А может?.. (СИ) - Страница 169

Йен помолчал немного, выпил ещё немного, но затем продолжил.

— Вокруг меня сейчас объявилось столько советчиков, которые почему-то уверены в том, что лучше знают, как мне жить, — в голосе послышалось нескрываемое презрение. — «Убери фотографии», «раздай её вещи», «сделай перестановку в доме»… А эти снимки, на которые я раньше и внимание не всегда обращал, теперь для меня дороже многого другого. На них ты такая счастливая, весёлая, на них ты со мной, Нина. И если смотреть на фото — это единственное, что мне теперь осталось, неужели я лишу себя и этого? Ни за что.

Йен ещё раз внимательно посмотрел на девушку на фотографии. Отвести взгляд от её тёплых и таких родных карих глаз не было сил.

— Знаешь, я сейчас очень часто прокручиваю в голове эти моменты, и в памяти всплывают не какие-то значимые события — день знакомства, первый поцелуй или, скажем, первая совместная поездка, а бытовые случаи. Помнишь, как мы с тобой пытались научить Джо кататься на коньках?

Йен усмехнулся.

— Из нас вышла отличная команда, правда? Помню, Пол мне в ту новогоднюю ночь шепнул, что грациозность у тебя в крови и что бы ты ни делала — ты делаешь это красиво. Я смотрел на то, как ты держишься на коньках и профессионально выполняешь шаги, прыжки, вращения… Тебе это удавалось так легко, будто бы ты занималась этим всю жизнь. Даже такая — раскрасневшаяся, немного запыхавшаяся, безо всякого макияжа и вечерних платьев, ты была невероятно красивой. И в этот момент, знаешь, меня охватило такое чувство… Оно было чем-то сродни гордости — оттого, что рядом со мной такая девушка. Знаю, это как-то по-детски, — Йен кивнул головой, — но я ощущал это каждый раз, когда я хотя бы на несколько секунд отвлекался от суеты и просто наблюдал за тобой со стороны, чем бы ты в этот момент ни занималась — давала ли ты интервью журналистам, готовила ли лазанью, учила ли меня каким-то позам из йоги.

Йен опустил взгляд и поджал губы.

— Мне никогда не забыть время, когда ты была со мной. Потому, что оно было самым счастливым в моей жизни. Ты ушла, но исполнила мою самую заветную мечту: я всегда хотел иметь ребёнка от тебя. Я не знал, что всё произойдёт…вот так.

Голос дрогнул.

— Но я никогда не устану благодарить тебя за нашего сына. Обещаю, я постараюсь сделать всё, чтобы этот малыш стал самым счастливым на свете.

Йен вновь замолчал, несколько секунд разглядывая фотографию.

— Вчера прилетел Остин, — наконец произнёс он. — Я знаю, вы были близкими друзьями и он многое значил для тебя, поэтому я решил рассказать ему обо всём. Он плакал, Нина, — проговорил он и сделал глубокий вдох. — Я слышал его дрожащий голос, смотрел ему в глаза и просто не знал, что сказать. Я ни разу не плакал с того момента, как…мне пришлось с тобой попрощаться.

Йен старательно избегал слова «смерть» и его производных: ему по-прежнему очень не хотелось связывать его с любимой женщиной.

— Это так страшно… Во мне ничего не осталось. Только невероятная боль. Но когда я вижу твои фотографии, вспоминаю о тебе, — мне становится легче. Ты всегда была моим лекарством, Нина. Я не знаю, слышишь ли ты меня, — произнёс он. — С того дня я не верю ни в бога, ни в чёрта. Но ты всегда будешь жить в моём сердце… Ты приходи ко мне хотя бы во снах, — попросил он. — Я люблю тебя, мой французский котёнок.

Брюнет в последний раз взглянул на Нину и поставил фотографию на место. Он поднялся, чтобы отнести стакан, в котором оставалось немного коньяка, на кухню, но на мгновение замешкался. И в этот момент он будто бы ощутил на плечах чьё-то лёгкое прикосновение. Сомерхолдер вздрогнул и оглянулся, но рядом никого не было. В эту секунду Йен почувствовал сильное разочарование и невероятную ненависть непонятно к кому. Мужчина замахнулся и со всей силы в каком-то слепом исступлении запустил стакан в стену, словно бы именно сейчас он сам на мгновение ожил и в нём проснулись все эмоции, которые затмила боль от потери любимого человека. Впервые захотелось закричать… Но вокруг была пустота. Всеобъемлющая. Страшная. И постепенно, день за днём, убивающая.

Йен стоял на кладбище, не шелохнувшись, жмурясь от яркого солнца, и пристально смотрел на могилу. В голове пульсировала лишь одна мысль: Нину он не увидит больше никогда. Осознать это в полной мере это ему не удавалось даже сейчас, на похоронах, когда пришёл день, которого он так боялся. Он будто бы не видел и не слышал ничего вокруг, был оторван от реальности и не мог вымолвить и слова, чувствуя себя каким-то бездушным истуканом. Возможно, отчасти так оно и было: Йену казалось, что частичку его души Нина забрала с собой.

Только под конец церемонии Йен оглянулся вокруг. Среди множества людей ему удалось глазами отыскать друзей: Кэндис, Джо, Пол и Торри, Мэтт Дэвис стояли неподалёку. По щекам у девушек текли слёзы, мужчины как-то старались себя сдерживать, хотя по их глазам было видно: давалось им это трудно. Через несколько секунд он увидел и Сандро. На старшего брата Нины было страшно смотреть: осунувшийся, бледный и совершенно растерянный, он тщетно пытался скрыть слёзы за тёмными очками. За три месяца потеряв сначала родителей, а затем — любимую младшую сестру, казалось, он стал совершенно другим человеком. Где-то в стороне за всем происходящим наблюдал Остин: лишь в самом конце ему хватило смелости подойти к могиле и положить огромный букет цветов. Йен видел, как Стоуэлл, наклонившись, несколько минут что-то шептал, а затем, не выдержав, тоже заплакал. Наверное, Остин был единственным, кто мог бы в полной мере понять боль Йена: точно так же, как и Сомерхолдер, он потерял любимую девушку.

Кто-то был удивлён тем, что Йен лишь наблюдал за всем со стороны и к могиле не подходил. Лишь близкие друзья, общавшиеся с ним и видевшие то, что он переживал все эти проклятые дни, понимали, что ему просто не хватает сил это сделать и увидеть на надгробном камне имя той, с которой так хотелось прожить долгую и счастливую жизнь.

В какой-то момент Сомерхолдер почувствовал, как кто-то дотронулся до его плеча: это был Пол.

— Йен, прими ещё раз мои соболезнования, — тихо произнёс он, хоть и понимал, что никакие слова в такой ситуации помочь не смогут.

Брюнет едва заметно кивнул.

— Я хотел сказать… Если тебе понадобится какая-то помощь, мы будем рядом, — сказал Пол. — Ты всегда можешь на нас рассчитывать.

— Спасибо, дружище, — пересохшими губами проговорил брюнет. — Я, правда, очень ценю это.

Друзья помолчали с полминуты, и Пол уже хотел было отойти, потому что считал в данной ситуации навязываться как минимум неуместным, но в этот момент Йен повернулся к нему.

— Почему так происходит, Пол? — с невообразимым отчаянием в голосе вдруг спросил он.

Уэсли вздрогнул.

— Я… Я не знаю, — выдохнул он. — Я много думал об этом после всего произошедшего… Но найти ответ на этот вопрос так и не смог. Это не объяснить, — мотнул головой он.

— Я так жалею о том, что остался жив, — пробормотал Йен. — Я не хочу видеть ничего этого. Я не хочу в это верить.

Поляк снова положил руку на плечо друга.

— Йен, у вас с Ниной остался сын. Человек, который так нуждается в тебе. Ради него…

— Этот малыш никогда не увидит свою мать, — повысив голос, перебил Сомерхолдер.

За это время многие говорили ему, что теперь он должен посвятить свою жизнь сыну. Но как бы Йен ни любил его, центром его вселенной был всё-таки не он, и мысли о том, что у него есть ребёнок, не были для него спасительными.

— Я не знаю, что мне делать… — Йен был совершенно растерян.

Уэсли потянулся к нему, чтобы обнять, и в этот момент внутри у Сомерхолдера что-то оборвалось. По щекам непроизвольно потекли слёзы — впервые за всё это время. У Йена сбивалось дыхание, но он не хотел их сдерживать — так он мог выплеснуть хотя бы малую часть того, что чувствовал все эти дни. Последние слова, которые сорвались с его губ, напоминали рык раненого загнанного в угол зверя.

— Я не смогу без неё, Пол, — задыхаясь от слёз, проговорил Йен. — Я люблю её, больше жизни люблю, понимаешь?..