...А что будем делать после обеда? (сатирические рассказы о маленькой стране) - Страница 8

— Вы не говорите еще на каком-нибудь языке? Может быть, на идиш?

Это пробудило в груди Аладара патриотизм.

— Я говорю только на иврите, — закричал он. — А если вы его не знаете, позовите шефа.

Привлеченный криком, появился шеф, г-н Ландесман.

— Вы что-то хотели?

— Один мальхем. Один большой мальхем.

— Вы говорите по-немецки?

— Мальхем, — упорно повторял Аладар, — мальхем!

— А что это такое?

Аладар прибег к оружию своего родного языка

— Одну паку, — гневно закричал он. — Пака! Теперь понимаете? Па-ка!

Г-н Ландесман, не будучи уверен из-за своего собственного немецкого акцента, капитулировал. Он промямлил что-то невнятное, подошел к прилавку, провел вдоль него рукой и стал дотрагиваться до каждой вещи с вопросительным видом. Когда он дошел до паяльника, Аладар кивнул.

— Ах, вот как, — пробормотал г-н Ландесман. — Так вы хотите один из… гм… из…

— Одну паку, — насмешливо заключил Аладар. — Это так называется. Пака.

И он, торжествуя, покинул магазин.

Г-н Ландесман поманил к себе продавца.

— Я хотел бы знать, Йоси, для чего я держу в магазине сабра, если он должен учить иврит у клиентов. Стыдись. Ты не знаешь даже такого простого слова, как "пака"!

— Но я его знаю, — возразил рожденный в земле Израилевой. — Просто у нас дома его называют "паяльник". "Пака", с позволения сказать, более литературное выражение.

* * *

Г-н Ландесман с нетерпением ждал своего компаньона Абрамски, ученика великого раввина Подгореца и глубокого знатока иврита.

— Пока вас не было, — вскользь заметил он, — мы продали одну паку.

— Одну что?

— Одну паку. Но зато большую.

Г-н Абрамски покачал головой и ничего не сказал. Мысленно он раскрыл Книгу книг… Глава 4, Левит: "И пошел к Тубалу, который знал, что делать с камнями и железом…", нет, не с пакой.

Может быть, Самуил, глава 15: "И наточите каждый из израильтян по серпу и лемеху", но не по паке.

Езекиэль 33? Тоже нет. В Талмуде? Но как могла попасть пака в Талмуд? И откуда этот неуч Ландесман знает что-то о паке, если я этого не знаю?

— Йоси, — вскользь обратился он к стоявшему неподалеку продавцу, — я слышал, вы сегодня после обеда продали одну паку?

— Да, г-н Абрамски. Одну большую паку. Вот, как эту.

Г-н Абрамски посмотрел на паку. С каких это пор это называется "пака", спросил он себя. Это же "мальхем". Но если тот, у кого родной язык иврит, называет это "пака", значит, так оно и есть. Н-да, старею…

А Йоси сказал себе: Если такой уважаемый человек, как старик Абрамски использует слово "пака", то можно поклясться, что такое слово действительно существует.

— Г-н Ландесман, — сказал Йоси чуть позднее. — На полках осталась только одна пака. Надо бы еще парочку пак заказать.

* * *

Заседание торговцев скобяным товаром открыл президент Абрамски.

— Господа, — начал он, — положение критическое. Нам отказывают в разрешении на ввоз такого важного инструмента, как пака. Куда это может привести…

Он сказал не "мальхем", а "пака", хотя не был уверен, что другие торговцы скобяными товарами поймут это новое выражение в иврите. Но его сомнения были безосновательными. Собрание понятливо закивало, а когда г-н Ландесман, сидящий в четвертом ряду, негромко сказал: "Пака — это паяльник", на него все посмотрели презрительно.

* * *

"Пака" стала неотъемлемой частью нашего разговорного языка. Только лингвисты еще спорили насчет корней этого слова и его этимологической классификации.

— Мы ни в коем случае, — пояснял профессор Элимелех Бар-Фридляндер из Академии еврейских наук, — не позволим недооценить это красочное существительное, пользующееся такой популярностью среди наших ремесленников. Даже если мы не найдем его еврейских истоков, нет никакого сомнения в том, что "пака" происходит от корня "п-к-к", что означает "закрывать", "запечатывать", "запаивать" нежелательные проходы. Я приветствую этот прелестный неологизм и со всей решительностью даю отпор неверной трактовке моего высокочтимого коллеги профессора Хаватцеля, согласно которой "пака" является арамейской версией "пках" или "пакх". Опыт нас учит, что человек улицы, — и мы должны быть благодарны ему за реанимацию нашего языка, — отвергает всякое попечительство и разложение иврита путем введения иностранных выражений.

Если израильтяне что-либо и допускают в свою речь, так только слова из идиша, своеобразного немецкого разговорного диалекта, который пишется буквами иврита.

Например, междометие "ну!", приблизительно соответствующее английскому "well", играет в иврите роль джокера[15]. По официальной статистике "ну!" имеет 680 различных значений, в зависимости от места разговора, выражения лица говорящего и его финансового состояния. Вот некоторые из этих значений:

— Пойдем же!

— Что случилось?

— Оставь меня в покое.

— Я ни одного слова не понял. Чего ты, собственно, хочешь?

— Прекрасно. Предположим, что все так, как ты говоришь. Я не хочу ничего комментировать, я только говорю: предположим. Но для этого необязательно так кричать, я же не глухой.

Все без исключения варианты "ну!" употребимы только с одной породой людей, с ветеранами, которые прибыли в Израиль еще с Бен-Гурионом, тогда, когда пиастр еще был пиастром.

— За десять пиастров можно было в центре Иерусалима целый дом с садом купить, — говорит ветеран. — Я помню, мне тогда предлагали новенький с иголочки локомотив двумя вагонами за шесть пиастров. Главный инженер электроцентрали повесился, когда проиграл в покер весь основной капитал компании, все двадцать пиастров. В добрые старые времена можно было и телку приобрести за два пиастра. За четыре пиастра вас отвезли бы из Каира в Петербург, а две пары штанов стоили всего пол-пиастра. Покупать одни штаны было просто ни к чему. Да, было времечко. Тогда знали, за что работали.

— Ну, — учтиво заключает слушатель, — и какой был тогда месячный заработок?

— Полтора пиастра.

— Так в чем же разница?

— Разница? Мы были на полвека моложе, мой друг, на целых пятьдесят лет моложе.

Эту историю я слышал на праздновании 16-летия основания поселения Зихин, за которым с огромным интересом наблюдала вся страна. Даже премьер-министр Давид Бен-Гурион сообщил о своем визите в достопочтенное поселение ветеранов. Так началась подготовка к историческому событию. Все шло хорошо, пока не включился Муник Рокотовски. Муник Рокотовски, который был самым старым членом поселения, провозгласил, что пользуясь случаем, хотел бы осуществить свою давнюю мечту: поцеловать премьер-министра.

— Давид, — так заявил он с пылающим взором, — получит от меня такой поцелуй, что подпрыгнет от радости.

Как уже отмечалось, Рокотовски был ветераном поселения и, безусловно, претендовал на место в передних рядах. Поэтому его намерение привнесло некоторую неловкость.

— А ты подумал, товарищ Рокотовски, что это может не понравиться премьер-министру и министру обороны?

— Что за вопрос! — рассердился Рокотовски. — Почему это ему не понравится? Мы же вместе с ним пятьдесят лет на одной цитрусовой плантации проработали. Мой барак был третьим слева за углом от него. Я вам говорю, что он очень обрадуется, когда меня увидит!

Тут обнаружился еще один ветеран поселения по имени Юбаль.

— Если Рокотовски его поцелует, — пригрозил он, — то и я тоже поцелую!