Абхазские рассказы - Страница 22

В ее голосе было столько радушия, что довольный Шахан весело улыбнулся.

— Уговорили! — сказал он.

В доме действительно было хорошо: и прохладно и уютно. Шахан огляделся и заметил на стене карточку друга.

— Ах вот он каков!

Рядом висела другая карточка, на которой были изображены два мальчика в ученической форме: Мшвагу и Шахан.

— Давно я не видел Мшвагу! — с грустью сказал Шахан. — Это мы снимались с ним в Сухуми, когда учились в горской школе. Как мне хотелось встретиться с ним — и вот невезенье: опять не застал! Простите меня за вопрос, — обратился он к женщине: — Кто вы в этом доме? Не сестра ли Мшвагу?

— Нет, — ответила она и замолчала.

— А где жена Мшвагу? — спросил Шахан. — Та, что встретила меня в прошлом году?

Женщина продолжала молчать.

— Простите меня, — сказал Шахан. — Я ведь живу далеко и ничего не знал. В жизни его произошла перемена?

Тут женщина улыбнулась.

— Наверное, вы жена? — спросил он прямо. В знак согласия она опустила голову.

— Поздравляю, — обрадовался Шахан. — Мшвагу замечательный человек!

Но, не дав гостю договорить, женщина вышла. Шахан заметил, что она направилась в кухню. "Как не похожа она на прежнюю хозяйку", — подумал он.

Шахан встал, вышел на веранду. Вскоре женщина появилась. Он попросил пить.

— Сейчас! — сказала она с готовностью, взбежала наверх, вынесла столик, потом принесла бутылку красного вина и стакан. — Пейте! — ласково произнесла она. — А я сейчас сбегаю за свежей водой.

Она ушла на кухню и вернулась с кувшином, но тут же вылила из него воду. Шахан успел заметить, что кувшин был почти полон. Затем быстрым шагом она направилась к роднику.

Вино утолило жажду Шахана. Перед ним появился и кувшин со свежей родниковой водой.

— Пейте вино и не скучайте, — сказала женщина. — А там и хозяин подъедет!

И она снова заторопилась на кухню. "Вот это хозяйка!" — подумал Шахан. Вскоре она появилась и принялась быстро накрывать стол.

— Я сегодня так долго готовила, что, наверное, уморила вас голодом, — виновато сказала она, — вы уж простите!

— Напрасно вы беспокоитесь, — ответил Шахан, — уверяю вас, я уже сыт. И потом, что же это вы для меня одного готовите? Подождали бы Мшвагу!

— Если он подъедет, это будет очень кстати, — ответила она, — только зачем вам ждать? Может быть, он не так скоро приедет. Вы ведь приехали издалека и, наверное, проголодались.

Шахан и вправду проголодался. Обед был приготовлен на славу, и он поел с наслаждением.

Солнце уже заходило, а Мшвагу не возвращался. Шахан собрался уезжать. Уговоры хозяйки не помогали.

— Очень сожалею, — сказал он. — Но что поделаешь? Я сегодня очень занят, и, помимо того, ночью мои спутники будут ждать меня на дороге — в Тамыше.

— Мшвагу будет недоволен мною, — упрашивала женщина. — Его огорчит ваш отъезд.

— Охотно остался бы, но не могу. До свидания, — прощался с ней Шахан.

Женщина проводила его к воротам.

— Но что же передать?

— Скажите Мшвагу, — медленно произнес Шахан, — что приходил его навестить друг детства Шахан. Скажите, что я очень рад, так как вижу, что ему живется хорошо, что у него превосходный сад и красивый дом... И скажите ему, что больше всего мне понравились в его доме входные двери. Да, да, так и передайте, пожалуйста. Уж очень они подходят к его дому. Я, видите ли, плотник, строю дома... Сколько уж я их построил... Так не забудьте, прошу вас: чудесные, превосходные двери!

— Я передам, — обещала она, озабоченно поглядывая на дверь.

Шахан улыбнулся и уехал.

К вечеру возвратился Мшвагу. Как досадовал он, узнав, что снова друг не застал его.

— Он ведь замечательный человек, — говорил Мшвагу. — Был всегда таким искренним, чутким и преданным. А какой он умница!

— Умница, говоришь? — переспросила жена, отвела взор в сторону и задумалась. — Редкий умница! Он, помню, всегда любил философствовать, наставлял нас.

— А мне... прости меня, пожалуйста, я не хочу тебя огорчать, но, знаешь, его слова показались мне странными...

— Как? — спросил Мшвагу. — Почему?

— Знаешь, он что-то принялся толковать о наших дверях... "Передайте, говорит, Мшвагу, что двери в его доме мне понравились больше всего. Чудные, превосходные, говорит, двери".

— Двери? — переспросил муж.

— Двери, он так и просил тебе передать.

— Да ты толком скажи, — волновался Мшвагу. — Как он сказал? Нравятся или не нравятся?

— Да нет же, именно нравятся! Двери, сказал он, лучше всего. Он, видишь ли, плотник, строит дома...

— Значит, эти двери ему понравились? А ведь в прошлом году он просил передать мне, что самое худшее в моем доме — это двери. — И Мшвагу в радости поднял жену. — Он всегда был таким — мой наблюдательный милый Шахан. Скажет иносказательно, а мы ломаем себе голову. Целый год я все думал над тем, что могли бы означать его слова. Теперь-то я понял! А ты?

— И я, — ответила женщина и обняла мужа.

* Вместо — простите за вопрос.

Все рассказы перевел С. Трегуб.

В воскресенье в селе Ачырха ждали приезда представителей района.

Жители его собрались задолго до начала собрания, едва солнце поднялось над горой Лашпсард. Кто, зайдя в клуб, перелистывал журналы, читал газеты, старики же уселись в тени старой акации и занимались своим делом — воспоминаниями: тешили себя шуткой, рассказами о былых веселых, увы — невозвратимых, днях.

Сегодня им вздyмалось заставить Мактата сделать сообщение почему до сего времени он не женился.

В самом деле, Мактату пошел пятьдесят третий и он еще не был женат, и не похоже, чтобы он намеревался обзавестись семьей.

— Скажи нам всю правду, открыто, — настаивал старик Гирджинба Осман, запустив пальцы в шелковый кисет.

— Расскажи, Мактат, иначе мы это сами сделаем... А мы невольно можем добавить такое, что обидит тебя. Лучше ты сам объясни, — с усмешкой говорил Базала, бывший много лет председателем сельского совета и пользовавшийся заслуженным авторитетом и искренним уважением.

— Да я вижу, вы не дадите мне умолчать... Так и быть. Об этом я никогда никому не говорил. И до сего дня думаю о том, что же случилось со мной. Хорошо бы, если мой честный рассказ послушала молодежь: он принес бы ей пользу, ей было бы над чем призадуматься.

— Слушаем, дад, слушаем, — нетерпеливо сказал Осман и взял в зубы трубку, стал по старинке высекать огонь.

— Это случилось, — начал свое сообщение Мактат, — двадцать пять... двадцать шесть лет назад... И мне было ровно столько лет.

Не скрою, обо мне говорили, что я красив девичьей красотой.

И редко кто не завидовал моему коню, седлу, снаряжению. Мой бравый вид привлекал всех, и я был желанным гостем на свадьбах и поминках.

Не скрою, я считался лучшим среди лучших, меня сравнивали с героями легенд, с прославленными молодыми князьями и дворянами. А это считалось великой честью.

Одним словом, я легко кружил головы многим девушкам. Одно мое слово — и любая девушка среди ночи, не глядя ни на что, устремилась бы за мной. Вот каким я был.

Но больше всего я вскружил голову самому себе, считал себя невиданным высокодостойным женихом.

Если бы я, как и вы, в то время просто женился, то сегодня имел бы свою семью, наслаждался бы у домашнего очага.

Но где там! Как первый красавец, я был заносчив, высокомерен и поэтому привередничал: «Эта девушка не вышла ростом, та слишком длинна, третья недостаточно благородного рода...» Конечно, несмотря на это, все девушки, которых я отверг, своевременно вышли замуж, ни одна не осталась без мужа, тогда как я, весьма разборчивый жених, брожу по своему дому одиноким призраком, сам развожу огонь в очаге и ем вчерашнюю мамалыгу... На минуту Мактат умолк, домашняя деятельность, очевидно, вызвала тяжелые переживания у героя рассказа.