А может?.. (СИ) - Страница 184

Добрев молчала и нервно крутила одно из колец на пальце: она сильно волновалась, а из-за чего — не понимала и сама.

— Нин, — вдруг сказала подруга, тронув девушку за плечо, отчего та вздрогнула, — тебе сейчас плохо, и я прекрасно понимаю это. Но Йену сейчас тоже не лучше. Из тех, кто узнал обо всём произошедшем, его не осудил только ленивый. Да на него Пол теперь, как на говно смотрит, будто бы Смолдер, блин, не тебе, а ему изменил! — с досадой воскликнула она, явно не одобряя поведение Василевски.

Кэндис взяла бокал, хотела выпить, но, повертев его в руках, с раздражением отставила.

— Всё, что происходило в последние полгода — это несправедливо и просто ужасно. Но, Нина… — голос девушки стал тише, а тон — мягче, и, кажется, она снова начала осторожничать, боясь ненароком задеть подругу. — Йен, по сути, пережил то же, что и ты. В июле он тоже потерял ребенка.

Добрев почувствовала, как у неё начали дрожать губы. В глазах защипало, и она ощутила, как к горлу подкатывает предательский ком. Ей стоило немалых усилий сдержать слёзы.

— Он ждал его точно так же, как и ты, — продолжила Кэндис, — а может, даже и больше… Точнее, не больше, а дольше, — быстро исправилась она, поняв, что выразила свои мысли неправильно. Аккола понимала, что затронула больную для Нины тему, поэтому старалась подбирать слова как можно тщательнее, хоть это было трудно: количество выпитого давало о себе знать. — В каком возрасте к тебе пришло осознание того, что ты готова к семье и детям? Лет в двадцать шесть, ведь правильно? А он об этом лет десять мечтал…

Внутри у Нины что-то дрогнуло.

— Он поступил, как последний мудак, и я не оправдываю его, — сказала Аккола. — Но на Земле нет идеальных людей. Мы все ошибаемся, и, знаешь, порой так важно уметь прощать… Во что бы превратился наш мир, если бы люди не прощали друг друга?

Девушка с теплотой взглянула болгарке в глаза. Быть может, в сердце у неё уже тронулся лёд? У Кэндис была надежда.

— Скажи, за что ты полюбила его когда-то? — вдруг спросила она, и этот вопрос стал полной неожиданностью для Нины, вогнав её в ступор. Ответить на него она не могла. Она не любила этого человека за что-то, не любила в нём какую-то отдельную черту характера или привычку. Она любила каждую грань его души, какой бы она ни была, и это чувство нельзя ограничить рамками причинно-следственных связей.

— Я не могу сказать, за что, — пожала плечами Добрев. — Просто в какой-то момент, когда его не оказалось рядом, я поняла, что мне без него плохо. И день ото дня это чувство усиливалось. Знаешь, в характере Йена много таких черт, к которым я всегда тянусь и которые я уважаю. Но не они меня заставили влюбиться в него. Знаешь, у Остина ведь тоже отличное чувство юмора, он добрый, заботливый и дружелюбный — они с Йеном в этом похожи… Да только к Остину я всё равно никогда не испытывала того, что чувствовала по отношению к Йену.

— Вот видишь, — сказала Кэндис. — Ты не влюбилась в него за что-то, тогда можно ли человека за что-то разлюбить? В один момент, даже если он совершил не самый приглядный поступок. Это нереально, Нина, — мотнула головой она.

— И что ты предлагаешь мне делать? — спросила Добрев. — Чёрт побери, Кэн, я не мать Тереза, правда. Это порок? Я виновата в том, что мне трудно простить предательство?

— Ты можешь это сделать, потому что любишь его, — спокойно ответила Кэндис, и её тон звучал настолько уверенно, что не допускал никаких возражений. — Ваша с Йеном проблема заключается в том, что вы всё делаете на эмоциях. Он четыре года назад так же, как и ты сейчас, был в бешенстве и твердил только одно: «предательство, предательство, предательство». Но чем всё закончилось? Чувства оказались сильнее убеждений, вот и всё. Вы с ним слишком часто пытались закончить отношения, хотя друг без друга на луну воете.

Нина молчала. В глубине души она понимала, что Кэндис права, но говорить и давать советы всегда легче, чем пытаться исправить что-то, а самое главное — побороть в себе ненависть.

— Надо же, как выходит, — горькая усмешка скользнула по губам Нины. — Когда я втрескалась в Сомера по уши, поняла, что это взаимно, и отказывалась от этого, потому что считала, что работа с отношениями несовместима, ты помогла мне понять, что на самом деле я могу упустить. Четыре года назад ты сделала всё, чтобы всё закончилось иначе. И вот сейчас ты снова стараешься нам помочь… Как там сказали бы фанаты? Ты самый преданный шиппер.

Кэндис молчала и внимательно смотрела на подругу.

— Да, чёрт возьми, я самый преданный шиппер, — наконец с полуулыбкой повторила она, проговаривая по слогам определение, данное Ниной, словно бы пробуя его на вкус. — Потому что я ещё не видела пары, в которой между партнёрами летали такие искры, даже когда они просто смотрят друг на друга. Я не видела людей, которые прошли бы вместе столько же, сколько и вы. В конце концов, вы просто мои друзья. И я хочу, чтобы вы были счастливы. Почему вы не боретесь за то, что у вас есть? — спросила Кэн. — Может быть, сейчас настал такой момент, когда нужно забыть всё, что между вами было: и плохое, и хорошее. И оставить только одно: чувства. Начать всё заново. Один раз вам удалось это сделать. Неужели вы когда-нибудь жалели об этом?

В этот момент к девушкам подошёл Мэтт Дэвис, и вопрос Кэндис повис в воздухе, а Нина так и не смогла на него ответить.

Дэвис, судя по всему, уже выпил не один стакан виски, а может, даже и чего-то покрепче, потому что на щеках у него горел румянец, глаза были мутные, а сам он шёл, немного пошатываясь.

— Девчонки, — пьяным голосом пробормотал он, улыбнувшись. — Вы чего здесь сидите? Скучно же! Пойдём потанцуем? Нин, ты вообще весь вечер тут проторчала. Как так?

— Мэтт, всё в порядке, — с улыбкой ответила Добрев. — Просто немного болит голова, а там музыка громкая и душновато.

— Голова болит… — задумчиво проговорил Дэвис. — Слушай, а у тебя есть эти… Как их… Ну, таблетки от башки, — он начал щёлкать пальцами, вспоминая название.

— Аспирин? — помогла ему Кэндис.

— Да, точно!

— Да, где-то в сумочке был. Спасибо за заботу, Мэтт, — Нина снова улыбнулась.

— Может, тебе это… На улицу выйти? Ну, свежим воздухом подышать, — предложил Мэтт, помахав рукой.

— Я думаю, после аспирина станет лучше, — отозвалась Добрев.

— Нинс, не расклеивайся. И давайте с Кэндис к нам, как только голова пройдёт!

— Обязательно, — кивнули девушки, и Мэтт ушёл в другой зал.

— Чего такой кислый? — спросил Дэвиса Пол, когда Мэтт вернулся в зал, где проводила время большая часть каста.

— Нина весь вечер как в воду опущенная, — буркнул он, наливая себе в стакан виски. — Говорит, мол, голова болит… Ага, знаю я эту голову! — с негодованием воскликнул Дэвис. — Третий месяц у неё эта «голова» не проходит. Вон, за барной стойкой вместе с Маларки коньяк хлещет, — он кивнул в сторону, где и правда сидели Йен и Майкл и о чём-то разговаривали. — Пол, объясни мне одну вещь… Вот живут два человека, любят друг друга, всё прекрасно. А потом случается какая-то хрень в жизни — и всё. И трындец. Почему всё спокойно быть не может?

Уэсли вздохнул. Свои мысли Дэвис выразил коряво в силу количества выпитого, но суть была вполне уловима, и, более того, можно сказать, что Пол задавался этим же вопросом.

— Не знаю, Мэтт, — мотнул головой он. — Жизнь вообще странная штука. Жалко, что у нас нет возможности перемотать её назад. Знаешь, сколько бы ошибок исправить можно было…

Дэвис ничего не ответил, а лишь снова залпом выпил виски, кажется, полностью уйдя из реального мира. Атмосфера в этот вечер была какая-то угнетающая, совершенно безрадостная. И каждый успокоение, спасение, утешение искал почему-то именно в алкоголе.

— За любовь нужно бороться, понимаешь? — втолковывал Йену Майкл. — Ну да, ты накосячил. Ну так имей силы исправить! Покажи ей словами и, главное, поступками, что она для тебя значит. Но слова здесь тоже многое значат. Понятно, что в первый раз Нина дала тебе от ворот поворот. Но уже три месяца прошло, она немного отошла, успокоилась. Попробуй ещё раз. Йен, женщину нужно добиваться, понимаешь? — Маларки вцепился в плечо друга и посмотрел на него пьяными глазами. — Особенно такую, как Нина.