А. Азимов, Г. Уэллс - Страница 1

Едва Лайдж Бейли уселся за стол, как почувствовал на себе пристальный взгляд Р. Сэмми. Строгое вытянутое лицо Бейли застыло.

– В чем дело?

– Вы нужны боссу, Лайдж. Немедленно. Велел вам явиться, как только придете.

– Хорошо.

Р. Сэмми не двинулся с места.

– Я сказал, хорошо. Убирайся!

Р. Сэмми круто повернулся и пошел выполнять другие поручения.

«Будто человек не может делать все это!» – возмутился про себя Бейли.

Он стал не торопясь изучать содержимое своего кисета и прикинул, что если будет выкуривать по две трубки в день, то ему удастся дотянуть до выдачи новой порции.

Затем он вышел из-за перегородки – он уже два года имел право на отгороженный угол – и через общую комнату направился к выходу. Его окликнул оператор ртутного запоминающего устройства Симпсон.

– Вас ждет босс, Лайдж.

– Знаю. Р. Сэмми уже приходил.

Испещренная кодом лента струилась из миниатюрного прибора. Он находил и анализировал данные своей памяти в поисках сведений, хранящихся в крохотных ячейках мерцающей внутри ртути.

– Я дал бы Р. Сэмми коленкой под зад, если бы не боялся сломать себе ногу, – сказал Симпсон. – На днях приходил Винс Бэррет.

– Ну и как?

– Хотел бы вернуться на старое место. Говорит, готов на любую работу у нас в управлении. Бедняга в отчаянии, но я ничем не мог его порадовать. Его место занял Р. Сэмми, и все тут. Парнишка нанялся на дрожжевую ферму. А ведь способный был малый и всем нравился.

Бейли пожал плечами и сказал строже, чем хотел на самом деле:

– Нам всем предстоит пройти через это.

Босс по своему положению имеет отдельный кабинет. На матовом дверном стекле вытравлена красивая надпись: «ДЖУЛИУС ЭНДЕРБИ. Комиссар полиции города Нью-Йорка».

Бейли вошел в кабинет:

– Вы звали меня, комиссар?

Эндерби посмотрел на него. Он носил старомодные очки, так как его глаза не переносили контактных линз. Только привыкнув к очкам, можно было разглядеть черты его заурядного, невыразительного лица. По твердому убеждению Бейли, комиссар отвергал контактные линзы только затем, чтобы выделяться среди других, а вовсе не из-за своих чувствительных глаз.

Комиссар был явно чем-то встревожен. Он поправил манжеты рубашки, откинулся на спинку кресла и сказал как-то уж слишком тепло:

– Садитесь, Лайдж. Присядьте, пожалуйста.

Бейли сел и ждал в напряженной позе.

– Как Джесси? Как сын?

– Хорошо, – ответил Бейли невыразительно. – Вполне нормально. А ваши как?

– Хорошо, – отозвался Эндерби. – Тоже нормально.

Начало было неудачным.

«Какое-то у него сегодня странное лицо», – подумал Бейли, а вслух сказал:

– Комиссар, я могу просить не посылать за мной Р. Сэмми?

– Вы знаете мое мнение на этот счет, Лайдж. Но раз он есть, должен же я как-то его использовать.

– С ним неприятно иметь дело, комиссар. Пришел сегодня, передал вашу просьбу и стоит как истукан. Так и будет стоять, пока не отошлешь.

– О, это моя вина, Лайдж. Я велел ему позвать вас, но забыл точно указать, что делать дальше.

Бейли вздохнул. Мелкие морщинки у его темно-карих глаз стали более отчетливыми.

– Ну ладно. Так вы хотели меня видеть?

– Да, Лайдж, – сказал комиссар, – и по весьма важному делу.

Он встал, подошел к стене позади стола, нажал какую-то кнопку – и тотчас же часть стены стала прозрачной. Бейли зажмурился от неожиданно хлынувшего потока сероватого света.

Комиссар улыбнулся:

– Это сделано по моему заказу в прошлом году. Я вам, кажется, еще не показывал. Подойдите поближе, Лайдж. В старые времена во всех комнатах были подобные штуки. Их называли окнами. Вы слышали об этом?

Бейли прекрасно об этом знал, так как читал не один исторический роман.

– Разумеется, – сказал он.

– Подойдите сюда.

Бейли слегка поежился, но все-таки подошел. Было даже что-то неприличное в том, что уединенность комнаты выставлялась напоказ внешнему миру. Комиссар временами доводил до крайности свое увлечение медиевистикой.

«Эти очки, например», – подумал Бейли.

Так вот в чем дело! Вот почему у него такое странное лицо!

– Простите за любопытность, комиссар, – сказал Бейли, – но у вас, кажется, новая оправа?

Комиссар взглянул на него с удивлением, снял очки, посмотрел на них, потом снова на Бейли. Сейчас его круглое лицо казалось еще более круглым, а подбородок – более заметным. И взгляд у него стал беспомощным, потому что все расплывалось перед его глазами.

– Да, новая, – подтвердил он. Он снова надел очки и добавил с злостью:

– Старые я разбил три дня назад. Дел было по горло, так что новые получил только сегодня утром. Лайдж, эти три дня были сущим адом.

– Из-за очков?

– Да. И по другим причинам. Но об этом потом.

Он повернулся к окну. Бейли последовал его примеру и был слегка поражен, обнаружив, что снаружи идет дождь. С минуту он молча наблюдал, как сверху лились потоки воды, в то время как комиссар горделиво взирал на это явление природы, будто в этом была его личная заслуга.

– За этот месяц я третий раз смотрю, как идет дождь. Интересное зрелище, верно?

Бейли был вынужден согласиться, что зрелище действительно интересное. В свои сорок два года он почти не видел дождя и вообще никакого другого явления природы.

– По-моему, неразумно, что вода вот так, без всякой пользы, поливает город, – заметил он. – Ее место в резервуарах.

– Лайдж, – ответил ему комиссар, – вы модернист. Вот в чем беда. В медиевальные века люди жили на открытом воздухе, и не только на фермах. Даже в городах. Даже в Нью-Йорке. Когда шел дождь, им это не казалось неразумным. Они радовались этому, потому что жили близко к природе. Это и здоровее, и лучшее. Все наши беды от того, что мы оторваны от природы. Почитайте-ка на досуге об угольном веке.

Бейли довелось читать и об этом. Он слышал, как многие сетовали по поводу изобретения атомного реактора. Он и сам был не прочь поныть, когда что-нибудь не ладилось или когда одолевала усталость. Человек всегда чем-то недоволен. В угольном веке люди жаловались на паровую машину. А герой одной из пьес Шекспира возмущался тем, что кто-то изобрел порох. Лет через тысячу кому-нибудь не понравится создание позитронного мозга. К черту все!

– Слушайте, Джулиус… – сказал он мрачно. (На работе он предпочитал держаться с комиссаром официально, даже если тот то и дело звал его по-приятельски Лайджем. Сейчас что-то подсказало ему поступить иначе.) – Слушайте, Джулиус, вы говорите здесь о чем угодно, только не о том, зачем вы меня звали. Меня это беспокоит. В чем все-таки дело?

– Я дойду до этого, Лайдж, – ответил комиссар. – Не подгоняйте меня. У нас неприятность, Лайдж.

– Еще бы! Здесь иначе и быть не может. Опять что-то с роботами?

– В каком-то смысле да, Лайдж. Я вот стою здесь и думаю, что еще выпадет на долю нашей старушке Земле… Я сделал это окно не только чтобы иногда любоваться небом, но чтобы видеть город. Смотрю я на него и думаю, каким он будет через сотню-другую лет?

Бейли не был сентиментальным, но и он поддался очарованию открывшегося перед ним вида. Несмотря на окутавшую его серую дымку, город представлял изумительное зрелище. Полицейское управление размещалось на одном из верхних этажей здания муниципалитета, который господствовал над всем. Окно комиссара находилось над крышами соседних башен, устремившихся вверх, подобно растопыренным пальцам чьей-то гигантской руки. Стены этих башен были совершенно гладкими и слепыми – наружные оболочки огромных человеческих ульев.