...А что будем делать после обеда? (сатирические рассказы о маленькой стране) - Страница 11

Впрочем, нет — какой-то "Крайслер" — точно!

Одним прыжком я оказался у дверцы, рванул ее и запрыгнул в машину.

— Помогите, на меня напали, — крикнул я водителю. — Вон тот мужчина — налетчик. Жмите на газ.

"Крайслер" наподдал газу. Бедолага остался один. Это была изумительная картина, когда он подпрыгнул на месте, словно от удара грома. Возможно, там он останется стоять до завтра, когда я пошлю механиков за мотоциклом.

Пожалуй, они его оттуда и заберут.

Один бедный еврей пришел к барону Ротшильду и стал его поучать: "Все евреи братья". Ответ Ротшильда история не сохранила, но на его похоронах этот бедный еврей, весь в в слезах, упал на могилу:

— Вы были в родстве с покойным? — спросили его.

— Нет, — всхлипнул тот, — оттого я и плачу.

Как-то раз на своем старом-престаром мотоцикле я заехал на одну тель-авивскую бензозаправку и крикнул служащему:

— Пять литров бензина и 200 грамм масла!

Служащий, засияв от счастья, повис у меня на шее:

— Вы тоже из Венгрии? Не говорите ничего, я и так все понял по вашему ужасному акценту! Соотечественник! Земляк! Ну, как дела-то?

Я был растроган. Ну, часто ли бывает такое, чтобы два незнакомых еврея встретились вдали от родного Будапешта и могли, постоянно фальшивя, безудержно засыпать друг друга вопросами на своем родном языке. Да, это Израиль, плавильный котел.

Затем мой новый единокровный брат рассказал, что его заведение уже сорок лет находится в венгерских руках. Только его босс — некий гнусный литовец, что, однако, не бросается в глаза, поскольку он уже говорит с венгерским акцентом.

Через несколько минут ностальгического наслаждения мой земляк вдруг прервал его.

— Послушай, дружище, не хочу тебя упрекать или, храни господь, обидеть, но твой мотоцикл довольно грязный. Его надо основательно почистить. Правда, в пятницу вечером[17] мы уже не моем мотоциклы, но для нашего дорогого венгерского клиента можно сделать исключение.

— Спасибо, но я, к сожалению, очень тороплюсь.

— Да речь-то идет о каких-то пяти минутах, и ни секундой больше. Кто же еще кому поможет, если не еврейский венгр венгерскому еврею?

Без долгих разговоров мой земляк хлопнул в ладоши, после чего из своей берлоги вылез этакий трансильванский медведь, чтобы увести в глубь мастерской мой трясущийся всем телом мотоцикл. Там медведь надел рентгеновские очки, взял пистолет опрыскивателя и включил его. Напор был достаточен, чтобы пробить дыру в асфальте. Медведь-соотечественник ободряюще улыбнулся мне и направил струю в мой мотоцикл. Тот немедленно опрокинулся и остался лежать на боку, судорожно сжавшись, как нокаутированный боксер.

— Не беспокойтесь, друг, — утешил меня медведь на деревенском венгерском, — так струя лучше достает, чтобы смыть всю грязь. А вы знаете, что, к примеру, поляк или, храни господь, румын ни за что стал бы делать такую тяжелую работу в пятницу вечером? Но поскольку вы говорите на нашем языке, я себя переборол. Мы должны держаться друг друга, чтобы обороняться от сильного балканского давления[18], понимаете?

Мой мотоцикл, между тем, начал извиваться под сильным давлением трансильванских дождевых струй, и провода фары лопнули, как истрепанные нервы.

— Осторожнее, — крикнул я.

— Только не нервничайте, — прозвучал у меня за спиной чей-то венгерский голос. Кому он принадлежал, я установить не смог, поскольку к этому времени уже весь венгерский персонал мастерской, собравшись вокруг меня, обсуждал происходящее.

— Мы, венгры, — заявил один из них, — славимся своей безупречной работой, особенно, когда трудимся на своего земляка. Гляньте-ка вон на того мерзкого поляка, как он смотрит на нас своими полными ненависти глазами. — И он указал своим замасленным пальцем на одинокого рабочего, тихо забившегося в угол.

— Кто этот гном? — спросил я.

— Мой зять. — И он повернулся к трансильванскому медведю: — Янчик, добавь-ка давления.

Янчик добавил с дюжину атмосфер. Смываемая масса продавилась через отверстие ключа зажигания в катушки магнето и погибла там окончательно. Надеюсь, что и грязь тоже. Из одного из клапанов послышался тихий свист, вслед за чем заднее колесо слетело с обода.

— Осторожнее! — воскликнул я из последних сил. — Что вы задумали?

Трах-тарарах!

Номерной знак мотоцикла сорвался и воткнулся в стену. С потолка рухнула штукатурка. Сиденье водителя было полностью уничтожено, словно его и не было вовсе. Из мотора поднимался клубы клейкого дыма. Я пытался вырвать из рук медведя распылитель, но струя не пропускала меня к моему издохшему мотоциклу.

— Послушайте-ка, — заорал я медведю, — моя мать полька, и к тому же она знает румынский! Прекратите, уже вечер пятницы наступил…

Чудовище приятельски ухмыльнулось мне и окатила мотоцикл из огромного подобия огнетушителя струей кипящей воды. Руль скрючился, зеркало приняло вид монокля, фара стала аквариумом, и все транспортное средство на моих глазах как-то сморщилось.

— Ну, вот, вроде бы и все, — заключил мой медвежий брат и отбросил в сторону подобие моего мотоцикла. — Только не говорите никому, что мы в пятницу вечером еще работали. Это было специальное обслуживание для вас, поскольку вы тоже…

Мой бедный мотоцикл выглядел так, словно на него ошибочно обрушился погром.

Я снова накачал заднее колесо и попытался поставить свою тачку на скорость. Но он лишь выдавил из себя жалобный стон, похожий на страшное ругательство.

Я стоял в одиночестве, всеми покинутый. Персонал венгерской бензозаправки снова вернулся к своей ответственной работе. Я несколько раз дернул педаль стартера в отчаянной надежде завести двигатель.

— Уезжайте же, наконец, — укоризненно сказал мне подмастерье.

Я молча показал на свое безжизненное транспортное средство.

— Везите его в аварийную службу, — посоветовал мне мой венгерский друг.

— Только, главное, не идите к полякам или румынам. Эти ребята все только ломают.

Если где-нибудь в другом месте мира кто-то внезапно начинает блеять, его сразу же помещают в сумасшедший дом. В Израиле же понимают, что это — овечий пастух из Южной Манчжурии, который просто хочет говорить на своем родном языке. А если он мажет волосы кетчупом, не исключено, что здесь мы имеем дело со старым народным боливийским обычаем.

Когда двоюродная сестра моего друга Йоселе родила сына, мне захотелось купить малышу какой-нибудь особенный подарок, невзирая на цену. Посему написал я письмо своему дяде Эгону в Америку. Не прошло и десяти дней, как я получил из таможни извещение, что на мое имя прибыл большой пакет.

Служащий таможни, к которому я подсел, был невероятно вежлив и с ангельским терпением снимал одну за другой бумажные обертки, пока, наконец, из-под них не показался внушительных размеров конь-качалка.

Я немного разозлился на дядю Эгона. Счастливый ребенок был к тому времени всего двух недель от роду, а двухнедельному ребенку ни к чему конь-качалка. Но делать было нечего, и я решил использовать хотя бы и его.

Однако служащий мне этого не позволил. Я не имел права трогать этого коня, пока не заплачу таможенный сбор в размере 871,30 фунтов.

— Но это же идиотская чепуха! Почему так много?

— Судите сами, — сказал служащий и сунул мне под нос какую-то таблицу с таможенными ставками. — Речь идет об импортируемой для кавалерийского назначения чистокровной лошади.

— Чистокровной лошади? О чем вы говорите?

— Наш присяжный товаровед классифицировал этого жеребца как породистого нормандского скакуна-трехлетку. И, будьте любезны, не рассказывайте мне тут, что он из дерева, поскольку в параграфе 117/82/кп нет ни единого упоминания о том, из какого материала объект изготовлен. Лошадь есть лошадь.