хитрости? Разложена бурка, на ней, преклонив колено, стоит Халиль-бей, позади него — князь Таго с толстою палкою в руках, а перед ним — князь Д… присев, отстегивает архалук, чтоб обнажить грудь, которой усыновляемый должен коснуться губами. В это условленное мгновение Таго ударяет Халиля со всей силой палкой по голове, и прежде чем он опомнился, его связывают и взваливают на лошадь.