99 мир - Страница 6

В сумерках они уложили готовое чистое белье в корзины, каждая из которых принадлежала отдельному дому, пользующемуся услугами мамы.

Приска не уставала воздавать хвалу всем богам за сына, а когда Лука собрался вместе с ней идти разносить белье, восприняла это уже как само собой разумеющееся. В доме появился мужчина!

И тем острее стало ее безысходное горе, когда в лачугу вломились городские стражники во главе с маленьким злым констеблем, оторванным от ужина:

– Лука Децисиму! Ты обвиняешься в покушении на жизнь Карима Ковачара! Взять его, ребята!

Напоследок стражник дал ему пинка под зад. Лука споткнулся о порог камеры и проехался пузом по склизкому полу. Лязгнув замком, охранник запер дверь и торопливо удалился доедать остывший ужин.

– За что тебя, сынок? – донесся из темноты чей-то низкий хриплый голос.

Лука напряг зрение, пытаясь рассмотреть место, где оказался, но не смог ничего увидеть. Лунный свет, падавший сквозь крохотное зарешеченное окошко, освещал только небольшой участок пола.

Мальчик счел за лучшее не отмалчиваться перед человеком, назвавшим его сыном, и ответил:

– Кинул камнем в сына трактирщика и сломал ключицу. Так говорят.

– А на самом деле?

– Кинул камнем в ответ. Он убежал. Сломал ли я ему что-нибудь, не знаю. Но, надеюсь, сломал – он тот еще подлец.

Невидимый собеседник расхохотался. Смеялся он густым утробным гоготом, и казалось, что от этого звука дребезжат даже прутья клетки. Успокоившись, узник вышел на свет, приподнял подбородок Луки пальцем, вгляделся, сверкнул белками глаз на темном лице и мягко спросил:

– Как тебя зовут, малой?

– Лука Децисиму. А вас?

– Терант, так меня звали там, откуда я родом. Здесь у меня нет имени, но не будем об этом. Сколько тебе, десять?

– Мне четырнадцать.

– Что? Какого Двурогого? Четырнадцать! Надо же! Боги, что за генетическое отребье в Империи?

– Мама говорит, ругаться плохо, – Лука отвечал просто, чтобы поддержать беседу, еле стоя на ногах. – Поминать богов всуе – плохо. Поминать Двурогого…

– Плохо! Я знаю, малыш. Но, клянусь совершенными генами сияющей Тайры, в жизни не видел такого тощего подростка! Выглядишь слабее моей дочки, а ей всего семь!

– У вас есть дочь?

– Есть… Была… Неважно! Как тебя ноги держат, Лука Децисиму? У тебя же все кости наружу!

– Отец говорил, надо всегда стоять, даже если тебе отрубили ноги. А ноги у меня есть, – ответил мальчик и рухнул на пол.

Он мог сколько угодно терпеть голод, но каждому надо хотя бы иногда заправляться.

Когда Лука очнулся, оказалось, что он лежит на какой-то подстилке, а под головой у него что-то мягкое. Сосед по клетке подложил ему под затылок свою ладонь, огромную и мясистую.

– Голоден?

Лука моргнул в ответ, не имея сил даже открыть рот.

– Тогда потерпи.

Белки глаз Теранта погасли.

Он положил ладонь свободной руки Луке на лоб. А потом сжал голову мальчика так, будто хотел расколоть ее как орех.

Мальчик попытался взвыть, но из горла не вырвалось ни единого звука. Терант тоже молчал. Лука старался вырваться, но тело не слушалось.

От ладоней Теранта волнами шел сильный жар. Он пульсировал, проникая в голову и оттуда распространяясь по всему телу.

Обнаружено внешнее воздействие!

Фиксируется принудительное пополнение энергией. Преобразовано для дальнейшего использования: 64 %… 66 %… 68 %…

На восьмидесяти процентах Терант отвалился и тяжело, хрипло задышал.

Через несколько биений сердца жадно втянул воздух и сам Лука. Он с упоением наслаждался каждым вдохом спертого, влажного смрада подземелья.

Открыв глаза, мальчик удивился, как ясно и четко он теперь видит. Вообще в нем забурлили силы, много сил, хотелось бегать, прыгать, что-то делать. А еще исчезло чувство голода. Напрочь.

В метре от него лежал Терант. Кожа его казалась абсолютно черной, словно она поглощала свет, но отблески в покрывавших ее каплях пота делали мужчину видимым. В голове Луки заворочался похожий образ и слово «ке-хар»… С подобным Теранту отец как-то дрался на Арене. Кажется, это и был ке-хар.

– Терант?

– Да, малыш. Ожил?

– В жизни себя так хорошо не чувствовал! Как вы это сделали?

– О… Дай отдышаться… – Терант сел и утер лоб. Луке показалось, что мужчина похудел. – Что ты знаешь о мире, сынок?

– Э… Я не ходил в школу, но знаю, что мы живем в столице Империи. Император Маджуро Четвертый управляет страной.

– Хм… Ладно, допустим. Знаешь ли ты, кто управляет миром? Кто такие раканты, кхары, олаки?

– Я не знаю таких слов… – Лука задумался. – Кхары, точно! Вы кхар? Мой отец дрался с кхаром, он был такой же, как вы!

– А что находится за пределами Империи, знаешь?

– Ничего. Только вода, а за ней край мира и великое ничто, куда низвергаются струи мирового океана. Так меня учила няня.

– Сынок, мир намного больше. Ты знаешь, что такое проценты?

– Это части целого. Один процент – это часть целого, поделенного на сто частей.

– Вся ваша Империя – это меньше одного процента всех жителей мира.

– Чушь! – не удержавшись, воскликнул Лука. – Все знают, что Великая Империя – это весь мир!

– Великая Империя, сынок, это резервация, – Терант произнес незнакомое слово, но Лука понял. – Послушай.

Кхор откашлялся, прочистил горло и, воздев указательный палец, начал говорить:

– Первая семья – семья Ра’Та’Кантов. Про гены я тебе объясню позже, но запомни сразу: у Первой семьи совершенные гены. Безупречные. Эталон человеческой расы. Сто процентов совершенства!

– Они идеальны?

– О да, сынок! Они идеальны. Те же, кто немного не дотягивают до идеала, но всячески к этому стремятся – раканты. Их очень мало, но им принадлежит все. Семьи ракантов управляют всем миром, но каждая – своей частью. Семья отвечает за свою территорию перед Первой. Они поделили между собой и сферы экономики…

– Экономики? – и снова Лука понял значение, но успел спросить раньше.

– Ты запоминай все непонятные слова, я объясню их позже. Слушай дальше. Большая часть людей – олаки. Это обычные граждане, специалисты в своих областях: ученые, юристы, ремесленники, коммерсанты, обслуга… Всех их объединяет несовершенство генов. Они более чем на десять процентов не соответствуют эталону.

– А вы кто? Кхар?

– Да. Наш вид создали искусственно. Армия, силовые и охранные организации, стражники и бойцы, спортсмены и телохранители – это мы.

– Как-то наша стража не похожа на вас.

– Ваша стража – никакие не кхары. И они, и ты, и все жители Империи – это съяры.

– Съяры?

– Прости, сынок. То, что скажу дальше, не мои слова, я просто процитирую то, что повторял тысячи раз. – Терант снова откашлялся и заговорил жестко, чеканя каждое слово: – Во всем мире вы генетическое отребье. Отщепенцы. Изгои. Раканты блюдут ценность любой человеческой жизни, однако не признают права съяров на пользование какими бы то ни было природными ресурсами планеты и достижениями цивилизации. Во избежание порчи генома человечества единственно допустимым местом пребывания каждого съяра является так называемая Империя.

– Почему Империя не атакует этих ваших ракантов? Мощь и сила…

– Сынок, вся ваша мощь и сила – это палки-копалки, сделанные из дерьма. У вас ничего нет. И живете вы на острове, откуда до ближайшей цивилизации три тысячи километров по буйному океану. Вы обречены.

Лука долго молчал, снося старый фундамент мировоззрения и возводя новый. Теранту он поверил безоговорочно, интуитивно, а интуиция ему от Эска досталась высочайшая. У него остался только один вопрос:

– А как ты попал сюда, Терант?

– О, а я не сказал? Видишь ли, преступникам не место на блаженной и благословенной земле ракантов.

С лежанки Теранта давно раздавалось мерное дыхание спящего человека, а Лука все не мог уснуть. Наследие Эск’Онегута – знания и опыт странника – затаилось на задворках сознания и проявлялось только в нужный момент и крайне малыми дозами. Как, например, с теми новыми словами, которые мальчик услышал от кхара.