...А что будем делать после обеда? (сатирические рассказы о маленькой стране) - Страница 28

1 февраля.

Праздничное заседание клуба "Небенцаль". Постоянный рост числа членов.

В заключении пари участвует уже 104 человека. Владелица салона красоты поставила 50 фунтов на изготовление выдвижного ящика шкафа -15 января, грипп, 7 июля — и выиграла 500 фунтов, поскольку правильно угадала не только обе даты, но и отговорку. Праздничное заседание открыл концерт камерного квартета, три стула, одна садовая скамейка. В рамках культурной программы проректор техникума из Хайфы сделал доклад на тему "Стол как ненужная мебель". Его цветные иллюстрации об обычаях приема пищи у ранних неандертальцев вызвали большой интерес. После банкета на трех автобусах совершили традиционное паломничество в Яффо. Небенцаль по уши был погружен в работу. Он обещал до вечера пятницы закончить все. Задержка была вызвана семейными неприятностями.

4 сентября.

Наш исполнительный комитет подготовил предложения по созданию фонда медицинской помощи для клиентов Небенцаля. В дальнейшем планируется издание ежемесячного журнала под названием "Вечность", который должен помогать в решении актуальных вопросов: описании новых механизмов в мастерской Небенцаля, с фотографиями, списком имен учеников и помощников, результатами пари, путеводителем по Яффо, постоянной рубрикой "Новинки столярного дела" и многим другим. Тренировки нашей баскетбольной команды проходят сейчас уже дважды в неделю. Мы делаем большие успехи. Деньги на строительство нового здания клуба "Небенцаль" будут получены в виде банковской ссуды. По завершении заседания, согласно предписанной в статусе клуба процедуре, был сделан звонок в Яффо. На месте оказался только компаньон. Небенцаль находился в свадебном путешествии. Компаньон обещал позаботиться о скорейшем завершении. Моя жена поставила 300 фунтов на 17 августа через три года.

10 января.

Произошло что-то непонятное. Сегодня утром перед нашим домом появился Иосиф Небенцаль, волоча на себе какой-то стол. Мы недоумевали, что он собирается делать. Небенцаль напомнил нам, что некоторое время тому назад, он точно не помнит, когда, мы заказывали у него стол, и вот, наконец-то, он готов. По правде говоря, он находился в каком-то душевном помешательстве. Его глаза сверкали.

"Небенцаль обещает — Небенцаль делает", — сказал он. — "Пожалуйста, оплатите доставку".

Для нас это было страшным ударом. Прощай, клуб "Небенцаль", прощайте, заседания правления, культурная программа и пари. Все кончено. Но самое худшее: мы не знаем, что делать с этим столом. Мы разучились есть сидя. Моя жена полагает, что после еды нам следует под ним отдыхать.

Евреи любят поговорить. И когда я говорю "поговорить", я имею в виду поговорить. Они говорят, сколько смогут, а могут они очень, очень долго говорить, причем, по меньшей мере, на тридцати языках, причем одновременно.

Существует одна проблема, которая касается всех нас, что живут под небесами: израильтянин-на-улице, стоящий на углу и обменивающийся парой слов с другим израильтянином-на-улице. Как дела, спасибо, как всегда, рад вас видеть, ни с кем невозможно поговорить, отвратительная погода, а как вам политическое положение, и цены снова повышаются, падает только общественная мораль, как поживает семейство, ваша уважаемая супруга, такова жизнь, другого я и не ожидал, и не говорите, а что вы скажете о Паваротти, и кто бы мог подумать, и так далее, и тому подобное, пока мы оба, мой собеседник и я, не поговорим обо всем, что действует нам на нервы дома и в мире, внутри и снаружи, сверху донизу, а потом мы истощаем все темы, так что едва можем стоять рядом и прощаемся крепким рукопожатием, пробормотав предлог, что мы снова скоро увидимся, и передаем привет домашним, и что я вам перезвоню, и тут, хотя не о чем больше говорить, ну, действительно, не о чем, собеседник, продолжая держать мою руку, спрашивает: "Ну, а в остальном как дела?".

Именно так он и спрашивает. Теми же словами. Он хочет выяснить, как у меня дела в остальном. Что я должен на это ответить? Ведь я ему только что вдоль и поперек объяснял, как у меня дела, я ничего не упустил, он знает все в мельчайших деталях, и спрашивает, как у меня дела в остальном.

В каком "остальном"?

Что он имеет в виду под "остальным"?

Есть только один ответ на этот вопрос: молча повернуться и уйти. Но кому это понравится? Мне нет. Я стою тут, расшаркиваясь и все еще держа руку собеседника, и обдумываю подходящий ответ. "Да так" будет недостаточно.

"Хорошо" будет неправдой. "Как обычно" уже было. Что остается?

Предположим, что я пробормочу нечто бессвязное, скажем, что я в последнее время толком никого не видел. Тогда собеседник немедленно начнет обсуждать развод Авизохаров, о котором мы только что поговорили, Авизохар в полном отчаянии, подождите, я вам должен это рассказать, я вас провожу до дому, в общем, адвокаты обо всем договорились, но перед решающим разговором его жена с этим архитектором сорвалась в Австралию, Авигдор в полном отчаянии, ничего удивительного, вы только это представьте, — и поскольку Авигдор в полном отчаянии уже в четвертый раз, мы стоим уже, наконец, перед моим домом, но едва я пытаюсь напоследок пожать руку собеседнику, я говорю — невозможно поверить, но я слышу себя совершенно отчетливо: "Ну, а у вас в остальном как дела?".

Об этом собеседника не нужно спрашивать дважды. Разве это дело профсоюза, он тут ему помочь не сможет, ему нет, но он не тряпка, и прежде, чем я все это выслушаю еще раз, я успеваю снова спросить об Авигдоре. Может быть, его жена вернется после Австралии обратно, или появились какие-нибудь новости… Нет, никаких.

Я вспоминаю о трагическом примере моего соседа Феликса Зелига, который простоял со своим собеседником перед домом девять часов и все никак не мог прийти к концу, поскольку они постоянно после обсуждения прочих событий спрашивали друг друга, как дела у Авигдора и как дела у профсоюза, и обсуждали это по пять раз, и уже задыхаясь, опирались на стену дома, хватали ртами воздух и расстались только тогда, когда Феликс без сознания рухнул на землю. Его последними словами, как утверждал собеседник, был едва слышимый шепот "а… в остальном…".

Вчера собеседник спросил меня, как у меня дела в остальном. Я сообщил ему, что отвечу ему в письменном виде. Что сейчас и делаю.

Беда началась, когда я захотел купить себе американские ботинки, чьи резиновые подошвы называют "Раббе Соулз"[32].

— Г-н Ляйхт, — сказал я хозяину ближайшего ко мне обувного магазинчика на площади Мограби, — мне нужна пара настоящих Rubber Soles, замшевых, с американским верхом.

— Одну секунду, — ответил г-н Ляйхт, начал потрошить свои полки, но не нашел ни одной. Поэтому он решил отправить посыльного в свой филиал напротив главпочтамта. "Через пару минут вы получите свои ботинки", — сказал он и поманил посыльного, маленького йеменца лет четырнадцати.

— Послушай, Ахимаз, — медленно и с расстановкой произнес г-н Ляйхт. — Сейчас ты пойдешь в наш филиал напротив главпочтамта и отыщешь там пару Раббе Соулз, замшевых, американских, седьмого размера. Принесешь сюда. Ты все понял?

— Что? — ответил Ахимаз.

— Ну, да, — извиняясь, обратился ко мне г-н Ляйхт. — Будет, наверное, лучше, если мы дадим этому маленькому дурачку один ботинок, иначе он принесет не тот размер.

Я снял свой левый ботинок, и г-н Ляйхт вручил его посыльному.